Тот даже не кочевряжился. За месяц аренды своей таверны запросил шесть шиллингов и шесть пенсов английским серебром. И расписку, что таверну не разграбят. Получил, что причитается, отдал амбарный ключ от дверей и ушел в город.
Ни куска хлеба, ни кружки пива в таверне уже не имелось. И посетителей тоже. Весна.
На том домостроевские дела Макара не закончились. С бывалым ушкуйником Сенькой наняли повозку и в припортовых лавках набрали одежды аж на двадцать человек! Закупили мяса, хлеба, дробленого ячменя и сала – в кашу. У эстляндца в таверне посуда про такую пищу забыла…
Пока так ездили, Хлыст спроворил своих налетчиков устроить в затинном месте баню. Баню слепили кое-как, зато помылись.
Когда поужинали, свечу в таверне пригасили. Места на полу хватило, чтобы всем поспать как бы в доме. Почти два месяца по камням бока драли.
Хлыст шикнул. Ватага затихла.
– Ну, мы – оно ладно, жизнь наша такая. А ты почто, боярский сын, в чужих краях один бродишь?
Макар помолчал, чтобы другие затаили дыханье, ждали ответа. Подождал и ответил Хлысту:
– Даю каждому прямо сейчас по золотой гинее…
– Это в наших деньгах – сколько? – сразу вскинулся молодой голос.
Молодому Ерошке Хлыст тут же заехал в ухо:
– Молчать учись, когда старшие о деле судят!
– Это – у кого менять, – отсунулся от Хлыста Бывалый Сенька. – Примерно – восемь талеров.
– А делать-то что? – снова не утерпел Ерошка.
– А пойти надобно на реку Обь и там кое-кого встретить, – сообщил Макар.
– Неужто купчину Изотова? – удивился Хлыст. – От те на! Я пойду, пойду!
– Встретить две английских китобойных шхуны при двенадцати пушках, – сказал Макар. – Встретим, побалакаем, команду вырежем, корабли утопим, и каждому из вас по окончанию дела – даю еще по три золотых гинеи.
– Давай по четыре, – высверкнул глазами огромный мужик с рыжей прокопченной бородой. – Четыре гинеи, да одна – будет пять. А это как раз хороший дом с лодкой.
Макар помолчал. Но люди вокруг него собрались такие, что с ними блудословить не надо. У них так: пообещал, но не сделал, то голову можешь в дорогу не брать. Все равно потеряешь…
– Я и по четыре дам, ребята, – наконец ответил Макар, – да только я не сам даю. Царь дает, Иван Васильевич. Ему-то затычки в казне нет. Сыпь да сыпь. А ты только карманы подставляй…
Ушкуйники задвигались. Кто-то сел прямо под луну, стоящую напротив окошка, выставил навстречу луне кудлатую бороду.
– Ежелив царю надо, отчего нам на Обь не сходить? – спросил сам себя Рыжебородый. И сам себе ответил:
– Сходим, матушка Богородица, как не сходить царевым повелением? Только молитвенное тебе слово даю – последний раз! Последний раз! Не могу я больше… лезут мне в очи мною конченные люди… Последний раз!
Рыжебородый затянул молитву и стал громко биться головой о каменный пол таверны.
– Хлыст, а Хлыст, – позвал Макар, – ты его не трогай. Ты лучше поищи завтра по сараям, да по складам прелого зерна, негодного… Самогона надобно наварить. А то ишь, как его разбирает… Без самогона – не пробьемся к Оби…
От балтийских пределов сходить за Камень, за Уральские горы, на реку Обь – чего проще? Есть накатанная морская дорога!
Сначала от Риги недели три плыви назад, на запад, до Атлантического океана. Потом там заворачиваешь, будто за угол, за норвежскую землю и попадаешь в Северный Ледяной океан. И плывешь еще месяца три, теперь обратно – на Восток. И вот на тебе – Обская губа! А тут и река Обь!
Всего-то полгода плыть. Делов-то куча!
Только англы в это время будут уже возле Китая. А русским, даже по известному пути, – плыть не на чем. Разве только на бревне.
Делов-то куча и набралась. Заканчивался месяц апрель. По расчетам бывалых ушкуйников, знающих ходовые скорости китобойных английских шхун, англы в конце мая месяца, ну, в начале июня, войдут в Обскую губу. Тем паче, карта у них есть – и карта добрая.
– И у нас все есть, – сказал рано утром Хлыст, умывая бороду и лицо, – люди есть, ножи есть. Даже луки и ружья есть. Корабля у нас нет. И купить корабль, поди, не на что…
Макар промолчал. Он на земле чертил прутиком цифирь, рассчитывая, как выйти на дорогу к Оби на телегах, по печерской земле, а вьючным способом – перевалить через горы Урал. Выходило, что надо рекрутировать целый полк, чтобы скорым шагом через Камень пройти туда, где по карте река Обь принимает в себя реку Иртыш, в земли вогулов и остяков. Там считается центр Югры, тайного и страшного, по старинным сказам, места.
А полк надо кормить, обувать, одевать… Значит, в подмогу ему нужен еще один полк. А к нему в подмогу – третий… Екера мара!
А корабль, что? Корабль купить можно. Только корабль – не горсть соли, не стакан вина. Его махом и немедля не продают. Ведь – война! Месяца три пройдет, прежде чем сойдутся вместе все разрешительные бумаги на корабль, да уплотятся всяческие пошлины, да корабль попадет в особый реестр лифляндского магистрата. Целое горе с покупкой корабля иностранными людьми в Риге! Особливо – русскими!
Макар как-то слышал, что морские пираты с горя воруют и захватывают чужие корабли, потому что могли бы их купить, а покупать корабль долго и хлопотно. А пиратам надо срочно грабить.
– Ну, пусть будет у нас корабль, Хлыст, – наконец поднял голову Макар, – как мы на нем из Балтики да сразу на Восток попадем? Поставим на телеги и поедем?
– Ты корабль добудь, а уж мы, куда надо, попадем. Ты же знаешь, мы люди плавающие…
Хлыст закончил умывание, подмигнул Макару и пошел в таверну, завтракать. Из таверны вышел Сенька Бывалый, потоптался возле Макара, сообщил:
– Мы с молодым Ерошкой сходим в город. По-тихому. Кое-чего выведать надо. Насчет корабля. Насыпь толику серебра мелкого.
Макар сыпнул ему в ладонь серебряных арабских дирхемов, каждый в два раза дороже русской копейки. Посмотрел, как Сенька и молодой Ерошка спускаются по тропинке на дорогу к порту.
Что-то не так они шли. Больно серьезно шли.
Макар покачал головой и пошел есть кашу с гусиным салом.
* * *
Старый да малый, Сенька да Ерошка, вернулись близко к вечеру. Для них на случай плутания зажгли на шесте у таверны масляную лампу.
Прежде чем хватануть ложку и таскать в рот горячую кашу, Сенька Бывалый выложил на стол те семь дирхемов, что утром брал у Макара.
– Хотел, сука, деньги глотать, – хихикнул Ерошка, – у него жизнь забирают, а он только о деньгах и думает.
Сказал и навалился на кашу с салом.
Сенька Бывалый отвалил от стола первый. Вышел на улицу, снял с шеста сигнальный фонарь, задул под фольгой масляный фитиль.
– Выведали мы, что завтра к вечеру в порт придет немецкий одномачтовый бриг. Привезет кое-какие припасы для полка наемников, что стоят там… за Ригой.
– Кое-какие припасы, значит – что? – начал злиться Макар.
– Пистолеты, ружья, порох, свинец. Ну, там еще разная амуниция и мука.
– То, что нам и надо, – встрял Хлыст. – Куда, говоришь, немцы встанут на якорь?
– Вроде как напротив зерновых складов.
– Почти в центре города… Что же вы до конца не вызнали, куда и когда?
– Дак, говорю же – помер! – начал злиться Сенька Бывалый.
– Кто – помер? – наконец вмешался и Макар. Весело получается – без его слова кто-то помер, а кто, он и сам не знает.
– Да этот… помер. – Молодший Ерошка изобразил помершего. – Ну, старик с таким вот носом, что каждодневно сидел на скамейке у рижской магистратуры. Деньги менял, матросам баб «сватал». Разве не видел такого?
Ушкуйники, копытом им в лоб, «прибрали» местного менялу, которого знали все матросы Балтики. И шведы, и финны, и даны, и норвеги, и немцы. В каждую навигацию старику доставалось. Его материли и даже били за подлость и за обман, и сто раз грозились зарезать, – а зарезали менялу ушкуйники, ради большого, праведного дела.
– А хватятся его? Нас в этой дыре так прижмут, мы и часа не продержимся.
– До завтрашнего вечера мы продержимся. – Хлыст помолчал. Его слушали, не вздохнув. – Немецкий бриг надо бы зачалить сюда, поближе к таверне. Ты, Макар, вроде красуешься в англицком лоцманском наряде. Вот, надень еще морскую шляпу и встречай немцев. И веди сюда.
Макар молчал, злился.
Сенька Бывалый подошел к столу, сел рядом с Макаром, повертел в руках поданную Хлыстом кожаную рыбачью шляпу шведского пошива.
– Макар Дмитрич, ты себя не взвинчивай, не взвинчивай. Ты командуй общими делами. А по убойному делу – не лезь. Не та у тебя заточка по убойному делу. Пока приучишься чужие кровя пущать, год пройдет… Мы же работали ножами для царской пользы, не от лихости.
Макар почуял, как отпустило сжавшуюся душу. Твердо сказал:
– Пригоним сюда бриг, немаканов не трогать – только упоить в усмерть. Их вины ни в чем нет.
– Ни на ком вины с рождения нет, – пробурчал Хлыст, – а потом каждый человек многими винами обрастает. Как коростой. От радости, что ли?
