Ала огорченно покачала головой. Конец истории ей совсем не понравился. Страшно было думать, что обагренное человеческой кровью изваяние находилось в Афинах.
– Не следует бояться изваяния, – сказала Атенаис. – В наши дни в дар богине приносят вино и сладости, украшения и маленькие подарки и кладут их на алтарь. Артемида никогда не нуждалась в человеческой крови. В Греции Артемида – защитница маленьких девочек, тех, которым еще рано выходить замуж. Только одно напоминает нам, что с этим изваянием связана страшная история. Богиня любит иногда вспомнить о диких лесах и зеленых холмах Таврии, об отважной царской дочери, которая ей служила в храме. И чтобы порадовать богиню, один раз в году мы исполняем для нее танец медведей, и она может легко представить себе, как медведи в лунном свете прокрадываются в освещенных луной зарослях.
Ала широко улыбнулась:
– Мамочка, конечно, Артемида – моя богиня, и ты специально все это рассказывала, чтобы я узнала о танце медведей, правда?
– Конечно, милая, – кивнула Атенаис, – чтобы ты узнала больше о богине и чтобы день не тянулся так долго. Но теперь Клейтос уже закончил свой забег, и с минуты на минуту должен появиться Сандас, и мы узнаем, чем все закончилось. Давайте-ка уберем пряжу и приведем себя в порядок. Сегодня праздник, праздник для всех, а не только для мужчин.
В это время с мужской половины послышались радостные крики.
– Победа, победа, хозяйка! – радостно воскликнул Сандас, вбегая на женскую половину. – Он выиграл. Боги были на нашей стороне! Малыш Формио поскользнулся на старте! А наш молодой хозяин бежал, как и подобает сыну чемпиона.
Женщины захлопали в ладоши, поднялся веселый шум, Ала вскочила с табуретки и поскакала по дворику, забыв о своей кукле. Радость охватила всех присутствующих, даже обычно печальная Калина слегка улыбнулась и попросила Сандаса рассказать все подробно, с самого начала. И только у Атенаис, которая была всегда добра ко всем без различия, нашлось доброе слово для Формио, главного соперника Клейтоса.
– Бедный Формио, ему-то сейчас каково, – произнесла она задумчиво.
– Ну вот еще, хозяйка беспокоится о Формио. – Юнис была так возмущена, что забыла о приличиях. – Стоит ли горевать о мальчишке, которого мы никогда не видели? Думать о каком-то Формио, когда наш дорогой мальчик всех победил!
Атенаис, не вмешиваясь в болтовню женщин, крепко поцеловала Юнис в благодарность за ее энтузиазм.
– Клейтос, а Клейтос, что такое медведь? – Ала тянула брата за край туники. – Ну, Клейтос, расскажи!
– Отстань, глупая девчонка, – недовольно проворчал Клейтос, – не приставай! Медведь – это такой зверь!
– Сам ты глупый! Думаешь, раз я девочка, так значит, ничего не знаю! Знаю, что зверь. Ты лучше расскажи, какой он. Юнис говорила, что ты видел медведя.
– Правда, видел, – смягчился Клейтос. – По Афинам ходил один бродяга с медведем на веревке. С ним был мальчишка, который играл на флейте, а медведь вставал на задние лапы и плясал.
– Правда? Ты видел, как медведь танцует? Танцевал, вот как я сейчас? – И Ала прошлась в танце по дворику, стараясь изобразить медведя, которого никогда не видела.
– Ну уж, конечно, не так! – Клейтос снова начинал злиться. – Он был высокий, когда вставал на задние лапы. Ну, точно как наш папа.
Большой такой, неуклюжий, тяжелый. Ну все, отстань.
Но Ала была упорна.
– Ну, посмотри теперь, Клейтос! Как он танцевал? Вот так?
– Да нет же, совсем не так! Ничего похожего! – Клейтос терял остатки терпения. – У него огромные лапы с длинными и острыми когтями, и он тряс ими в воздухе. И пасть у него была огромная и красная, и язык такой длинный, и страшные острые зубы, чтобы съесть тебя, р-р-р-р-р-р-р.
– Перестань, перестань, Клейтос. – Ала испуганно оттолкнула брата. – Не надо больше!
– Оставь ребенка в покое, – вмешалась Юнис, – как не стыдно дразнить сестру! А еще старший брат! Почти взрослый мужчина!
– Да как ты смеешь так разговаривать со мной? Жалкая рабыня! – Клейтос с размаху ударил Юнис по щеке.
Юнис закрыла лицо руками и, не промолвив ни слова, отступила назад. Филис, наполнявшая очередной кувшин водой, от испуга пролила несколько драгоценных капель на пол и молча уставилась на Клейтоса. Атенаис сидела невдалеке за своей прялкой.
– Да, Юнис – наша прислуга, – негромко произнесла она, оторвавшись от работы, – но ты – единственный человек в нашем доме, который посмел ее обидеть. Никто и никогда себе такого не позволял.
Клейтос был смущен и подавлен. Он с трудом сдерживал слезы и в то же время готов был снова впасть в ярость.
– Юнис забылась! Она должна помнить, с кем говорит! Она еще смеет обращаться со мной как с младенцем! – Клейтос перехватил испуганный взгляд Филис, застывшей с чашкой в руках, из которой на пол лилась струйка воды. – И нечего на меня так смотреть, вы, вы, женщины.
С этими словами он стремительно выбежал с женской половины дома.
– Не сердись на него, Юнис, – мягко сказала Атенаис, обращаясь к служанке, которая так и стояла неподвижно, закрыв лицо руками. – Клейтосу сейчас очень трудно. Для школы он уже слишком взрослый, а до военной службы он еще не дорос. Уже не мальчик и еще не мужчина. Он сам не понимает, что с ним происходит, не знает, что с собой делать. Взросление – тяжелый период. Это не только радость, это еще и боль.
– Он вырос у меня на руках, – слабым голосом произнесла Юнис. – Сколько ночей я провела у его изголовья, когда он болел…
– Ах, Юнис, ты же знаешь, он не хотел тебя обидеть.
– Юнис забыла, что она – просто рабыня, – с горечью заметила Калина, – вот ей и напомнили, кто она на самом деле.
Атенаис ничего не сказала в ответ, и это было мудро. С Калиной иногда лучше было промолчать. Она повернулась к дочери:
– Вот что, Ала, давно пора приниматься за дела. Садись за прялку. И прошу тебя, никогда больше не дразни брата, он этого не выносит.
Ала тихо всхлипывала и терла мокрые от слез глаза:
– Я не дразнила. Я только спросила про медведя…
– Ну, успокойся, попросим Калину, и она нарисует тебе твоего медведя.
Калина и в самом деле нарисовала медведя, но этот рисунок мало чем помог. По признанию самой художницы, медведя она видела только на картинке. Там были нарисованы медведь и лев. Вот и сейчас Калина нарисовала обоих зверей, но, надо сказать, по виду они почти не отличались друг от друга. Правда, у льва был хвост, а у медведя его не было. Но Атенаис сказала, что это совсем не важно. Жрицы, изображающие медведей, никогда не надевают медвежьих шкур и не пытаются выглядеть как настоящие медведи. В шкурах было бы жарко и неудобно танцевать, кроме того, такие танцы могли бы напугать маленьких детей. Так что лучше Але просто подождать до тех пор, пока она собственными глазами увидит танец медведей.
– Мамочка, но что же это за танец?
– Тебе еще рано об этом знать, малышка, – с улыбкой ответила Атенаис, – подожди. Скоро подрастешь и все увидишь сама. Женщины, которые этот танец видели, никогда не должны рассказывать о нем тем, кто его не видел. Мужчины видят этот танец, только если у них есть дочери, которых они должны отвести на это представление. Вот когда ты будешь постарше и тебе нужно будет отнести свой дар богине, я научу тебя петь гимн, который поют девочки, ну а остальное ты увидишь сама.
Конон больше не заговаривал о своем обещании, но никому и в голову не приходило, что он мог о нем забыть. Тысячу раз на дню Юнис приходилось повторять одно и то же.
– Алеция, причесывайся аккуратней, а то отцу стыдно будет вывести тебя на люди. Что он скажет, если у тебя подол будет криво висеть? Опозорить нас хочешь? Как не совестно ходить в таком грязном платье?
И так снова и снова. Порой девочка готова была накричать на Юнис, как когда-то это сделал Клейтос.
Но женщины вовсе не собирались оставить Алецию в покое или допустить какой-нибудь непорядок в ее прическе или одежде. Когда наступил долгожданный день, ее каштановые волосы были тщательнейшим образом промыты, обработаны яичным белком и уложены. Теперь ни одна прядка не выбивалась из красивой прически. А сколько сил было потрачено на то, чтобы почистить и отполировать ногти. Но вот наконец девочка сияла чистотой, ее нарядили в новое, кипельно-белое платье, а Филис мастерски заложила на нем красивые складки, которые наистрожайшим образом было запрещено трогать. Алеция была возбуждена от торжественности момента. Еще за десять дней Юнис сняла мерку с ноги девочки и заказала у сапожника настоящие кожаные сандалии. В них Алеция чувствовала себя не очень свободно. Ремешки натирали ноги, и ходить было не очень удобно, хотя она и разнашивала их понемногу каждый день. Но Юнис считала, что это как раз очень полезно.
– Зато прыгать не будешь, а пойдешь себе скромненько, – приговаривала она.
В этот день Алеции все представлялось таким странным и необычным. Казалось бы, выходишь из своей комнаты, которую знаешь наизусть, проходишь через дворик на мужской половине дома, слуга открывает двери на улицу, и ты спускаешься вниз по дороге к колодцу, где ходишь каждый день то с Филис, то с Юнис. Но теперь все по-другому. На ногах тяжелые поскрипывающие сандалии, ты идешь чинно и спокойно, держась за край туники отца, ты даже не останавливаешься у колодца, а когда встречаешь соседку, которая спешит за водой с кувшином, ты не знаешь, можно ли с ней поздороваться, ведь она просто рабыня…
