* * *
Тридцать первого октября утром перед гостиницей Киста расположилось прибывшее из Симферополя Атаманское училище. Юнкера ожидали посадки, а пока осматривались, заглядывали в открытые кафе, покупали продукты, возмущались дикими ценами - фунт колбасы стоил два миллиона.
Между тем на сильно опустевшем рейде серой глыбой полз за дымившим буксиром дредноут "Генерал Алексеев" и неподвижно стоял рядом с пароходом "Херсонес" второй дредноут "Генерал Корнилов".
Главнокомандующий находился в гостинице, ждал назначенной церемонии. Вот уже почти три года воевали Корниловский, Марковский и Дроздовский полки, а сегодня, в день расставания с родной землей, судьба распоряжается вручить им полковые знамена, как вручено было знамя Георгиевскому батальону. Пусть будет так. Эти знамена еще вернутся обратно. С ними легче будет возвращение, неизбежнее.
В гостиничном коридоре на ковровой дорожке выстраиваются десять офицеров. Проходят, отбивая ногу, конвойные казаки. Адъютант выносит знамена.
Армия разбита, она едва держится на последних пядях земли - но она бессмертна даже в этой трагедии! Так думает Главнокомандующий и вручает знамена.
Никто не молится, не поет. Торжественно и мрачно молчат с выражением дежурного благоговения.
Понимают ли, что происходит?
Врангель не знает ответа на этот простой вопрос.
Когда-то Петр Николаевич командовал дивизией в корпусе Алексея Михайловича Крымова, а Крымов в августе четырнадцатого был дежурным генералом при командующем Второй армии Самсонове. Самсонов же начинал службу в русско-турецкой войне при Скобелеве, Драгомирове, Столетове...
Мысль о неразрываемости связи пришла к Врангелю. И все. Это была обыкновенная офицерская мысль. Она свидетельствовала о твердом духе.
Вручив знамена, Главнокомандующий вышел на площадь. Он был в серой шинели и фуражке Корниловского полка (черный околыш, красный верх). Юноши-юнкера провожали его строгими взглядами.
Что они сейчас думали о нем? Этот высокий человек, с плоским затылком, длинной шеей и круглыми волчьими глазами не мог оставить их без напутствия.
Он спустился к Графской пристани, сел в катер вместе с командующим флотом контр-адмиралом Кедровым и отплыл в Килен-бухту проверить, как идет эвакуация.
То, что он там увидел, выглядело вполне пристойно. Тысячные очереди ждали на берегу, офицеры с винтовками стояли у трапов. Паники и безобразий не было. Входить же в детали Главнокомандующий не мог, понимая, что эвакуация - это сложная операция и без потерь не обойтись.
В стороне от гражданских пароходов стоял "Рион", предназначенный для комендатуры Главной квартиры. Он только что прибыл из Константинополя с теплым обмундированием.
Врангель отвернулся от "Риона". С ним связывалось еще одно неприятное воспоминание - в июле на "Рионе" доставили колючую проволоку для Перекопа, но поскольку разгрузить вовремя не успели, то отправили "Рион" обратно за новым грузом и торговый представитель в Турции не придумал ничего другого, как продать там проволоку.
- Вывезем всех, Петр Николаевич, - сказал Кедров. - Однако как быть со складами?
- Я распорядился объявить все оставляемое имущество народным достоянием, - ответил Главнокомандующий. - Жечь не будем!.. Там тоже русский народ...
То, что он считал красных русскими, вызвало у контр-адмирала недоуменную усмешку. Кедров не считал их таковыми.
- Они русский народ, - повторил Врангель. - И я надеюсь... Мы оставляем всех тяжелых раненых... Я надеюсь: к ним будет проявлено милосердие.
Катер причалил рядом с пароходом, гулко ударившись бортом о причальные кранцы. Врангель в сопровождении Кедрова и адъютанта подошел к охранению и остановился, глядя, как медленно забираются по трапу слепые, безрукие, обожженные люди. Но никого не несли на носилках.
Врангель глядел, не отрываясь, в лица раненых. Он хотел, чтобы они видели Главнокомандующего. Он не испытывал ни смущения, ни жалости, а лишь одну озабоченность ходом эвакуации.
"Русские! - подумал он. - И там, и здесь".
И вспомнил потерю Перекопа и последовавшее за ней наступление, когда смели две дивизии красных. Еще немного - и бросили бы всех в Сиваш... А на Чонгаре, на Таганаше красные наводили переправу на месте взорванных мостов, их сметало шрапнелью, а они тянули бревна, лезли и лезли, тонули, все равно лезли.
"Я мог построить при помощи британцев неприступную крепость, - подумал Главнокомандующий, наблюдая за скорбным движением. - Было бы две России... Любой европеец так бы и сделал. А я - воевать. Одной рукой - переустраивать то, что осталось после добродушного помещика Антона Ивановича, другой воевать... Но ничего. Армия цела, еще не все потеряно".
Он рассуждал так, будто бы за ним - вся империя, построенная русскими, дошедшими до Памира, до Тихого океана. Ведь ледяные походы совершали не только добровольцы Корнилова. Были и ледяные походы Суворова в Альпах, Пёровского - на Хиву, Гурко и Скобелева - через Балканы. Разве их совершили не русские, не предки вот этих раненых? Поэтому Главнокомандующий верил, что еще вернутся и продолжит борьбу...
Спустя полтора часа Врангель вернулся на Графскую пристань. Грузились заставы. Со стороны вокзала доносились редкие выстрелы. На углах Нахимовской площади расположились пулеметные команды, нацелив хоботы "максимок" на Екатерининскую улицу и Бульвар.
Неужели вот так просто все закончится?
- Что за выстрелы? - спросил он у адъютанта.
Стоявший поблизости длинный сухопарый генерал Скалон сказал, что это хулиганы громят магазины.
- Вам не кажется, - обратился Врангель к генералам Шатилову и Коновалову, - что уходить под такую музыку не очень по-русски?
- Здесь имеется военный оркестр, - доложил Скалой.
Главнокомандующий кивнул. Он подумал, что несколько Скалонов полегли еще на Бородинском поле и что из этого рода вышло много офицеров, географов, агрономов, честно служивших России. В этом смысле Врангели были похожи на Скалонов.
- Вызвать оркестр! - распорядился Главнокомандующий. - Пусть играет церемониальный марш. Мы не бежим. Мы только отступаем.
Оркестр появился почти мгновенно. Запела труба, ударили литавры и барабаны, ухнул бас-геликон.
Юнкерские заставы отбивали шаг, потом остановились.
Врангель обошел строй и поздоровался. Раздалось "ура".
И все.
Ушли заставы. Дым показался над городом.
На белых ступенях пристани остался только он с генералами и казаки конвоя в ярко-красных бескозырках.
Главнокомандующий оглянулся в последний раз и направился к катеру.
Было два часа сорок минут пополудни, тридцать первое октября 1920 года.
До Босфора шли долго. Пароход был перегружен и сильно кренился на левый борт, поэтому все с мольбой смотрели на небо, боясь ветра и бури. Но море спокойно гнало легкие волны, гнало день, другой, третий. И все забыли о страхе утонуть. Мучились в очередях за хлебом и кипятком. Самым страшным сделались теснота и тоска. Вот еле разняли сцепившихся офицеров в очереди возле гальюна. Вот на верхней палубе кто-то передвинул чужой чемодан и едва не был застрелен...
На пятый день кончился уголь. Ночью пошел дождь. Пароход качался в темноте, поблескивали мокрые леера и брезенты. С носа доносилось причитание. Женский голос пел что-то неразборчивое, оплакивая, как все знали, убитого мужа и умершего ребенка. На ней не обращали внимания.
Ярко вспыхнул электрический фонарь. Громко заговорили в рупор, и из темноты выплыли синий и красный огни.
Зазвенела цепь. Со стороны огней тоже откликнулись в рупор. Затопали шаги.
- Всех мужчин просим... Погрузка угля...
Всю ночь с приблизившегося миноносца перегружали уголь.
Женщина пела и пела.
Нина подумала сквозь дрему, слыша ее стоны: "Я тоже... Она плачет... Я тоже плачу..."
Послышался старческий громкий резкий голос:
- Туманы и мглы, носимые ветром...
Голос замолчал, потом снова донеслось:
- Туманы и мглы, носимые ветром...
Еще один тронулся. Или душа, отрываясь от родины, кричала первое, что приходило на ум?
Сквозь дрему Нина подумала об Артамонове. Может быть, там ему будет лучше? В Севастополе многие остались. Ведь война кончилась, и красных теперь не очень боятся. В конце концов красные тоже люди, им тоже хочется мира.
Но все-таки - жалко было Артамонова!
Утром пароход взяли на буксир с американского крейсера "Сен-Луи", и на седьмой день исхода из Севастополя вошли в Босфор, встали на рейде Мода.
В утренней дымке было видно бухту Золотой Рог, белые дворцы Константинополя и мечеть Айя-Софию, легендарную для каждого православного святыню, некогда бывшую храмом Святой Софии.
Все. Путешествие окончено. Россия - только на палубе, а кругом Турция.
