Он заговорил о путешествии, но так легко, словно сам в нем не участвовал и припоминал чужой рассказ. Словом и жестом он поощрял Симбу Мвене восполнить подробности и благодарно кивал, услышав подтверждение. Юсуфу казалось, что Симба Мвене понимает игру сеида, но, судя по его радостному смеху, по тому, как взмывал и становился звучнее голос Симбы, лесть купца действовала неотразимо. Вскоре помощник мньяпары уже болтал неудержимо и без промедления отзывался на просьбу поведать еще об этом и о том, как будто они все вновь собрались вокруг костра в глубине дикой страны.
Дверь во двор слегка приоткрылась, Халил поднялся, словно отозвавшись на условный сигнал. Он скрылся внутри и вернулся с блюдом риса. Сходил еще несколько раз и доставил блюда с рыбой, с мясом, овощами, хлебом и большую корзину фруктов в придачу. С появлением еды разговор остановился, все в почтительном молчании ждали, пока Халил закончит накрывать стол. Юсуф старался не смотреть на еду, но не удавалось отвести взгляд от маслянисто блестевшего, украшенного изюмом и орехами риса. В наступившей тишине Юсуф различил голос, прежде изгонявший его из сада, и у него потеплело на сердце. Наконец Халил вышел с медным кувшином и миской, через локоть было переброшено полотенце. Он по очереди полил воду каждому на руки. Симба Мвене заодно прополоскал рот и шумно выплюнул воду в сад.
— Бисмилла, — сказал дядя Азиз, и все приступили к еде.
За едой болтовня Симбы Мвене сделалась разнузданнее, он держался с хозяином как с равным. Вину за неудачу путешествия следует возложить на мньяпару, заявил он.
— Если б он не избил того человека в лесу, не настроил Чату против нас, — ожесточенно рассуждал он. — С каждым он обращался словно со слугой, с рабом. Может, раньше так и годилось, но теперь никто не станет мириться с подобным обхождением. Что мог Чату подумать о нас? Он принял нас за похитителей людей, за торговцев людской плотью. Напрасно вы предоставили ему такие права, бвана. Он жестокий человек, неспособный на жалость. Но Чату оказался сильнее его.
Дядя Азиз тихо кивал и не спорил. Симба Мвене гнул свое, голос его усиливался, заглушая слабый шорох деревьев и кустов, сад наполнился криком. Странно, подумал Юсуф, как это он не оглушает самого себя — Симба Мвене безудержно нес чепуху, словно пьяный. Взгляд купца беспощадно сосредоточился на болтуне, и Юсуф понял: дядя прикидывает, как быть с ним и как быть со спрятанной на складе у Хамида випусой. Наконец дядя Азиз отдал Халилу приказ по-арабски, и Халил понес в дом опустошенную посуду, всякий раз слегка наклоняя тарелку в сторону гостя, испрашивая разрешения ее забрать.
— Видел лицо сеида, когда этот крикун выплюнул воду в саду? И когда он пустился рассуждать, что пошло не так в пути? — шепнул потом Халил Юсуфу, лопаясь от восторга. Они привычно расположились на циновках на террасе перед магазином, сблизили головы.
— Он знает, что не может ему доверять, но выхода нет. У твоего дяди столько проблем! А тут еще Симба Мвене воет, как слепая гиена.
— Он не глуп, — заметил Юсуф. — И порой только он и сохранял присутствие духа, когда все остальные терялись.
— «Присутствие духа», — передразнил Халил. — Что за выражения? Где ты им научился? Вот что выходит, когда путешествуешь и общаешься со знатными особами. Глядишь, к старости и впрямь сделаешься хакимом. Значит, по-твоему, он не глуп. Так почему же он ведет себя как глупец? Может, он что-то задумал? Что-то дурное — и намекает на это сеиду? В свое время сеид и Мохаммед Абдалла завернули бы этого Симбу в листья шпината и съели бы на завтрак, но Мохаммед Абдалла конченый человек, а у сеида под боком ты, и из-за тебя он чувствует, что поступает дурно. Из-за тебя он чувствует что-то, чего прежде не было, вот как я думаю. Ты все время смотришь на него. В любом случае, пока его вонючие носорожьи рога не окажутся в безопасности, твой дядя не будет спокойно спать по ночам. — Похоже, Халил был доволен тем, как ловко во всем разобрался.
— Что значит я смотрю на него? — сердито нахмурился Юсуф. — Почему бы не смотреть на него? Я и на тебя смотрю.
— Ты смотришь на всех, смотришь на все, — уже мягче ответил Халил. — Мы это знаем. И всем понятно, что твои злосчастные глаза широко открыты и от твоего взгляда ничто не ускользнет. Если я это замечаю, неужели не заметит такой умный человек, как сеид? Ах, братец, он чувствует, как твой взгляд впивается в него. О чем ты только думаешь? «Почему бы не смотреть на него?» Не забывай, я видел, как ты обделался при виде тощих псов, которые пугаются даже мух, — ты что-то разглядел в них! Наверное, волков-оборотней. Слышал, что эта тварь сказала про Мохаммеда Абдаллу? Говорит, дурные времена миновали! Вот же полоротый! А сколько еды он в свой рот запихивал — видал?
Утром Халил почтительно поцеловал на прощание руку дяди Азиза, а потом, часто кивая, впитывал последние наставления. Затем дядя Азиз подозвал к себе Юсуфа и велел идти рядом. Дал сигнал Симбе Мвене трогаться с места и пошел следом.
— Поговорим, когда я вернусь, — сказал дядя Азиз Юсуфу. — Ты уже вырос, пора найти тебе разумное занятие. Жить ты будешь здесь, со мной. Думаю, это тебе известно. Устраивайся как дома, а когда я вернусь — поговорим.
— Спасибо, — поблагодарил Юсуф, едва справляясь с нараставшей внутри дрожью.
— По-моему, Хамид прав. Наверное, пора подыскать тебе жену, — с широкой улыбкой продолжал дядя Азиз, обшаривая взглядом лицо Юсуфа. Улыбка перешла в короткий самодовольный смешок. — В дороге я буду смотреть во все глаза, вернусь — расскажу, что где услышу о красавицах. Да не гляди на меня так испуганно, — добавил он.
И напоследок протянул Юсуфу руку для поцелуя.
4
При первой же возможности они отправились в город. Халил хотел наведаться во все места, где они бывали раньше. Он ни разу не ходил в город все те годы, пока Юсуфа тут не было, сказал он, но каждую пятницу вспоминал их совместные вылазки. «Куда бы я пошел без тебя? Кого я знаю?» — так рассуждал он. В мечети Юсуф не удержался от соблазна похвастаться знанием Корана, а потом рассказал Халилу всю историю своего изобличения и позора.
— Знание Корана всегда пригодится, — сказал Халил. — Даже если окажешься в глубочайшей пещере, в самом темном лесу. Даже если не понимаешь слов.
Юсуф рассказал ему о Каласинге и его намерении перевести Коран, чтобы суахили увидели, какому жестокому Богу они поклоняются. Халил возмутился, как это Юсуф мог сидеть спокойно и слушать подобное кощунство из уст неверующего. «А что мне следовало сделать? Забить его камнями?» — спросил Юсуф. Они сходили на ту улицу, где некогда видели индийскую свадебную процессию и где певец услаждал слух гостей. Порой они играли на улицах, словно двое ребятишек, перебрасывали друг другу подгнивший плод, неслись, пробиваясь сквозь толпу. К берегу выходили уже в темноте, но море переливалось серебристым блеском, волны пенились и бежали к их ногам. На обратном пути они зашли в кафе, заказали баранину с бобами, большое количество хлеба и целый чайник сладкого чая только для них двоих. Оба уверяли, что бобы в этом кафе — самые вкусные, какие им доводилось отведать.
К Мзе Хамдани Юсуф подступился не сразу. На вид старый садовник нисколько не одряхлел, но Юсуф замечал, что походка его сделалась осторожнее и что он решительнее прежнего уклоняется от любого общения. Юноша выжидал, пока в жаркий день не увидел, как старик тащит ведра с водой, и тогда подошел помочь. Он застиг садовника врасплох, и тот не воспротивился: пожалуй, после нескольких походов к крану в такую жару он был даже чуточку рад передохнуть. А когда Юсуф улыбнулся ему застенчиво, но торжествующе — уловка-то сработала! — взгляд старого садовника не омрачился. С тех пор Юсуф каждое утро наполнял оба ведра водой и ставил их у внутренней стены. При свете дня он увидел, как сад разросся. Юные апельсиновые деревья вдоль дальней стены окрепли и раздались, а гранаты и пальмы сделались такими крепкими, налитыми соком, словно собирались жить вечно. Белые цветы покрывали вишню, которая тоже приобрела округлые и соразмерные формы. Но среди травы и клевера Юсуф видел высокие колючки и дикий шпинат клочьями, цветы лаванды пытались привлечь к себе внимание посреди растрепанных лилий и ирисов. Берега пруда там, где в него впадали каналы с водой, покрылись скользким слоем водорослей, сами каналы были забиты илом. Зеркала с деревьев убрали, все до одного.
