Ночь показалась Касуму бесконечной. Только с рассветом, когда запели птицы, он пошевельнулся, приподнялся, хотел встать, но закружилась голова. И все же, превозмогая боль, Касум осмотрелся, ища место, где ему легче выбраться из оврага, и пополз. Надо во что бы то ни стало вылезти из этой могилы. В лесу можно разжечь костер, согреться, высушить одежду!.. Ни о чем другом он сейчас и думать не мог.
Касум отполз совсем недалеко, когда на место, где его вчера свалили, вернулся Аюб с тем, чтобы закопать «убитого». И кто знает, как бы все обернулось, если бы не крутой поворот оврага, куда успел свернуть Касум. Может, на этот раз Аюб уже без промашки отправил бы его на тот свет.
А Касуму очень хотелось жить. Это желание, что огонь в очаге горца, поддерживаемый кизяком, не давало угаснуть душевным силам Касума. Утро выдалось теплое. И чем выше поднималось солнце, тем больше клонило ко сну вконец измученного Касума.
Спал он недолго. Проснулся от резкой боли в боку. Тепло и короткий отдых сделали свое дело – Касум почувствовал прилив сил. Теперь он мог и приподняться. Уже сутки не державший во рту и маковой росинки, Касум вдруг ощутил голод и вспомнил о сумке с едой, которую он во время пожара вынес из шалаша и положил подальше. В ней оставался целый сискал и полкруга сыра. «Лежит ли она там, где я ее положил, или Саад с Аюбом унесли сумку с собой?» Но если она и там, какой с того толк? Касум не в силах добраться до нее. Да и будь он в силах – это небезопасно. Вдруг хозяин там, несдобровать тогда Касуму! Сааду причинен такой большой ущерб, что он убьет кого хочешь, не испугается. Каково ему теперь прокормить до весны свою отару!
Касум понимает, что хозяин во всем винит его. «Кто бы это мог сделать?» – спрашивал себя Касум. И тут же мысленно отвечает: «Мало ли у Саада врагов. Каждый второй в селе ненавидит его, ведь он всех притесняет и грабит, не задумываясь ни минуты».
Конечно, если бы Касум увидел, кто поджигал сено, он ни за что не дал бы сделать этого: как-никак третий год работает у Саада, печется о его хозяйстве, словно о своем. И ведь ни разу не провинился! Одно это должно было заставить хозяина задуматься, прежде чем обвинить работника, а он и разбираться не стал, зверем кинулся, как на самого лютого врага.
Саад – горец, Касум – тоже горец. Саад – мусульманин, и Касум – мусульманин. Два года назад, провожая Касума, мать и отцов брат советовали ему наниматься только к мусульманину, а не к гяуру-христианину. Вот тебе и мусульманин: в один миг забыл двухлетний честный труд Касума. Беки тоже был мусульманином, к тому же и односельчанином Саада. Но Саад убил его без страха и совести из-за паршивой овцы. Подумаешь, сломал ногу одной овце из огромной отары. Касум тогда разругался с другим Саадовым работником, Сайфутдином, за то, что тот донес хозяину об овце. «Когда-нибудь и Сайфутдин на своей шкуре познает, что от Саада доброго слова не дождешься, как ни гни на него спину», – подумал Касум.
Саад богатый, у него и сила и власть. Бедных он за людей не считает, а работников и вовсе.
Далеко в горах, в селе, что со всех сторон опоясано скалами, старая мать ждет Касума с деньгами. Ветхая сакля того и гляди завалится. Во дворе ни коровы, ни лошади. Вся надежда: вернется сын с заработком – и хозяйство поправится. Каждый день, наверно, поднимается она на ближайший пригорок посмотреть, не идет ли долгожданный? Может, и сегодня стоит там. А сын ее здесь, в чужой стороне, в глубоком овраге, едва не убитый, роется, как собака в мусорной яме на окраине села, и нет у него надежды выкарабкаться. Да и как он теперь пойдет к людям, к матери? Опозоренный, с пустыми руками?…
Голод заглушает в человеке все мысли, кроме стремления утолить его. И Касум тоже постепенно ни о чем больше не может думать. «Хоть бы покурить! Так ведь и табак отсырел, никуда не годится».
Касум разложил на солнце табак и спички и затих в нетерпеливом ожидании…
Ночь наступила неожиданно скоро. Может, оттого, что Касуму была она совсем ни к чему? Но хорошо хоть хватило сил и за день он сумел собрать в кучку несколько охапок пожухлой травы и соорудить себе нечто вроде ложа. И одежда просохла. Вот если бы еще пожевать чего-нибудь, вполне можно было бы дотянуть до утра… Но уж завтра-то Касум выберется из оврага и углубится в лес. А там не пропадешь. В лесу груши, кизил, орехи…
19
Касум был уже совсем близко к бровке оврага, как вдруг услышал конский топот. Он осторожно выглянул из-за кустиков и увидел Элмарзу, рысью скачущего в сторону леса. К счастью, лесничий не увидел Касума. От Элмарзы добра не жди. Касум это знал. Тотчас донесет Сааду. Они – приятели. Элмарза за пару баранов отдает в покос Сааду самые лучшие участки в балке.
Касум был рад, что не разжег костра. А собирался ведь!.. Уж на дымок-то Элмарзу потянуло бы…
Прошло много времени, пока Касум решился наконец вылезти из оврага, шатаясь словно пьяный, он двинулся к лесу. Но сделал не больше десятка шагов. Голова закружилась, в глазах потемнело, и Касум упал на колени. А до леса оставалось совсем немного…
Касум с трудом дотянулся до высокого травостоя и укрылся там, выжидая, пока проедет назад Элмарза. Лесничий вернулся довольно скоро. И опять он, на счастье, ничего не приметил.
Касум снова попробовал встать, но теперь совсем ничего не получилось. Все кости снова болели нестерпимо. Попробовал ползти, но до того он уже наползался за два дня, колени в кровь разодрал.
А лес рядом… И там груши, кизил, орехи!.. «Ничего, вот немного отдохну, встану и пойду, – утешал себя Касум. – Наемся спелых груш – и голова перестанет кружиться…»
Так и лежал он в полузабытьи, когда на него наткнулись Хасан и Хусен. Острый детский глаз все заметит. Хусен потянул брата за рукав:
– Смотри, человек какой-то лежит!
– Где?!
– Вон, в траве.
Присмотревшись, Хасан разглядел старую овчинную шапку. Ребята подумали: не убитый ли кто. Касум с трудом приподнялся, посмотрел на братьев и снова в изнеможении опустил голову.
– Вы одни или еще кто с вами, дети? – еле прошептал Касум. Может, оттого шептал, что сил не было, а может, боялся, как бы не услышали люди.
– Одни мы. А тебе кто нужен?
– Никто мне не нужен. Хорошо, что одни. Элмарзу видели? Куда он поехал?
– Откуда нам знать, куда он поехал?
Хасан все еще был очень сердит на саадовых работников, а потому и ответы его были резкими. Но беспомощность Касума и страдальческое выражение лица постепенно смягчили сердце мальчика. Он начал понимать: с пастухом что-то случилось…
– А ты меня знаешь? – спросил Касум.
– Знаю.
– Что народ говорит обо мне?
– Болтают, будто ты поджег сено Саада и потому сбежал. Касум грустно улыбнулся:
– Вы, ребята, никому не говорите, что видели меня, ладно?
– А чего ты лежишь здесь, почему не уходишь? – не без удивления спросил Хасан.
– Ушел бы, да не могу, мальчик. Саад с Аюбом поработали на совесть. Так били, похоже, и сами решили, что до смерти запороли, потому и бросили в овраг. Иначе, может быть, вернулись бы добивать… Удивляюсь только, как это они не зарыли меня живьем в землю? Ведь пусть бы я и убит, рано или поздно кто-нибудь напоролся бы на тело?… Неужели Саад так уж ничего не боится?…
– Тебя сильно били? – с состраданием спросил Хусен.
– Не жалели, костей наломали – не соберешь, – горько усмехнулся Касум. – Саад думает, я поджег сено. Мне теперь даже жалко, что не я это сделал. Молодец тот, кто насолил этому зверю! Настоящий герой!
Хасану так хотелось сказать, что он и есть тот герой. Едва сдержался.
Глядя на топор в руках Хасана, Касум попросил:
– Сруби-ка мне, мальчик, две хорошие палки. С ними я скорей доберусь до леса. Долго здесь оставаться опасно.
– Мы поможем тебе, и без палок уйдешь, – сказал Хасан, подставляя плечо. – Хусен, а ты подойди с другой стороны.
Касум оперся на мальчиков, не без труда шагнул раз, другой, как бы нащупывая землю, и они двинулись вперед. Скоро остановились передохнуть.
