Он знал, что мать отобрала все его личные владения за границей, которые достались ему от отца. Это были карликовые немецкие государства, управляя которыми, он мог бы приобрести административный опыт, научиться всем тонкостям власти... Когда-то именно так училась властвовать она сама – на управлении Шлезвиг-Гольштейном. Может быть, именно поэтому она не захотела дать ему такой возможности?
Получит ли он когда-нибудь власть?
Павел видел, что все те, кто хочет видеть его императором, недостаточно хотят этого. Если бы кто-то из них возглавил этот пожар, что полыхает на юге, – успех был бы почти неминуем. Но способен ли он будет принять такие услуги такого дворянина?
А сам он способен ли возглавить такой пожар?
Неужели там – его отец?
Не зря ведь мать дает ему читать чудовищные сводки: казни, истязания, убийства, зверства всех возможных видов. Даже если эти сводки вдесятеро преувеличивают происходящее, и то, просто из головы такое не выдумать.
Перед лицом такого все мысли о ребяческом самолюбии надо бросить.
Мать права.
Сейчас бунтовать нельзя.
И Павел, может быть, для того, чтобы выбросить из головы всякие мысли о том, что происходит на юге, до одурения пытался осмыслить, что нужно сделать в стране, чтобы не было в ней таких бунтов. На заре (это было его любимое время суток), Павел, склонившись над письменным столом, делал заметки, разрабатывал планы. Они были противоположны тому, что воплощала в жизнь императрица. Если бы у него было хоть немного влияния в совете министров, он бы посоветовал матери больше заниматься делами внутри страны и прекратить конфликты за рубежами империи.
Нужно строить государство солнца, государство справедливости. Сначала хотя бы в прожекте!
В этом будет состоять его борьба с матерью.
Она увидит, что он чего-то стоит!
Павел вручил матери объемистый трактат: «Рассуждения о государстве вообще, относительно числа войск, потребных для защиты оного, и касательно обороны всех пределов». Трактат был посвящен не столько ратным делам, сколько восстановлению мира. Турецкая война, считал Павел, сопровождалась огромными расходами, жертвами и привела Россию к смуте, поставила на край пропасти. Лишь длительный мир, низкое налогообложение и сокращенная, а значит, менее обременительная для казны армия могут вернуть империю в ее прежнее состояние процветания и гармонии.
Вот уж никак не думала Екатерина, что сын предложит ослабить армию в такое время, когда целые края охвачены бунтом! И эта война с Турцией – не для собственного же удовольствия она ее ведет! Досаднее всего, что иные аргументы Павла повторяли то, что говорил ей и Дидро. Тот явно намекать осмеливается, что она перешла границы, отделяющие просвещенную монархию от – подумать только! – тирании. Она знает, что делает! Друзья и союзники ей нужны, а не критики! Один лишь Мельхиор Гримм, понимает ее. Чуткий собеседник, ничего не говорит поперек и любому обстоятельству может дать объяснение философическое.
В том же трактате Павел предлагал учредить военные поселения. Раскассировать гвардию, сократить армию, а чтобы сие не сократило мощи воинской государства, по рубежам страны надлежит военные поселения создать. Их жители и землю будет пахать, но и в артикулах воинских упражняться. И от старания их в зависимости положить каждому содержание соответствующее...
«Предписать надобно всем, начиная от фельдмаршала и кончая рядовым, все то, что им должно делать, тогда можно на них взыскивать, если что-нибудь будет упущено»...
Екатерина поморщилась. В той части, в какой сие возможно было, оно уже осуществилось, ибо так и живут казачьи станицы, с мечом в одной руке и оралом – в другой. И не зря она казаков на рубежи переселяет – защита они, конечно, надежная. Беда другая: чуть землепашец себя вольным почувствовал – и жди, когда новый Пугачев у них появится...
Но предписывать все, что кому делать должно... Так и фельдмаршал, вместо того, чтобы бить врага, пред оврагом, на дороге размытым, станет и к ней гонца пошлет: предпиши, что делать! Ха! Они и так все знают, что делать надо, и крадут все, что можно...
Впрочем, трудом сим Павел показал, как она ему сказала, радение о заботах государственных. И того ради указано было ему два раза в неделю участвовать в делах правительства. Кроме того, сама Екатерина согласилась держать его в курсе государственных дел. По вторникам и пятницам Павел выслушивал отчет о решениях государственного совета: его читал секретарь. Тогда же, по рекомендации князя Репнина, был назначен и офицер, который давал ему уроки морского дела. Сие было необходимо: по генерал-адмиральскому званию Павла он обязан был знать субординацию флота, вникать в его беды и проблемы.
Офицер сей – Сергей Иванович Плещеев, капитан флота, – взят был из состава константинопольского русского посольства. Плещеев состоял в кадрах флота с 1764 года, стажировался и на английском флоте и на Мальте. С графом А.Г. Орловым ходил он в Средиземное и Эгейское моря, в Архипелаг. Все это знала Екатерина и ценила молодого и подающего большие надежды офицера. Но было и то, чего она не знала: Плещеев был масоном. Вступил в братство вольных каменщиков он в Ливорно – и также по рекомендации князя Репнина, чьим покровительством пользовался...
Сергей Иванович Плещеев, по санкции императрицы, вручил Павлу на хранение ландкарты Архипелага и других локусов моря Средиземного и иных восточных регионов, за окончанием военных действий пока более не потребные. Происхождение карт сих было уникальным: их передали русским штурманам рыцари Мальтийского ордена, что и в легендах карт показано было.
– Все португальские и испанские завоевания и открытия, – говорил Плещеев, передавая Павлу карты – сделаны кораблями, плывшими под флагом с красным восьмиконечным крестом на белом поле. Колумб и Васко-да-Гама плыли под этим флагом. Центральная и Южная Америка, Индия и Китай видели этот флаг и вполне понимали его значение... И тем по праву гордиться можно и должно, что орденские бальи и командоры служат на российском флоте, а офицеры флота Российской империи завершают военно-морское образование на Мальте...
Крест сей принес нам Святой Георгий Победоносец – ибо кто, как не он, во время штурма Иерусалима участвовал в сражении, явившись пред сонмами воинскими в образе рыцаря с красным крестом на белом плаще... Оттого мальтийский крест именуют еще георгиевским.
...»Участие» Павла в государственных делах длилось около четырех месяцев. В начале весны все изменилось. Мать ни о чем не предупреждала его, но не стало ни секретарей, ни отчетов, ни досье, ни уроков. Почему?
Императрица увидела, что царевич без особых возражений принимал ту лапшу, что секретари вешали ему на уши. И она поняла: мятеж наследника подавлен.
Да был ли мятеж?
Впрочем, post factum113*Когда все уже свершилось (лат.).* императрица дала сыну необходимые пояснения:
«Одна я в империи могу принимать решения и настаивать на их выполнении. Сейчас я повсюду раздаю приказы, и их не оспаривают. Имейте это в виду. Я не считаю нужным, чтобы вы вошли в государственный совет, и вы должны ждать до того времени, пока я не изменю своего решения».
Это новое оскорбление парализовало волю Павла. Мать отказалась признать в нем государственный ум, способности к управлению. Павел погрузился в апатию. Больше его ничто не интересовало.
Впрочем, от этого «государственного эпизода» у Павла остался близкий друг – капитан флота Сергей Иванович Плещеев.
Екатерину чрезвычайно интересовало иное: нет ли мятежа вокруг цесаревича? Как отнеслись к южному мятежнику – «маркизу Пугачеву» – заявлявшему, что хочет отдать трон Павлу, и, стало быть, оказавшемуся их неожиданным союзником, те, кто желал видеть Павла на престоле, – все эти Панины и Разумовские, Фонвизины и Бибиковы? Именно сторонников интронизации великого князя она и посылает «воевать маркиза Пугачева». Первого – Александра Ильича Бибикова, затем – Петра Ивановича Панина (брата Никиты Ивановича)... Екатерина нашла возможность faire d'une pierre deux coups114*Сделать одним камнем два удара (фр.; посл.)*, – подавляя восстание Пугачева, они еще и доказывали свою благонадежность!
В конце августа волна бунта была повернута вспять. Если Пугачев казнил дворян десятками, то правительственные войска уничтожали крестьян и казаков сотнями и тысячами. Виселица, а иногда «колесо», красовались в каждой деревне. В некоторых деревнях был повешен или колесован каждый третий, остальные – выпороты и изувечены. Рвы, заваленные окровавленными трупами, окружали деревни.
Панин одержал победу: 14 сентября 1774 года, преданный теми, кого он считал товарищами, Пугачев был связан и передан офицерам императрицы. Последним аргументом, последним оружием «Петра III» был Павел:
