– Чуть отъехав, конь остановился. Когда Степан подошел к нему, конь стоял и словно в удивлении смотрел на лежащего на земле человека.
– Зря ты это, – недовольно пробурчал напарник Степана, – человек мирно ехал своей дорогой…
– Все они мирные! – сказал Степан, высвобождав стремя. – Ты лучше подержи лошадь, не то ускачет.
– Не буду держать! – зло отрезал напарник и, махнув рукой, пошел прочь. – Не стану я тебе помощником в таком деле!
– Трус! – кричал ему вдогонку Степан. – А еще казак!
– То-то и оно, что я – казак! А казаку не к лицу грабить да не винных людей убивать.
– А как они коней наших станичных угнали, забыл?
– Да он, может, и знать-то об этом не знает.
– Ага, не знает он! – И Степан поволок убитого с дороги.
К утру пополз слушок. Так, мол, и так: ночью дозорные на посту вора убили, ехал тот на украденном у казаков коне – и пристрелил его Степан. Одни говорили, что у вора было два коня, другие называли и того больше.
А конь еще до света угнали в Моздок, чтобы соседи его не увидели.
И вот Касум снова в Сагопши. Лежит на арбе в самом центре села. Народу вокруг не счесть. Тут и мужчины, что идут с молитвы, женщины, возвращающиеся с базара… Здесь же толпятся дети.
– Да простит тебя Всевышний! – бормочет каждый, кто вновь подходит.
Некоторые в ужасе отводят глаза: пуля изуродовала лицо Касума, разорвала ему щеку.
– О Дяла! – часто вскрикивают женщины и тут же спешат уйти.
Только дети не спешат уйти. Они теснятся у самой арбы.
Не все сельчане знали Касума. Вечно занятый делом, он за годы работы у Саада почти никогда не выходил на майдан. А сейчас, изуродованный, и на себя-то не похож.
– Откуда он родом? – спрашивают некоторые.
– Кто его убил?
– Казаки из Магомет-Юрта.
– А зачем к нам привезли?…
Встав на ступицу колеса, Хасан смотрит на убитого, на хорошо знакомую шубу. Не шуба – он бы, возможно, не узнал Касума.
Хасан молчит и часто косится на Хусена, чтобы не проболтался.
На площади появляется фаэтон пристава. Рядом с ним восседают старшина Ази и человек из Магомед-Юрта.
Встав в фаэтоне, старшина сказал:
– Люди, с вами будет говорить… пирстоп!
– Мы слушаем! – загомонило несколько голосов.
Старшина повернулся так, чтобы его все видели, когда он будет переводить слова пристава.
– Пирстоп говорит, чтобы вы прекратили воровство.
– А кто занимается воровством? – спросил Исмаал.
– Кто, спрашиваешь? Мы, ингуши. Видишь того, что лежит на арбе? Его убили этой ночью, когда он угонял лошадей из Магомет-Юрта.
– Сколько лошадей у него было? – спросил из толпы.
– Сколько бы ни было, какая разница?
– Не перебивайте, пусть говорит, – урезонивали старики.
– Зачем он поехал воровать? Вы думаете, казаки позволят вам безнаказанно грабить их? Нет, не позволят! С каждым поступят, как с ним, – Ази показал на арбу. – Царь не дня того поселил казаков на этой земле, чтобы вы грабили их.
– Мы никого не грабили, и зря вы нас обвиняете, ты и твой царь! – бросил Исмаал.
– Что он говорит? – пристав сердито взглянул снизу вверх на старшину.
Ази перевел. Выслушал его, пристав повернулся к Исмаалу:
– Кто весной угнал лошадей у казаков? Может, и этого не было? И это зря говорим?
– Вот то-то и оно! Кто угнал? – вопросом на вопрос ответил Исмаал.
– Кто угнал? – повторили за ним несколько голосов.
– Мы не угоняли! – забеспокоились люди. – Почему должны отвечать за других?
– Мы не обязаны охранять хозяйства казаков.
Ази перевел приставу.
– Казаки и сами хорошо себя охраняют, говорит пирстоп, – прохрипел Ази, – а кто не верит, пусть посмотрит на того, кто лежит в арбе.
Мужчины еле сдержали себя, слушая эту хвастливую болтовню пристава и его прихлебателя. Исмаал опять не стерпел:
– «Лежит в арбе, лежит в арбе»! Что вы гордитесь этим? Человека убить легко. Да и неизвестно еще, за что убили.
– Значит, по-твоему, его ни за что убили? – спросил Ази.
– Не могли без причины убить, – забормотал Шаип-мулла. – Клянусь Кораном, не без причины убили!
Мулла посмотрел на стоявшего рядом Торко-Хаджи, пытаясь догадаться, какое впечатление на старика произвели его слова.
Торко-Хаджи с явным недовольством взглянул на Шаип-муллу и промолчал. Он стоял в расстегнутой абе[47] с засунутыми за ремень пальцами обеих рук и глядел вниз, словно рассматривал свою седую бороду.
Находившийся неподалеку от Шаип-муллы Гойберд прищурил один глаз.
– Чует мое сердце, убитый – мирный человек. Клянусь Богом, мирный, – сказал он как бы самому себе.
– Пирстоп говорит, вы лжете, что убитый не ваш односельчанин, – снова закричал с фаэтона Ази.
– Ази! Ты же наперечет знаешь всех сагопшинцев?
– Я говорю вам то, что мне велено сказать.
– А где твоя голова?
– В могиле моего отца! – рявкнул старшина. Эти слова он обычно произносил, когда злился.
– Вот уж истинно там ее место! – процедил сквозь зубы Исмаал.
Ази услышал и погрозил ему с фаэтона:
– Для твоей головы тоже готово место. И язык твой скоро тебе…
Ази не договорил. Пристав потянул его за полу черкески и сказал:
– Что за базар ты открыл? Что они хотят?
И вдруг случилось непредвиденное: в толпе кто-то заговорил по-русски. Все посмотрели в ту сторону. Сахаров, отстранив склонившегося к нему Ази, тоже удивленно посмотрел туда.
– Он говорит правду, – сказал Малсаг, показывая на Исмаала, – говорит то, что думает народ. Вы привезли к нам неизвестного сагопшинцам человека и хотите обвинить нас в воровстве.
– Кто здесь переводчик, я или ты? – закричал Ази.
– Я не собираюсь заменять тебя, я правду говорю.
– Почему же ты не встанешь сюда, на мое место?
– Это место тебе больше подходит. А мне там нечего делать.
– Не пререкайся со старшим, – погрозил Малсагу посохом Шаип-мулла. И опять, как прежде, посмотрел на Торко-Хаджи.
Но старик и на этот раз не проронил ни слова.
– Старшина не говорит вам правды! – крикнул Малсаг приставу.
– Ну, может, ты расскажешь? – спросил Сахаров. – В чем она, правда?
– Вы знаете, что наши сельчане боятся ездить в Моздок на базар? Хорошо знаете. Хорошо знаете вы и то, что у наших людей отбирают лошадей, а их самих иногда даже убивают! Без всякой вины! Спросите сидящего рядом с вами казака.
Ази замахал на Малсага руками.
– Замолчи. Закройте ему рот, – сказал он по-ингушски, – не то его сейчас свяжут и увезут.
– Пусть говорит, – остановил старшину пристав.
– Весной старика убили! За что? В чем он был виновен? Человек ехал из Моздока, с базара…
– Его у Киевской убили, не у нас! – крикнул казак.
– Какая разница, у Киевской или Магомет-юрта? Казаки убили! Почему же вы его не положили здесь на площади, посреди села? И этот, наверно, такой же вор!
– Как говорит! Словно ласточка[48] – удивленно покачал головой Гойберд, – клянусь Богом, как ласточка! Вот ведь счастливец, по-русски, как сам пирстоп.
Гойберд тяжело вздохнул, вспомнив, что не может отдать Рашида учиться.
– Ты все сказал? – спросил пристав.
– Все.
– Арестовать!
– Я же предупреждал, – забормотал Ази, протянув руки к народу, пытаясь показать, что он вовсе и ни при чем в истории с Малсагом.
– Пусть арестовывают, – говорил Малсаг окружающим, когда, расталкивая людей, к нему приблизились два казака. – За правду я готов идти хоть в Сибирь.
– Молодец! Ты – мужчина! – сказал наконец дотоле упорно молчавший Торко-Хаджи.
Шаип-мулла, как громом пораженный этими словами, забормотал молитву.
Многие вокруг не знали русского языка и не поняли, о чем говорил Малсаг.
– За что его арестовали? – с удивлением спрашивали они.
– Что он сказал?
– Куда его ведут?
Расспросы прекратились только после того, как Ази поднял руку и крикнул, призывая к тишине. Все умолкли. Насторожились.
– Люди, послушайте последнее слово пирстопа…
– Да будет оно у него и впрямь последним! – раздалось из толпы.
– …Если у этого убитого не найдется родственников, – продолжал Ази, – пирстоп велит закопать его в яме, как собаку. Можете ли, спрашивает он, допустить такое, вы же мусульмане?…
– Это он говорит, Ази, а что ты говоришь? – спросил Исмаал.
– Что я должен тебе сказать?
– Не мне, ему скажи. Скажи, что этот человек не из нашего села.
– Я еще не дожил до того, чтобы слушать твои советы! – огрызнулся Ази. – Сам знаю, что и когда мне говорить.
– Когда же ты заговоришь? Когда мертвые из могил поднимутся, так, что ли? – выкрикнул Алайг. – Среди нас есть люди, которые не хуже тебя знают русский язык.
– И у многих из них хватит смелости сказать правду, – добавили из толпы.
– Не перебивайте старшину, пусть говорит, – урезонивали иные.
– Сейчас они все открещиваются от убитого. Посмотрим, как завтра заговорят, когда придут труп выпрашивать! – Пристав угрожающе помахал в толпу тростью, потом ткнул ею в спину кучера: – Поехали!
