— Нет, не ясно, — ответила Бош, — раз это не ясно значительной части товарищей… Что касается меня, — закончила она, — то мне кажется, что создать народную милицию, как говорит товарищ Ленин, сейчас как раз пришло время…
Это была вторая бомба — и в зале снова зашумели. Бош считалась единомышленницей Пятакова еще со времен эмиграции, и против некоторых положений в ленинских тезисах она выступала с неменьшим пылом, чем Пятаков. Выходит, она в самом деле изменила позицию после Апрельской конференции, когда заявила, что Ленин ее переубедил и что она отказывается от прежних возражений?
— Браво, Богдановна, — закричали в зале. — Слово — Бош! Требуем слова для Бош! Просим Бош на трибуну!..
Боженко, который только что размахивал на трибуне руками, требуя тишины, чтобы продолжать речь, — теперь ринулся к столу президиума, схватил Бош за руку и потащил ее на трибуну.
Иванов облегченно вздохнул и снова стал оглядывать зал: не появился ли тем временем на подмогу Смирнов?
Нет, Смирнова все не было.
3
А Смирнов не мог быть сейчас на собрании, как он ни стремился туда, как ни рвался.
Время шло, а он все не мог выйти из помещения, куда попал еще утром. Он сидел на полу посреди комнаты, среди какого–то хлама, весь осыпанный битым стеклом. И стоило ему попробовать приподняться выше, чем на метр, от пола, как сразу же в одно из окон влетал камень — и счастье, если этот камень не попадал прямо в него. Смирнов был один в разгромленной комнате и находился там в жестокой осаде…
Иван Федорович Смирнов, или — по старой подпольной кличке — «Ваня–маленький», считался уже старым большевиком, хотя ему не исполнилось еще и тридцати. Киевский портной, он в первые же дни войны попал на каторгу, а возвратившись теперь в родной город, стал председателем союза портных; для киевских швей, портных и модисток не было большего авторитета, чем Ваня–маленький, Иван Федорович, товарищ Смирнов. Стихией Ивана Федоровича были стачки, и он чувствовал себя в этой стихии как рыба в воде. Ведь надо еще было уравнять женщин и мужчин в оплате труда, добиться повышения заработной платы в связи с дороговизной, драться, чтобы страховые кассы неуклонно взимали обязательные отчисления с предпринимательских прибылей — и еще многого надо было добиваться. А добиться всего этого можно было только стачками, а из Смирнова выработался большой мастак стачечного дела.
Старый арсенальный слесарь Иван Брыль, неизменный компаньон Вани–маленького на рыбалках, — а Смирнов все свободные минут проводил с удочкой на собственной «сиже» близ Аскольдовой могилы, — однажды, когда Ваня–маленький ловко подсек леща фунтов на пять, сказал, дивясь умению и проворству приятеля:
— Ну и ловкий же ты и скорый, Иван, удивляюсь я тебе, право! Как та ласточка — сюда–туда: к гнездышку птенцам в клювики кузнечика положит и опять за новой комашкой — порх! Поверишь, сидел я раз под гнездом, что к моей стрехе прилепилось, и начал считать — чуть не очумел! Сто двадцать два раза прилетала ласточка к птенцам, пока моя Меланья завтракать позвала, за какой–нибудь час! Разрази меня гром, правда! Вот так и ты. Ласточка ты, ей–право ласточка!
— Гм! — только гмыкнул в ответ Ваня–маленький. — Ласточка, говоришь? — И он поднял левую бровь, как бывало всегда, когда что–либо наводило его на размышления. — Что ж, ласточка это неплохо! Ласточка… Ласточкин — недурной псевдоним для легального житья во времена подполья. Крестным отцом будешь. Зови Максима, опрокинем по маленькой по такому случаю…
Но у предпринимателей тоже были свои меры против стачечников: они закрывали предприятия, а людей выбрасывали на улицу. А что делать с массой голодных безработных?
Смирнов доказал большевистскому комитету, что ответственность за судьбу безработных обязаны принять на себя большевики. И добился, чтобы дело поручили именно ему.
Он принялся организовывать в городе артельные мастерские — с коллективной ответственностью выборного правления. На Шулявке начала работать артельная пекарня. На Подоле появилась артель кондитеров, изготовлявшая из сахара монпансье. В центре открылась кооперативная типография. Однако больше всего безработных оставалось среди женщин. И Смирнов надумал организовать на Демиевке большую — на полторы тысячи работниц — артельную мастерскую, которая принимала бы заказы на пошивку военного обмундирования от союза земств и городов.
Сегодня утром эта мастерская и должна была открыться. Открытие началось в торжественной обстановке. Хор швейниц спел «Вышли мы все из народа», а затем Смирнов произнес речь об артельном деле, кооперации, коллективизме и о том, как велико их значение для создания социалистических форм производственных отношений и для воспитания коммунистических взаимоотношений между людьми. «Да здравствует социалистический коллективизм, да здравствует социалистическая революция!» — закончил он свою речь.
Демиевские безработные швейницы, обрадованные полученной работой, поддержали призыв взволнованного оратора дружными аплодисментами.
Но тут все и началось.
В окно ударил первый камень. Он угодил в самую крестовину рамы — посыпались стекла изо всех оконниц. Испуганные женщины с криком бросились наутек, а Смирнов сел на пол, потому что за первым камнем полетел второй и третий — и одно за другим вылетели все десять окон оборудованного под мастерскую сарая.
После первого же камня Смирнов понял, чья это работа. Собрав два десятка архаровцев, выставив им пару ведер самогонки, предприниматели учинили погром новому конкуренту.
Иван Федорович сидел на полу и, хотя оптимистический характер не позволял ему отчаиваться, напряженно размышлял над тем, как бы поскорее выбраться из беды. Надо было спешить: вот–вот начнется партийное собрание, а никогда еще не случалось ему по какой бы то ни было причине уклониться от какой бы то ни было партийной обязанности.
Сперва, однако, мысль его начала работать не над тем, как спастись самому, а над тем, как избавиться на будущее от подобных досадных эксцессов.
Иван Федорович решил, что нужно поскорее создать при артели группу самообороны — из самих же работниц. Женщины тоже должны уметь обращаться с оружием: во времена Парижской коммуны и не такое бывало!
И сразу же, с присущей ему способностью не только анализировать, но и обобщать, Иван Федорович сделал вывод, что группы самообороны необходимо создать вообще на всех предприятиях — больших и малых. И таким образом, убить двух зайцев: уберечься от погромщиков и вооружить пролетариат на случай возможных контрреволюционных путчей. А без таких путчей, конечно, не обойдется; опыт той же Парижской коммуны — лучший тому пример.
А ведь как раз сегодня этот вопрос — ленинская идея всеобщего вооружения пролетариата — и должен обсуждаться на сегодняшнем партийном собрании! Ай–яй–яй! Надо поскорее бежать на Собачью тропу!
И Смирнов вскочил, чтобы бежать сразу, но едва он поднялся настолько, что его можно было увидеть через выбитое окно, — здоровенный камень стукнулся об стену чуть повыше его головы, а увесистое полено больно ударило по руке.
Иван Федорович снова сел на пол, на битое стекло.
— Интересно! — сказал он. — Очень интересное положение: хуже губернаторского!
Он встал на четвереньки и ползком, чтобы никто его не заметил, — осторожно двинулся к черному ходу, на Голосеевскую сторону: оттуда можно проскочить овражком на улицу с таким славным, романтическим, благожелательным названием «Добрый путь»…
4
Партийное собрание тем временем заканчивалось.
Председательствующий Пятаков уже набросал проект резолюции. Выступление Бош несколько осложнило положение: ее призыв начать вооружаться поддержали многие солидные товарищи. Однако большинство членов комитета присоединилось к Пятакову: еще не время — можно спровоцировать разгром слабых большевистских организаций монархической контрреволюцией. Металлисты, авиаторы, портные, молодежь голосовали против, но оказались все же в меньшинстве… Теперь, во главе с Ивановым и Примаковым, они добивались хотя бы поправки: большим заводам, где группы самообороны уже созданы, следует расширять их; если и не осуществлять пока практически вооружение в широком масштабе, то в принципе не возражать против него. Боженко формулировал эту поправку иначе: в принципе пусть и не одобрять, но практически… осуществлять… Он тут же договорился с солдатом Королевичем, что авиаторы выделят десятка два инструкторов.
Иванов не выдержал и вскочил с места:
— Товарищи! — крикнул он. — Неужели вы забыли, что в Киеве свыше двадцати тысяч вооруженных солдат, а контрреволюционный «Союз офицеров Юго–западного фронта» куда сильнее, чем Совет военных депутатов, которым к тому же руководит эсер, офицер Григорьев!
