Событие пятое
Свадьба Чарлза, принца Уэльского, и леди Дианы Спенсер
29 июля 1981 года
Как встать мне, если ты не пал?
Роберт Уайатт, “Британская дорога” [56]
Мартин сидел в постели, на коленях у него лежал блокнот, пальцы сжимали шариковую ручку. Вокруг кровати полдюжины чайных ящиков и картонных коробок. Времени на распаковку у них пока не нашлось, но крошечная комнатка была уютной, несмотря на хаос. Мартину нравился покатый потолок над кроватью и то, что он мог говорить с Бриджет, не повышая голоса, хотя она при этом в ванной чистила зубы. Ему нравилось знать, что, когда он просыпается поутру, летний свет уже льется в окно, смотрящее на восток. Но более всего ему нравилось, что он вновь обитает в Борнвилле, менее чем в полумиле от дома, где провел первые двенадцать лет жизни. Это казалось подобающим возвращением на родину.
Вверху чистой страницы он написал: “НОВОСЕЛЬЕ / КОРОЛЕВСКАЯ СВАДЬБА”. Они все еще не выбрали цель домашнего праздника. Ну, на самом деле и то и другое, в том-то и дело. Ниже Мартин уже составил более-менее исчерпывающий список гостей. Мать с отцом. Всё еще живые бабушки Долл и Берта, а также дед Сэм. Братья Питер и Джек. Нынешняя девушка Джека Патриша. Вопрос уперся в новых ближайших соседей.
– Ты спросила у Тейлоров, хотят ли они прийти?
– Да.
– И что они сказали?
Бриджет возникла на пороге ванной, зубная щетка торчит изо рта, губы в пене от зубной пасты.
– Ну, я поговорила с Хизер, сказала ей, что мы позвали друзей и родственников, чтоб посмотреть свадьбу Чарлза и Дианы, и спросила, хотят ли они зайти.
– И?
– Она сказала, что королевская семья – надутые паразиты, пирующие на зловонном трупе поломанной общественной системы.
– Считаем это за отказ, значит?
– Думаю, да.
– А в остальном они какие?
– Вроде очень приятные. Она одолжила мне свой секатор, чтоб я могла одолеть вьюн на задах дома.
Она вернулась в ванную. Вновь послышались сплевывание и бульканье.
– А те, которые с другой стороны? Как их звать, говоришь?
– Гупта. Сатнам и Парминдер. Показались очень приветливыми. Сказали, что непременно заглянут.
– Хорошо, – сказал Мартин, добавляя их к списку. Он поднял взгляд и угрюмо пососал кончик ручки. Незваная мысль пришла ему в голову – она касалась того, как может повести себя рядом с этой парой его отец, – но мысль эту Мартин оставил при себе.
– И сколько получается? – спросила Бриджет.
– Десять. Не считая нас.
Бриджет вышла из ванной и втиснулась рядом с ним на постель. Кожа ее была теплой даже через ткань футболки и пижамных шортов.
– Тесновато будет, верно? – спросила она.
– Ну, в тот день, может, не все явятся. Папа говорил, что, может, лучше в гольф бы сыграли.
– Что? Твой отец должен быть с нами. Он правда так сказал?
– Ой, ну не знаю. Может, я не расслышал. Если честно, мне все равно, придет он или нет. Душа компании из него так себе.
Бриджет глянула на него с любопытством.
– Ты последние несколько дней слишком уж ополчаешься на него.
– Я?
– С вечера четверга, когда вы повидались.
Мартин провел черту под списком гостей и ниже вывел новое слово: “СТОЛ”.
– Чем будем кормить и поить народ?
– Что-то случилось? – настаивала Бриджет. – Вы поссорились, что ли? Ты в тот вечер домой вернулся в ужасном настроении.
– Я тебе говорил, – сказал Мартин. – Фильм барахло. Зряшная трата времени.
– Фильм про Бонда, – сказала Бриджет. – Ты любишь фильмы про Бонда. Не мог же он быть таким уж паршивым. Всем понравился.
Мартин вздохнул.
– Он просто выводит меня иногда, вот и все.
– Роджер Мур [57] или твой отец?
От этого хоть улыбка возникла наконец.
– Отец. Он превращается в угрюмого старого хрыча.
– Не старый у тебя отец. Сколько ему? Пятьдесят?
– Пятьдесят два.
– Ну, передай ему от меня, что его явка обязательна. Передай, что я очень расстроюсь, если его не будет. – Мартин не ответил, и она добавила: – Вы же с ним разговариваете, правда? – На это ответа тоже не последовало. – Да господи, Мартин, что случилось в четверг?
– Не хочу я об этом говорить, ладно?
Он захлопнул блокнот, положил его на прикроватный столик и выключил лампу. Лежа спиной к Бриджет, он почувствовал, как ее рука змейкой опоясывает ему талию, скользит вниз, направляется прицельно к нему в пах. Но даже на эту соблазнительную увертюру он не отозвался.
Вот каково было бы кредо Мартина, если б оно у него имелось: умеренность во всем. В 1976 году он окончил школу в Кингз-Нортон с умеренно хорошим набором оценок “А”. Поступил в Ланкастерский университет, чтобы изучать там французский и немецкий, – этими языками он владел умеренно свободно. В 1980-м – после четвертого курса, включавшего в себя умеренно приятный год за рубежом, – он окончил учебу с умеренно хорошим рейтингом 2.1. Его преподавателям он казался тихим, разумным и легко обучаемым; они позабыли его начисто, как только он покинул стены вуза. После Ланкастера Мартин вернулся в Среднюю Англию, на лето съехался с родителями и принялся прочесывать объявления о работе в “Бирмингем пост” – искал что-нибудь подходящее его талантам. То была первая пора правления Маргарет Тэтчер, и безработица росла неудержимо. Однако Мартин не сомневался, что обретет искомое – карьеру, которая подарит ему личное удовлетворение, чувство приносимой обществу пользы и финансовое вознаграждение. Желательно, чтобы всего в меру.
Поиски привели его обратно к фабрике “Кэдбери”, этому исполину мест, где Мартин провел детство. Он заметил объявление о вакансии в отделе досуга персонала – требовался помощник управляющего. Позиция мелкая, но Мартин решил, что ему подойдет – по крайней мере, на первых порах. Человек более настырный мог бы подчеркнуть свои академические заслуги, но Мартин в своей заявке на вакансию заикнулся о них лишь мимоходом. Впрочем, ему так или иначе повезло: собеседование назначили, и работу он получил – при зарплате для начала скромной, но ему пообещали умеренные надбавки. И вот в понедельник 13 октября 1980 года мама подвезла его, умеренно нервничавшего, но вместе с тем и умеренно воодушевленного, к железнодорожной станции Барнт-Грин; осенний день с его синими небесами светился надеждами и возможностями.
Мэри и Джеффри, десятью годами ранее переехавшие из Борнвилла, обитали в доме на полпути к вершине Роуз-Хилла, на широкой дороге, прорезавшей леса по обе стороны крутого подъема и ведшей автомобилистов прочь от дальних пригородов Бирмингема к границам вустерширской глубинки. В это утреннее время
