Громкое, радостное «ура» раздалось в морозном воздухе; народ ринулся к крыльцу и окружил императора; некоторые посмелее взобрались на ступени и стали почти рядом с императором.
— Господа, поздравляю с победой! — раздался громкий, мелодичный голос императора. — У французов отбито нашими солдатами несколько знамён! Вы их увидите. Я прикажу эти знамёна возить по улицам. Но я должен вам сказать, что победа при Эйлау недёшево нам досталась: несколько тысяч храбрецов легли на поле сражения. Помолимся же за убитых и позаботимся об их сиротах!
Александр снял шляпу и стал усердно креститься; находившийся на площади народ последовал примеру своего обожаемого государя. Энтузиазм толпы был неописуем; громкие крики радости потрясали воздух. Народ толпился около Александра, некоторые целовали у него одежду. Государь был тронут народной любовью; на его прекрасных глазах виднелись слёзы.
— Спасибо вам, спасибо! — взволнованным голосом говорил император. — Вижу, вы любите меня.
— Государь-батюшка, да кого же нам и любить, как не тебя! Ведь ты нам отец, а мы детки твои! — всхлипывал какой-то старик, прижимая к своим рукам державную руку монарха.
— Прикажи, царь, мы все ляжем костьми за тебя и за родную Русь! Все пойдём на врагов. Животы наши в твоих руках! — говорил какой-то здоровенный детина в барашковой шубе. — Да воскреснет Бог и расточатся врази твои!
Государь видел любовь своих подданных; его выразительное лицо блестело каким-то особым, неземным счастьем.
— Ах, Волконский, как я счастлив! — возвратившись к себе в кабинет, говорил император своему приближённому, генерал-адъютанту князю Волконскому. — Народ меня любит, а в этом большое счастье!
— Не только любит — обожает вас, государь.
— Да, да, я вижу. Я посвящу, князь, всю жизнь на счастье моего народа!
— Народ, государь, сознаёт, что вами облагодетельствован.
— Я желал бы, чтобы все мои подданные были счастливы. Но, увы! — к сожалению, этого сделать я не в состоянии. Счастье на земле так превратно… Наполеон тоже верит в свою счастливую звезду…
— Верьте, ваше величество, звезда его счастья скоро померкнет.
— Ты думаешь? — спросил у Волконского государь.
— Ещё два таких сражения, какое было при Эйлау, — и от великой армии Наполеона не останется и следа.
— Да, да, дело при Эйлау указало Наполеону, что и русские умеют сражаться. Если бы не ночь, французы понесли бы ещё больший урон.
— Правда, ваше величество, если бы Беннигсен в деле двадцать седьмого января атаковал французов, то они были бы разбиты наголову, — сказал князь Волконский.
— К счастью для неприятеля, ночь помешала главнокомандующему выполнить атаку. Беннигсен — не Иисус Навин: он не мог сказать: «стой солнце и не движься луна». Я ниоткуда не вижу помощи, Англия и Австрия медлят откликнуться на мой призыв; одному русскому войску трудно победить Наполеона и положить предел его могуществу. Россия будет всегда иметь достаточно сил для защиты своих границ, но не для продолжительной наступательной войны. Я уже написал в Лондон графу Воронцову, чтобы он всеми силами старался вооружить Англию против Наполеона. Австрийцы боятся Наполеона и не хотят идти против него. Но они в этом раскаются, — сказал император и сел к письменному столу за работу.
Наш государь старался всячески поддержать злополучную Пруссию и её короля; он просил для Пруссии в Англии «значительного денежного вспоможения».
«Что станется с Великобританией? — между прочим, писал он своему послу в Лондон. — Если Наполеон сокрушит державы твёрдой земли, то потому только, что они не получили пособия от Англии. Для неё чрезвычайно важно счастливое окончание настоящей войны, чтобы лишить Бонапарта возможности распространять свои беспредельные хищения. Англию нельзя будет извинить, если она продолжит своё бездействие в такое время, когда должно удвоить усилия совокупно со мною. Не делается ли она виновною в тех самых ошибках, за которые прежде сего осуждала Пруссию и в которых ныне виновата Австрия?»
Государь убеждал Австрию «к союзу с нами», напомнил ей пример Пруссии, погибшей от нейтралитета, которого Пруссия держалась в 1805 году, и выставлял свою армию, которая в войне с Наполеоном делала чудеса храбрости, и если французское войско победит русское, тогда вся Европа будет «безусловно жертвою Наполеона».
Государь советовал Австрии ударить в тыл Наполеону.
И ответом со стороны венского двора было: «Ежели Австрия объявит войну Наполеону, он перенесёт театр действий с берегов Вислы и Нарева в недра Австрии и раздавит её».
Также и старания прусского короля побудить Австрию к войне с Наполеоном были безуспешны.
Итак, императору Александру одному пришлось изыскивать все средства одолеть Наполеона.
Наполеон, простояв на поле Эйлауского сражения более недели, наконец отступил на левый берег реки Пассарги. Храбрый генерал Платов, начальствовавший за отъездом князя Багратиона в Петербург нашим авангардом, следовал за французами. «Весь путь их был усеян брошенными обозами, умершими, издыхавшими солдатами и лошадьми. Торопливость в отступлении дошла до того, что страдальцев оставляли французы на произвол; казаки находили многих неприятельских солдат, лежавших на снегу, без покрова и одежды». Наш главнокомандующий с отдохнувшими в Кенигсберге солдатами и с вновь пришедшими полками направился по следам Наполеона, но внезапная оттепель остановила войско на неделю в стране, «совершенно опустошённой». Города Эйлау, Ландеберг и окрестные селения были буквально разграблены и выжжены французами. Тысячи убитых всё ещё лежали непогребёнными на промёрзлой земле. Наполеон приказал хоронить своих убитых солдат, но мёрзлая земля и снег затрудняли выполнение его приказа. Трупы наших убитых солдат также некоторое время были не погребены, и не только солдатам или офицерам, но и генералам пришлось останавливаться на бивуаках, потому что в домах невозможно было жить от гниения неубранных трупов.
Наполеон, перейдя за Пассаргу, перенёс свою главную квартиру в Остероде, а русский главнокомандующий расположился со своею главною квартирою в Бартенштейне, поставив армию вокруг Гейльсберга. По желанию прусского короля Беннигсен отрядил в Данциг князя Щербатова с тремя гарнизонными батальонами и три полка донских казаков; король повелел считать князя Щербатова вторым военным губернатором Данцига и не заключать без его согласия никаких сделок и условий с Наполеоном. С конца февраля до мая обе враждующие армии бездействовали; только на левом крыле происходили небольшие стычки. Почему в такой долгий промежуток времени не было сражения? Потому что как русское войско, так и французское нуждалось в продолжительном отдыхе, — войска были изнурены после зимнего похода; кроме того, обе армии надо было устроить и пополнить.
Император Александр, желая лично удостовериться в положении дел на войне, поехал в действующую армию шестнадцатого марта через Ригу и Митаву; государя сопровождали обер-гофмаршал граф Толстой, министр иностранных дел барон Будберг,[56] генерал-адъютанты граф Ливен[57] и князь Волконский. Двадцать пятого марта император прибыл в Мемель и радушно был встречен королём прусским. Александр на время остановился в Мемеле, где жил и король. Государю воздавали высшие почести. Пруссаки смотрели на него как на заступника несчастной Пруссии. Пробыв в Мемеле два дня, Александр, король и королева прусские отправились ранним утром в Юрбург на смотр прибывшей туда гвардии. Молодцы-гвардейцы отправились из Петербурга в половине февраля и шли при сильном морозе усиленными маршами; после блестящего смотра гвардия из Юрбурга выступила к нашей главной армии. В первых числах апреля государь и король прусский отправились в Бартенштейн, главную квартиру нашей армии. Александр милостиво принял Беннигсена, оказал ему большое доверие, приказал ему действовать по усмотрению и велел отдать следующий интересный приказ по армии:
«Победы под Пултуском и Прейсиш-Эйлау, одержанные генералом Беннигсеном над неприятелем, оправдали и увеличили доверенность, возложенную на искусство его. Прибытие его императорского величества к храброй своей армии не вводит ни в каком отношении ни малейшей перемены в образ действий начальства, под которым общее благо Европы столь ощутительно начинает уже возникать. Все повеления выходят по-прежнему от одного главнокомандующего — генерала Беннигсена, равно как и рапорты доставляются прямо к нему».
Государь, сделав смотр всей армии, возвратился в главную квартиру и заключил с королём прусским договор, имевший целью «упрочить в Европе общий и твёрдый мир, обеспеченный ручательством всех держав».
