Янчи прижал палец к губам.
Стучался младший братишка, а Янчи не хотелось, чтобы он узнал об их замысле.
Королева Изабелла провела зиму в Дялу, и даже весна застала ее там.
Оба юноши — Гергей и Мекчеи — через три дня уже были в Дялу. Янчи Терек должен был выехать позднее, чтобы мать не догадалась о заговоре.
Госпоже Терек было известно только, что Гергей уехал вместе с Мекчеи в войска короля Фердинанда и проведет лето среди солдат. А к Деметерову дню он вернется домой.
Юноши к этому времени обсудили уже, что и как им предпринять. Гергей должен прежде всего узнать, любит ли девушка Фюрьеша. Если любит, Гергею не остается ничего иного, как проститься со своими мечтами. А если Эва не любит жениха, Гергея сразу след простынет, Мекчеи же подстроит Фюрьешу такую штуку, что ни одна девушка в Эрдее не захочет выйти за него.
Когда же они закончат в Дялу свои дела, то все трое встретятся в Хуняде и отправятся в Константинополь.
До границы поедут верхом. Янчи оставит при себе деньги, предназначенные для починки крепости, и, кроме того, раздобудет еще сколько удастся. Ведь деньги могут пригодиться для освобождения Балинта Терека. На границе они переоденутся либо дервишами, либо купцами, либо нищими и дальше будут путешествовать пешком, чтобы не привлечь к себе внимания грабителей и бродячих турецких отрядов. Удастся ли, нет ли освободить господина Балинта, но они обернутся за два месяца, а может, даже и раньше, и госпоже Терек не придется беспокоиться за сына.
В Дялу юноши прибыли вечером. Их сопровождал только слуга, которого Мекчеи нанял в Дебрецене. Парня звали Матяшем. Раньше он был табунщиком в Хортобади. Слуга ехал на серой турецкой лошадке, которую оставил себе Мекчеи из пяти захваченных коней.
Подъехав к первому же дому, они окликнули хозяина-румына и попросились к нему переночевать.
Румын понимал по-венгерски, однако прикинулся удивленным и затряс головой. Затряслась на голове и высокая черная шапка.
— Уж не на свадьбу ли вы приехали?
— Понятно, на свадьбу.
— А ежели на свадьбу, то почему же не остановились во дворце?
Юноши переглянулись.
— Я не могу там остановиться, — сказал Гергей, — заболел в дороге.
Он и на самом деле был бледен, точно больной.
— Там остановится только мой приятель, — продолжал он. — А если у тебя комната свободна, я заплачу.
При слове «заплачу» — удивления как не бывало, румын услужливо распахнул перед всадниками калитку.
— А мы еще не опоздали на свадьбу? — продолжал допытываться Мекчеи.
— Как же так «опоздали», баричи! Разве вы не знаете, что свадьба состоится только послезавтра?
— Ты, дружок, притвори дверь, а то в комнате чем-то непотребным пахнет. И оставь нас одних.
Голова Гергея поникла.
— Опоздали!
Мекчеи задумался, потом вздернул плечом.
— Гергей, нам лучше всего уехать отсюда. Одной мечтой меньше, одним испытанием больше.
Гергей встал, встряхнул головой и сказал:
— Нет! С такой легкостью я не отступлюсь от своего счастья. Один день — большой срок. Надо сделать так: я останусь здесь, а ты пойдешь во дворец и смешаешься с толпой гостей.
— А если меня спросят о чем-нибудь?
— Разве Цецеи не пригласил тебя? Главное, чтобы ты встретился с ней и узнал, по сердцу ли ей Фюрьеш. Но этого не может быть! Не может быть! Нет, нет!
— Хорошо, я поеду во дворец и остановлюсь там с Мати, если, конечно, меня примут.
— Скажешь, что тебя пригласил Цецеи. Ведь ты как-никак спас жизнь старику.
— Спас-то, конечно, спас. Впрочем, какую бы мину он ни скорчил, увидев меня, я все-таки остановлюсь во дворце и переговорю с его дочкой. Удастся — так еще нынче поговорю, а нет — поговорю завтра. А не мог бы и ты поехать со мной? Под видом слуги, что ли?
— Нет. Если Эва скажет, что ее выдают насильно, лучше, чтобы меня там не видели… А потом…
— Потом-то уж я надаю оплеух Фюрьешу!
— Ничего не предпринимай, пока не переговоришь с Эвой. А тогда немедленно скачи обратно, и мы посмотрим…
Румынка постелила Гергею мягкую постель, предложила целебное снадобье и мокрый платок на голову. Но больной не лег, не выпил цветочного отвара, не обмотал себе голову мокрым платком. Потрясая кулаками, шагал он взад и вперед по душной комнатке.
Мекчеи возвратился к утру. Гергей сидел за столом. Перед ним горел ночник. Юноша дремал, склонив голову на руки.
— Почему ты не лег?
— Я думал, мне не заснуть.
— С девушкой я поговорил. Ты верно угадал — не по любви выходит она за Фюрьеша.
Гергей вздрогнул, будто его с ног до головы окатили водой. В глазах его вновь вспыхнуло пламя жизни.
— Ты сказал, что я здесь?
— Сказал. Она тут же хотела примчаться к тебе, но я удержал ее.
— Почему ты ее удержал? — вспыхнув, воскликнул Гергей.
— Ну, ну, ну! Ты еще вместо благодарности бросишься на меня!
— Не сердись. Я точно на иголках сижу.
— А я не пустил ее к тебе потому, что вслед за ней нагрянет весь двор. О ней пошла бы дурная слава, а мы нажили бы себе беду.
— Что ж ты сказал ей?
— Что я осрамлю Фюрьеша, а она пусть вернет ему кольцо.
Гергей слушал, глаза его горели.
— А она что ответила?
— Что королева принудила ее стать невестой Фюрьеша. И родители тоже заставляли. Все ясно: королева на старости лет решила в скучные зимние дни развлекаться свадьбами. А Фюрьеш тут как тут. Девушка же, как видно, готова даже сердце свое положить на тарелку и преподнести королеве, лишь бы ей угодить.
— Но зачем ей преподносить? Ах, она все-таки забыла, забыла меня!
— Да нет же, не забыла! Это я в шутку болтаю. Откуда мне знать, как все было на самом деле!
— А что она сказала? Сказала прямо, что не любит Фюрьеша?
— Сказала.
— И что хочет поговорить со мной?
— Обязательно. Я ответил ей, что вечером приведу тебя.
Гергей кружился по комнате, точно пьяный. Потом снова поник и как подкошенный рухнул на шаткий соломенный стул.
— А какой толк, если мы выбьем Фюрьеша из седла? Все равно ее не отдадут за меня. Кто я такой? Никто. Нет у меня ни матери, ни отца, ни кола ни двора. Правда, Тереки воспитывали меня, как сына. Но все же я не их сын. Разве я посмею обратиться к ним с такой просьбой? А тем более сейчас, когда их гнездо разорено.
Скрестив руки, Мекчеи стал спиной к окну.
— Не пойму, что именно ты хочешь сказать, но вижу: ты рехнулся малость. Ведь в конце концов для женитьбы нужен не отец, не мать, а какое-нибудь пристанище. Да будет тебе известно, что у меня есть домишко в Земплене. Он стоит пустой. Можешь жить в нем хоть десять лет.
— Но ведь не единым словом сыт человек!
— А ты разве не ученый? Да ты ученей любого попа! Ведь, по нынешним временам, хороших дьяков днем с огнем ищут.
Гергей оживился.
— Спасибо, Пишта!
— Сейчас самое главное, чтобы Эва не вышла замуж за Фюрьеша. Ты поедешь со мной в лагерь, и, глядишь, года не пройдет, как тебе положат такое жалованье, что ты прокормишь жену. А до тех пор Эва будет жить у моей тетки.
Гергей торопливо накинул плащ, нахлобучил шапку, привязал саблю.
— Пишта, благослови тебя небо! Ты мой ангел-хранитель! Я сейчас же пойду к ее отцу и матери. Скажу им, что они поступают не по-божески. Скажу им, что…
Мекчеи с такой силой усадил его на плетеный стул, что стул затрещал.
— К чертям в пекло ты пойдешь! Да они тебя в курятник запрут на все время свадьбы. Чтобы ты и нос не показывал, слышишь?
Мимо окон промчались три всадника — это прибывали гости из Коложвара.
Когда на долину спустилась вечерняя мгла, Гергей вместе с Мекчеи ехал верхом во дворец.
Никто даже не спросил, кто они такие. Дворец кишел гостями. Окна были освещены. Во дворе горели факелы, а в коридорах — восковые свечи. Господа, дамы, слуги, служанки — все торопились, бегали, суетились, важничали. У Гергея защемило сердце: такая тьма людей, удастся ли ему поговорить со своей нареченной! Ведь ее ни на миг не оставляют одну. А он тут незваный гость. Никто его не знает, кроме жениха.
— Пойдем на задний двор, — предложил Мекчеи.
Они очутились позади дворца. Там было еще светлей: кухонные слуги в кожаных фартуках вращали на саженных железных вертелах воловьи туши. А на кухне хлопотали повара в белых фартуках.
— Подожди здесь, — сказал Мекчеи. — Я как-нибудь проберусь в покои придворных. Узнаю у Эвы, где вам можно встретиться.
Гергей смешался с толпой зрителей, смотревших, как зажаривают на вертеле целого вола. Это были большей частью кучера; впрочем, среди них затесалось и несколько пажей.
Всех зевак привело сюда любопытство. Ведь столько сказок рассказывали в народе о королевской кухне; да и сами провинциальные дворяне не прочь были узнать, как и что готовит лучшая в стране поварня.
В Дялу кухня помещалась между дворцом и садом. Исполняя приказания седого кухаря, в ней хлопотало одиннадцать поваров в белых колпаках и фартуках и еще двадцать поварят. Женщин не было ни одной.
