— Так ведь и Катюша моя мало в чем ему уступит. Одних языков сколько знает. От книг не оторвешь. Вдвоем говорить начнут — чисто профессора какие.
— Тем более хорошо. Может, Бог даст, друг к другу приладятся на всю жизнь.
— Федор Васильевич рассказывал, как с князем Безбородкой, по вашему, государыня, приказу, в Константинополь на переговоры только что ездил.
— Самой же понравилось — разве нет, Анна Степановна?
— Другое мне, государыня, горько. Не при вашем дворе Катюша будет, а при Гатчинском. Больно мрачно у них, неприютно. Может, есть такая возможность молодоженов-то наших сюда перевести?
— А вот об этом, Королева Лото, говорить не будем. Федор Васильевич мне камергером при цесаревиче надобен.
— Да и с Нелидовой больно он не ладит.
— Чем же плохо? Вишь, какой узелок у нас крепкий там завязывается. А Катерине Петровне твоей нужды нет в их дела мешаться, может и в сторонке оставаться. Фрейлиной она пожалована, но я с нее обязанностей никаких спрашивать не стану.
— Еще я вам, государыня, сказать хотела, может, и пустяк, а так как-то странным мне показался.
— Чего мнешься, Анна Степановна?
— Наш Платон Александрович обеспокоился, чтобы графа Ростопчина в Гатчине навестить, с предстоящей женитьбой поздравить.
— Так в чем дело-то?
— Почему не в Петербурге? К чему ему в Гатчину ехать?
— А ты его, Анна Степановна, в опеку не бери. Пусть для всех любезен будет. Нам-то с Гатчиной на открытых ножах тоже ни к чему все время оставаться. И что Ростопчина поздравит — отлично. Я от него прыти такой никак не ожидала. Молодец!
Стихи неизвестного современного автора на смерть Г. А. Потемкина.
Век счастливо прожив, Потемкин князь скончался,
Роскошествуя жил и дельности чуждался,
Век умницею жил, но был ли он таков —
Судить лишь могут то Фалеев и Попов [секретари князя].
Другие ж от него так ДА да НЕТ слыхали,
Иные только рост, походку его знали.
В нем чести, правоты не виделось следа,
Властолюбив и горд, надменен был всегда.
Незнающий был вождь. Непобедимо войско
Доставило ему название геройско.
Везде он крал казну, себя обогащая,
Пол женский развращал, богатством обольщая.
Его уж нет! — Забудем, перестанем говорить,
Дадим наследникам простор имение делить.
Петербург. Зимний дворец. П. А. Зубов, А. С. Протасова, Екатерина II.
— Платон Александрович, ваше сиятельство, думается, вам надо бы поспешить к государыне.
— Что-нибудь случилось, Анетт?
— Ради бога, тише, граф, давайте не будем давать пищу сплетням — их и так за последнее время плодится слишком много. Но идемте, идемте скорее к ее величеству.
— Нездоровье?
— Благодарение Господу, нет, но государыня получила ужасное известие — о кончине князя Таврического.
— Потемкин погиб? В бою? От ран? Но он, кажется, стал избегать участия в военных действиях.
— Какое ранение! Князь скончался. Еще трудно сказать, от чего. Скорее всего, от апоплексического удара.
— Но у ее величества последнее время заметно изменилось отношение к князю. И я знаю, многое в его действиях вызывало раздражение государыни.
— Полноте, какие счеты, когда человек уходит. Навсегда уходит. И не обманывайте себя, граф, Григорий Александрович до последнего немало значил для государыни. Только, пожалуй, никто не догадывался, как дело обстояло в действительности.
— Ее величество расстроена?
— Не то, Платон Александрович! Скажу вам откровенно, я боюсь такого же, как у князя Таврического, удара. Доктор Роджерсон давно опасается такой возможности.
— Государыня знает об этом?
— Упаси, Господь! Государыня не терпит докторов, а всякое их заключение только портит ее настроение. Она никогда не следует их советам. Роджерсон говорил об этом мне. И Марье Саввишне. Ей наказал быть все время начеку. Приготовил как следует лекарства.
— Что же делать, Анна Степановна? Что делать?
— Развлеките государыню. Отвлеките от черных мыслей какими-нибудь разговорами. Вы умеете, Платон Александрович. А ваша забота ее тронет, заставит изменить ход мыслей.
— Я… я постараюсь… но, может быть, все-таки доктор? Какие-нибудь успокоительные. Нюхательные соли…
— Да соберитесь же с силами, Платон Александрович. Ваш растерянный вид совсем расстроит государыню. Подумайте, в государыне вся ваша жизнь. Слова какие-нибудь найдите… Да вот мы и пришли. Я оставлю вас.
— Ваше величество! Какое несчастье! Какое страшное несчастье! Для вас потерять такого верного друга. Истинного соратника.
— Но ты же недолюбливал князя, мой друг?
— Какое это имеет значение перед лицом смерти!
— Ты думаешь, что перед лицом смерти обязательно ханжить? Так принято. Но мы с тобой вдвоем, и вряд ли имеет смысл притворяться. Тебе-то какая разница — жив князь Таврический или мертв?
— Я подумал о ваших чувствах, ваше величество.
— О моих чувствах… Видишь ли, мой друг, я никогда ими ни с кем не делилась и не собираюсь делиться. У каждого человека в моей памяти его собственное место, и в этот склеп я предпочитаю входить одна. Ты ничего не знаешь о Григории Александровиче, а уж о его службе мне и подавно.
— Государыня, я готов развеселиться, если это больше соответствует вашему нынешнему состоянию. Я знал о тех неудовольствиях, которые доставил вам князь Таврический…
— И это тем более оставь. Это мое с князем покойным дело. Свою часть покойный с собой унес, мою половину я с собой унесу — вот и весь сказ. А если уж хочешь знать, что мне страннее всего показалось, так это обстоятельства его кончины.
— В них было что-то необыкновенное? Государыня, вы вздрогнули!
— Да так, будто холодком прохватило.
— Вы разрешите накинуть на ваши плечи накидку. Вот эта, кунья, пожалуй, лучше всего будет. И истопника надобно кликнуть — в камине помешать.
— Сам помешай, не надо звать. Никого. Сумеешь?
— Как не суметь.
— Вот и славно. Ты знаешь, друг мой, что суеверий я не терплю.
— Но некоторые, государыня, исполняются с удивительной точностью. Как тут не верить.
— Кто это тебе в голову вбил глупость такую?
— Матушка.
— А, ну прости. Только говорить можно о совпадениях — не больше. Тем не менее случай с князем заставляет задуматься. Вообрази, прошла заупокойная лития по принцу Виртембергскому. Потемкин вышел из церкви и по рассеянности поднялся вместо своей кареты на катафалк.
— Господи, помилуй, страх какой! Это уж не примета — прямое предсказание. Я, кажется, умер бы на месте.
— Вон ты какой, оказывается, впечатлительный. Потемкин не умер, но расстроился очень. И с того дня начал думать о своем конце. Сам себя готовить к смерти.
— Как же сам себя, когда смерть ему так явственно вышла.
— Опять ты за свое! Но стал он сам о кончине думать, да и все кругом заладили, вроде тебя, вот и не стало Григория Александровича.
— Да, тут уж и к доктору обращаться нечего — судьба.
— К какому там доктору! Григорий Александрович стал пировать напропалую. Мне пишут, каждый день застолье. Вина — море разливанное. Еда — чего только душа пожелает. Иной раз встать из-за стола от объедения не мог — под руки выводили. И все ему мало казалось. Со стороны посмотреть — будто с жизнью прощался.
— Да уж тут и впрямь мороз по коже.
— Только знаю, еще одно его подкосило. Помнишь, старший из братьев Орловых умер — Иван Григорьевич. «Старинушка» — они его все звали.
— Помню, да князю-то что?
— Воевали они, всю жизнь воевали. Орловы с Потемкиным. Неважно тебе знать почему, а только ненависть лютой была. Особенно Григорий Григорьевич обиды свои считать был горазд. Почти десять лет прошло, как его не стало.
— Графа Григория Григорьевича Орлова?
— Да, графа Гри. Гри — так его звали. Его брат Алексей Григорьевич в отставке оказался. Ничем, кроме дочери своей единственной, заниматься не стал. А вот теперь — «старинушка». Потемкин мне и признался: пусто что-то стало. Знаешь, как на кулачках: один боец уйдет, так и другому уходить надо.
— А по-моему, тем лучше, что ушел.
— По-твоему! Григорий Александрович другого кроя человек был. Совсем другого.
— Вот и выходит, жалеете вы его. Дорог он вам оставался, хоть на дворец Таврический гневались.
— Мало ли на что гневаться приходится. Это по каждодневному счету, а вот по большому… И лет-то папе всего-навсего пятьдесят пять набежало — какие его годы. Ты поди, друг мой, не заходи сегодня. Отдохнуть хочу.
В. В. Капнист — А. А. Капнист. 11 ноября 1791. Кременчуг.
…Новинки следуют: князь предчувствовал, что ему умирать. Причиною смерти его обжорство. 30 числа сентября в день рождения своего он сказал, чтоб г. лекаря его не беспокоили, ибо он точно умрет. Его все внутренне жгло. И он все себя холодною водою опрыскивал. Потом захотел для перемены воздуха выехать в Николаевск. На первой почте заснул. Ночью поздно проснулся и нетерпеливо велел ехать далее. Отъехав несколько верст, почувствовал, что ему дурно, велел остановиться; подбежавшим к нему сказал, что он уже их не видит, чтоб его вынесли, что он уже умирает.
