17
– Вы уже три дня ходите в лес, – сказала Кайпа, – может, хватит рубить? Не пора ли попросить у Исмаала арбу?
– Да нет, пока рано, – ответил Хасан. – Сегодня еще порубим, а там посмотрим.
«Где уж там арбу просить, – подумал про себя Хусен, – и наполовину не наполним».
– Вы хоть кизила принесите! – крикнула Кайпа вдогонку сыновьям.
Ребята уже выходили из села, когда увидели Мухи. Он гнал в стадо корову. Со времени той драки Хасан ни разу не встречал его.
– Эй, ну-ка подожди! – сказал Хасан. Мухи остановился.
– Что тебе надо?
– Сейчас узнаешь, что мне надо, Рваная губа, – Хасан направился к нему, сжав кулаки.
Бежать бесполезно. Мухи это понимал, а потому выставил палку для защиты и стал ждать.
Хасан пошел прямо на него. Мухи отчаянно замахал. палкой, не подпуская к себе противника. Но Хасан все же изловчился, крепко обхватил его за шею, пригнул к земле и стал бить.
Тут и Хусен собрался было добавить Рваной губе от себя, но брат закричал:
– Отойди! Я и один справлюсь. А то скажут – двое на одного напали. А ты, мерзавец, – добавил Хасан, обращаясь уже к Мухи, – будешь еще говорить гадости о моей матери? Смотри, не то я тебе вторую губу разорву.
Мухи сначала попытался сопротивляться, но где ему сладить с разъяренным Хасаном! А когда увидел, что из носу идет кровь, заплакал, опустил руки и совсем поник.
И тогда Хасан отпустил его.
– Эх, ты, расхныкался, как девчонка. Лучше язык держи за зубами. В другой раз отделаю, сам себя не узнаешь.
С этими словами он пошел своей дорогой. Мухи, против обыкновения, не рискнул кинуть ему вдогонку угрозу, боялся, как бы Хасан не вернулся и не дал ему еще тумаков. Но когда тот ушел достаточно далеко, Мухи все же осмелел и крикнул:
– Вот пойдешь назад этой дорогой, тогда увидишь…
Хасан обернулся и едва только сделал шаг назад, Мухи кинулся во весь дух прочь.
Небо хмурое. В степи темно, мрачно. А в Тэлги-балке и вовсе сгустились тени. Склон, где было саадово сено, зловеще чернеет.
Хасан стоит с гордо поднятой головой, смотрит на склон и в душе очень доволен своим поступком. Там, где стояли копны сена, остались только кучки пепла, а на месте шалаша торчат обугленные столбы. Связанные сверху, они издали кажутся похожими на железную треногу, что ставят в очаг под чугун.
Хасан рад, что саадов работник сбежал. Не то не миновать бы безвинному человеку беды. Правда, обидно, что люди благодарят его, а не Хасана, который поджег сено… Но тут уж ничего не поделаешь. А жаль! Ведь работник всего и сделал-то, что сбежал с перепугу!
Мысли набегают в голове у Хасана одна на другую. И вот он уже думает совсем не о том. На дороге вдруг показался всадник: «Уж не Саад ли?» Но это лесничий Элмарза. Попридержав коня, он заискивающим тоном спросил:
– Что делают здесь молодцы?
– Стоим и смотрим.
– Как здорово все сгорело, а? Дотла. Умеючи поджигали.
И оттого что обычно злобный и мрачный Элмарза говорил вдруг непривычно ласково и старался казаться добродушным, Хасан почувствовал во всем этом что-то неладное.
– Интересно, кто так хорошо сработал? – продолжал Элмарза.
– Люди говорят, работник Саада, – покосился на лесничего Хасан.
– Не думаю. Он едва ли посмел бы. – Элмарза внимательно посмотрел на Хасана, потом на Хусена. – А вы, никак, за дровами?
Хасан кивнул.
– Там, на опушке, не ваши? – Элмарза показал кнутовищем ту да, где братья сложили свои дрова. И, не дожидаясь ответа, добавил: – вы никого здесь не видали, когда рубили?
– Нет…
– Странно. Вы же не слепые. Здесь работали и так уж никого не видали…
– Мы не были в этом лесу.
– Как же не были? Разве это не ваши дрова?
– Нет, не наши.
Хасан при этих словах выразительно глянул на брата, боясь, как бы тот не проговорился. Но Хусен, видать, уже давно понял, что к чему: стоял как ни в чем не бывало с наивным видом и кивал головой в знак согласия на все, что говорил Хасан.
– А где же тогда ваши дрова? – недоверчиво спросил Элмарза.
– Нигде. Мы сегодня первый день идем.
Покосившись на лесничего так, что бровь изогнулась в другу, Хасан двинулся вперед.
Элмарза задумчиво посмотрел вслед мальчишкам, покачал головой и сказал:
– Горьковат сын Беки, не сжуешь…
Немного пройдя, Хасан обернулся. Элмарза все стоял как застывший.
– Похоже, он догадывается, что это моих рук дело… – Хасан положил ладонь на плечо брата. – А ты молодец. Молчал. Ничем не выдал нас, ни словом, ни движением.
– Я же не глупый, все понимаю, – гордый доверием Хасана, ответил Хусен.
У самого леса дорога расходится в разные стороны. И лес тут, если зажмурить один глаз, кажется охапкой сена на вилах.
Хасан свернул влево. О старом месте сейчас и помышлять нельзя. А заготовленные дрова, если никто не украдет, когда-нибудь можно увезти. Ну а украдут – так тому и быть.
18
Растянувшись от подножки Аюба ничком на земле и ударившись головой о камень, Касум потерял сознание. Ему сначала почудилось, что он летит в бездонную пропасть. Летит долго. Но вот наконец он в какой-то яме. Тело болит нестерпимо. Потом все исчезло. И Касум уже ничего не чувствовал: ни тела, ни боли, ни земли. Его и самого будто не стало. Он был во власти Саада и Аюба, и те могли делать с ним что хотели…
…Кто-то льет на Касума холодную воду. «А, это мать!» – подумал Касум. Она льет и гладит своей мягкой ладонью его лоб.
– Смотри, какой ты грязный, – говаривала она часто в детстве, когда купала его во дворе под тутовником.
Вода иногда бывала очень холодной, Касум дрожал и фыркал, а мать смеялась:
– Терпи, сын мой, твой дед и отец всю жизнь купались в ледяной горной воде. И оттого они были мужчинами, настоящими горцами…
Касум открыл глаза. Вокруг никого и ничего: ни матери, ни тутовника. Только высоко в небе висит большая круглая желтая дыня. Она похожа то ли на солнце, то ли на луну – Касум никак не разберет. Не поймет он и того, ночь на земле или день… Зубы стучат от холода…
И снова Касуму кажется, что он в горах, там, где родился, где мальчишкой скакал, словно косуля.
Его село раскинулось у чистого, ясного, как звезда, родника. И ручей, что течет сейчас под Касумом, кажется ему самым родником. Да, но почему он лежит в нем? И где мать, которая только что гладила ему лоб?…
Касум попытался приподняться. Но налитое свинцом тело не слушалось. Резкая боль пронзила бока. Ныла и спина.
«Что со мной происходит?» – недоумевал Касум. Всегда подвижный и сильный, он не может одолеть тяжесть своего тела…
Поднял голову, огляделся по сторонам. Дыня на небе закачалась, как от сильного ветра. Все закружилось, и Касуму показалось, что он снова летит в пропасть. Но в ту же минуту все остановились.
Касум зажмурился. Перед ним всплыли озверелые лица Саада и Аюба, и он вспомнил все!
Он не в родном селе. Это глубокий овраг неподалеку от саадова луга. Касум лежит в маленьком ручейке, что протекает по дну оврага. Только как же он сюда попал? Сам ли он дополз или Аюб с Саадом бросили?… Этого Касум никак не мог вспомнить.
Какое-то время Касум не двигался, собирался с силами. Наконец, сжав зубы до боли, повернулся и выполз из воды. И тут рука его коснулась чего-то мягкого. Он пощупал, посмотрел – это была его шапка. «Странно, что она не в воде!» – удивился Касум. Откуда ему было знать, что Аюб бросил ее здесь, чтобы потом закопать вместе с ним, заметая следы…
Новая попытка двинуться дальше была уже не под силу. Касум понял, что из оврага ему не выбраться, и, потеряв всякую надежду, снова повалился на землю. И грудь, и спина, и голова, и все нутро болели так, будто состязались в боли. К тому же холод: весь ведь мокрый, земля сырая и ночь туманная, осенняя. Зубы отбивают дробь.
Касум смотрит на желтую дыню в небе. Теперь он знает, что это луна. А если бы это было солнце? Тогда и согреться бы можно! Но все равно дыня утешает его. Касум видит луну! Значит, он жив.
