краску.
– Мы… мы пытались обрабатывать бумагу как надо, но мы же не специалисты в этом деле. – Она всегда подозревала, что это их уязвимое место. Документы печатались на разных типах бумаги: кремовая и белая, с текстурой и без нее. Ей казалось, что они с Реми хорошо справлялись с работой и подбирали правильные варианты. Реми даже пытался изготавливать свою бумагу из деревянных опилок и воды, но у него не было времени довести эту затею до ума, так как приходилось возиться со слишком большим количеством документов. Они работали вдвоем, и времени постоянно не хватало.
– Ты ни в чем не виновата; просто ваша группа не снабжает тебя всем необходимым. Скоро все изменится. – Жозеф встал и подошел к вешалке в коридоре. Он извлек из кармана своего пальто прямоугольный пакет, толстый, как словарь, и, когда вернулся к столу, Ева удивилась, как ему удалось так хорошо его спрятать. – Возьми, – сказал Жозеф, передавая ей сверток.
– Что это?
Он еще раз посмотрел в коридор. Ни матери, ни мадам Барбье не было видно.
– Открой. Побыстрее.
Ева размотала веревку и развернула коричневую бумагу для упаковки мяса. Внутри оказалась большая пачка различных бланков, некоторые были напечатаны на плотной бумаге, другие – на тонкой, как промокашка; здесь было все: от продовольственных карточек до приказов о демобилизации. Она пролистала их, а потом в изумлении посмотрела на Жозефа.
– Это так непохоже на ту бумагу, которую нам удавалось раздобыть здесь! Но как?..
– Их изготовили в свободной зоне Алжира, а потом сбросили с самолета сюда.
– Сбросили с самолета? – Ева слышала, что союзники поставляли таким образом оружие, но бланки документов? – И кто же их сделал?
Жозеф только улыбнулся в ответ:
– Меньше знаешь, крепче спишь. Но этого должно вам хватить на некоторое время. Убери куда-нибудь до завтра. А когда пойдешь утром в церковь, мои люди присмотрят за тобой, только аккуратненько спрячь пачку под пальто. Нацисты знают, что у них под носом кто-то занимается подделкой документов, но они не станут обыскивать девушку. И уж тем более такую хорошенькую, как ты.
И опять Ева почувствовала, что заливается румянцем.
– Спасибо. Я спрячу их у нас в комнате. – Она встала.
– Вот и славно. – Жозеф похлопал себя по животу. – Я умираю с голода. Куда подевалась твоя матушка с едой?
Жозеф ушел через час после того, как вдоволь наелся: цыпленок, вино и ячменный кофе, в котором было совсем чуть-чуть сливок. На прощанье он еще раз пообещал матери Евы, что постарается узнать что-нибудь о ее муже.
– Значит, ты так же, как и я, веришь, что он еще жив? – спросила мамуся и крепко сжала его руку.
– Да, мадам Траубе. – Он расцеловал их обеих в щеки. – У нас есть все основания для оптимизма.
Ева накинула пальто и вышла вместе с Жозефом из пансиона. Шел снег, и на улице было темно, пустынно и ветрено.
– Ты правда думаешь, что сможешь узнать что-нибудь об отце?
Жозеф ответил не сразу:
– Ева, ты ведь понимаешь, что он, скорее всего, уже умер?
Она сдержала рыдания. Разумеется, она понимала, что почти наверняка так все и было, но эти слова, сказанные таким будничным тоном, подействовали на нее как пощечина. Жалость в глазах Жозефа только усугубила ее состояние.
– Тогда почему ты сказал маме, будто веришь в то, что он жив?
– Я хотел немного утешить ее. И, кажется, у меня получилось.
На них налетел снежный вихрь, и Жозеф поднял воротник пальто.
– Ложь не может утешить, Жозеф, – возразила Ева.
Жозеф приблизился к ней и нежно погладил по щеке. Его большой палец был шершавым и холодным.
– Не соглашусь с тобой, – тихо сказал он. – Ведь мы все притворяемся другими людьми, не так ли? – Он наклонился и легко поцеловал ее в губы, а потом еще на несколько секунд прижал свои губы к ее. Затем он отстранился и заглянул ей в глаза. – В нынешние времена, мне кажется, это единственный способ примириться с собой.
Глава 18
В следующие четыре дня Ева работала не покладая рук, подделывая читательские и профсоюзные билеты, продуктовые карточки, свидетельства о демобилизации – те самые бумаги, с изготовлением которых возникали большие проблемы, пока она не получила бланки из Алжира. Проще всего было с удостоверениями личности, поскольку бумага для них продавалась во многих магазинах. Свидетельства о рождении и крещении тоже не представляли большой сложности для работы, особенно после того, как они с Реми научились быстро подделывать штемпели и печати, а также поняли, в чем отличие документов в зависимости от региона. Со многими другими материалами дело обстояло куда хуже – с теми, которые немцы, если у них возникали хотя бы малейшие подозрения, проверяли особенно дотошно.
Реми до сих пор не вернулся. В последние месяцы они с Евой превратили маленькую церковную библиотеку в свою мастерскую. Здесь хранились резак для бумаги, действующий по принципу гильотины, пишущая машинка фирмы «Ундервуд», два степлера, с дюжину баночек с химикатами, корректирующая жидкость для подчистки продовольственных карточек и целая коллекция разноцветных чернил, которые Реми смешивал между собой, чтобы в точности добиться оттенка, нужного для официальных документов. Были там и резиновые штемпели, на которые Ева аккуратно наносила рисунок часто используемых печатей, и с десяток копировальных роликов для изготовления оттисков довольно редких штампов – здесь в работе важна была скорость. При помощи простого ручного устройства, которое изобрел лично Реми, используя растертые в пыль старые графитные грифели, они искусственно состаривали документы. Тут стояла даже швейная машинка «Зингер», давным-давно ее подарил церкви кто-то из прихожан, и в прошлом месяце Ева выяснила, что на ней можно делать гербовые марки, всего лишь заменив тонкую иголку на толстую.
Каждый вечер все эти вещи, за исключением пишущей и швейной машинок, она, опасаясь вызвать лишние подозрения, прятала в тумбы с двойным дном или между книгами на полках, – лишь от запаха химикатов невозможно было избавиться.
В четверг утром Жозеф пришел в церковь и принес новые бланки, которые доставил ему курьер с севера. Отец Клеман провел его в маленькую библиотеку, чем немного напугал Еву, которая привыкла к тому, что в это потайное помещение имели доступ только они с Реми и сам святой отец. Он извинился и оставил молодых людей наедине, а Ева вдруг почувствовала себя так, будто он предал ее доверие. Но, с другой стороны, какие у нее были основания полагать, что отец Клеман станет скрывать эту секретную комнату от человека, пользующегося таким авторитетом в Сопротивлении?
– Ты здесь творишь чудеса, Ева, – оценил ее работу Жозеф, с изумлением разглядывая машинки, чернила и химикаты. После чего он сел рядом с ней и осторожно положил руку ей на спину. Жест слишком интимный, и Ева невольно от Жозефа отодвинулась. Не то чтобы ей были неприятны его прикосновения. Да что уж
