больной вид, — не унимался Халифа. — Должно быть, ты разбудил в нем лучшие чувства, напомнил трудные времена. Ему иногда приходят дурацкие мысли. Ты ведь слышал, какой он важный торговец? «Мне пора в банк!» Занятой человек.
Халифа тяжело вздохнул, прислонился к двери склада, закрыл глаза. У него было узкое лицо аскета — лицо человека, привыкшего к воздержанности в пище или, пожалуй, знававшего горечь и неудачи. Хамза беззвучно вздохнул оттого, что теперь придется работать на этого угрюмого брюзгу.
— Скоро здесь ничего не останется, — после долгого молчания сказал Халифа и пожевал губами, точно собирался сплюнуть. — Видел бы ты, что здесь было раньше: толпы купцов, все общались, торговали: вон там располагался продавец кофе со своим товаром, телеги привозили грузы из порта, там стоял продавец фруктов со своей гари [66], продавец мороженого со своим лотком, всюду шум, суета, громкие разговоры. В том доме — сейчас он заколочен — была кофейня, а вон там, посередине, продавали сок и маниоку. Здесь сбоку была колонка с чистой питьевой водой. И посмотри, во что все превратилось. Теперь никто сюда не приходит. Все пересохло. Видишь те склады, — Халифа указал на три склада под одной крышей, — они достались подрядчику от бохра [67]-таджири Алидины. Что это был за человек! Слышал ты о бохре Алидине? Это были его склады, он владел лавками и складами в разных краях до самых Великих озер [68]. Торговал с Индией, Персией, Англией, Германией. Теперь там хранят унитазы, цемент и трубы: прежде эти склады ломились от зерна, риса и сахара. Раз в два дня — сам увидишь — подрядчик присылает сюда грузовик за материалами для обустройства особняков богачей. Раньше люди все время приходили и уходили, покупали и продавали, здесь кипела жизнь и торговля, теперь же вышестоящие хранят здесь то, что нам не по карману.
Халифа опять замолчал, погрузившись в злость, время от времени с досадой поглядывал на Хамзу, точно ждал от него ответа.
— Да что с тобой? Ты не умеешь говорить? — спросил он наконец, втянул щеки и задвигал челюстями, будто пережевывал что-то кислое или горькое.
Хамза не проронил ни слова. Они молчали, чуть погодя он почувствовал, что злость Халифы утихла, дыхание переменилось, замедлилось. Халифа заговорил вновь, но слова его уже не дышали ненавистью, словно он примирился с тем, что некогда его раздражало.
— Тот, другой склад принадлежит китайцу. — Халифа указал на отдельно стоящее здание. — Он держит здесь сушеные акульи плавники, морские огурцы, випусу — носорожьи рога — и прочее, что любят в Китае. Свозит всё сюда, а раз в несколько месяцев, как накопит достаточно, грузит на корабль и отправляет в Гонконг. Вряд ли это законно, но он знает, как не попасться и как ублаготворить таможенников. В Китае любят всё, что укрепляет зубу [69]. Этот китаец ни минуты не отдыхает и семье отдыхать не дает. Видел его дом? На заднем дворе сушится на подносах лапша, в грязи перед домом гуляют стаи уток, его бакалейная лавка открыта с рассвета до позднего вечера… Он все время расхаживает в коротких штанах и фуфайке, как чернорабочий, трудится ежечасно, денно и нощно. Ты слышал, как он говорит? Точь-в-точь как мы с тобой… Не гнусавит, как все китайцы. И дети его тоже. Послушай их с закрытыми глазами — нипочем не догадаешься, что говорят китайцы. Ты слышал, как они говорят?
— Нет, — сказал Хамза.
Халифа смерил его долгим взглядом и спросил:
— Ты разве не знаешь китайца? Вроде я раньше тебя не видел. Ты здесь чужак?
— Не совсем, — помолчав, ответил Хамза.
— Что — не совсем? Опять скрытничаешь. — Халифа устало улыбнулся. — Почему бы тебе не соврать? Так проще: меньше мороки. Соврал — и готово дело. Иначе кажется, будто ты что-то скрываешь.
— Я не чужак, — произнес Хамза. — Я жил здесь несколько лет назад, но потом уехал.
— Кто твои родители? — снова спросил Халифа.
— Они живут далеко отсюда, — соврал Хамза, как учил Халифа.
— Далеко ты уезжал? Судя по тебе, далеко. — На лице Халифы читалось легкое презрение. — Скажи-ка, ты был на войне? Я как увидел тебя, сразу об этом подумал. Ты похож на бродягу.
Хамза пожал плечами и ничего не ответил, Халифа не наседал. Вскоре после призыва к полуденной молитве он запер склад, и они ушли в главный двор. Было жарко, но терпимо, идти было приятно, пока они не достигли оживленной улицы с магазинами. Избыток товаров лишь усиливал толчею на тротуаре и проезжей части. Хаос, гам, раздраженные перебранки полуденной толпы заставили их протискиваться и проталкиваться мимо людей, тоже намеренных как можно скорее пробраться домой, на рынок или в мечеть. Нассор Биашара еще не вернулся из банка, Халифа уселся ждать у кабинета купца, Хамза же, привлеченный запахом смолы и древесины, вошел в притихшую мастерскую. Сидящий в углу старик вышивал шапочку. Взглянул на Хамзу поверх очков и вернулся к вышиванию. Хамза догадался, что это мастер и у него обеденный перерыв. Он поздоровался, готовый уйти.
В мастерской было полно деревянных изделий: кресло с откидывающейся спинкой, столики, скамья в резных узорах, буфет со всякой всячиной — ларчики, вазы, одни из дерева цвета бронзы, другие из светлой древесины, многие не закончены. Наверное, старик одновременно работал над разными изделиями или же в мастерской несколько столяров.
Здесь сильно пахло древесиной — интересно, каких она пород, подумал Хамза. В миссии он ремонтировал мебель, но то были неуклюжие потуги новичка: он чинил разболтавшееся или распавшееся на части. Он ничего не знал о дереве, но запах показался ему целительным, настоящим. Хамза подобрал с пола пригоршню стружки, понюхал ее. Старик поднял глаза от вышивания, произнес: «Мвуле» [70], — и Хамза с благодарностью сохранил в памяти это название. Приблизился к другой кучке опилок, от нее исходил терпкий дух, и не успел наклониться, как старик произнес: «Мсонобари» [71], — и улыбнулся, будто это была игра.
— Мвуле век простоит, он тверже металла, — добавил старик. — Вы хотите купить?
— Нет, я пришел работать на купца, — пояснил Хамза.
Старик фыркнул и вернулся к вышиванию.
Хамза вышел во двор и увидел, что Халифы нет. Он сел в тени, дожидаясь указаний купца, и сидел там, пока в мастерскую после обеда неторопливо стекались рабочие. Через двор к мастерской направился человек, которого Хамза раньше не видел. Смоляные блестящие волосы собраны в хвост. Человек шагал беспечно, не спеша, проходя мимо Сунгуры, выкрикнул непристойность. Эй, ублюдок мелкий, скажи своей мамаше, чтобы намазалась маслом. Я к ней загляну сегодня вечерком. Сунгура захихикал, обнажив
