— А с этим что?..
Охранник был маленьким и крепким, с оливковой кожей; вид у него был стоический, в чем-то соответствовавший немногословности Ибаньеса.
— А что?.. — ответил довольно суровым тоном охранник.
Ответ не поверг Ибаньеса в замешательство, а, напротив, скорее вдохновил его на продолжение беседы.
— Это масло… кажется, его не собираются грузить? Это ведь оливковое масло, не так ли?
Не было сомнения в том, что это оливковое масло, но подошедший был весьма настойчив, а посему матрос вновь сподобился ответить:
— Да масло, масло это, сеньор. И мне уже надоело за ним приглядывать.
Теперь голос того, кто проводил свои дни в ожидании, которое, как он уже догадывался, было бесполезным, звучал не так раздраженно, в нем чувствовалось смирение.
— Ну так что? — настаивал Ибаньес.
— Вам-то что? — вновь вышел из себя охранник.
— Почему вам надоело? — невозмутимо продолжал Ибаньес.
— А как же не надоесть? Я уже четыре дня с места не схожу, а его никто покупать не хочет.
Антонио насторожился, хотя внешне казался совершенно безразличным.
— Что покупать-то? — спросил он как ни в чем не бывало, но при этом бросил внимательный взгляд на масличное море, заключенное в огромных амфорах.
— Полный фрахт! — вновь рассердился охранник.
— А кто его продает? — завершил расспросы Антонио.
Получив полную информацию, Ибаньес отправился к владельцам товара. Когда там увидели, как он молод, разодет и скорее всего наивен, ибо он постарался пригасить свой взгляд, многим уже казавшийся опасным, спрашивая о цене партии масла, о которой никто не желал позаботиться, а выговор у него был как у водовозов и прочего люда, который его величество король в своих высочайших регламентах определил как ведущий низкий образ жизни, то решили посмеяться над юнцом. В результате ему назвали цену просто смешную по сравнению с истинной стоимостью товара. Ибаньес выслушал все с самым невозмутимым видом. Неуверенность в том, что масло при отсутствии свободных судов удастся погрузить, превращала товар в лакомство, которое могло вызвать расстройство желудка у любого, кто осмелится приобрести его. Ответственные за товар люди, осознавшие эти трудности и пожелавшие развлечься за счет несчастного галисийца, не заметили глубокого вздоха. Антонио вдохнул воздух через нос, чтобы затем неслышно выдохнуть его через рот, предварительно задержав в грудной клетке на то время, что было ему необходимо, чтобы успокоить бешено заколотившееся сердце.
Антонио видел, что там были и другие люди, не имевшие отношения к этой сделке, которые, как он полагал, в нужный момент поддержат его, ему показалось, что они стремятся защищать всех тех, кто, по их мнению, попал впросак, оказался в невыгодном положении или проиграл дело. Поэтому он решил, попав при этом прямо в цель, что их присутствие поможет ему сыграть на понижение, и снизил цену до предела, который ему же самому казался невероятным.
Он заставил их играть на его поле. Продавцы попали в ими же самими расставленную ловушку, будучи убежденными, что в лучшем случае они его надуют, навяжут ему товар, который невозможно сбыть или который ему придется переправлять наземным путем по ценам, способным подорвать самую прочную экономическую основу, а в худшем — просто посмеются над деревенщиной, никому не известным франтом, не располагавшим средствами. Оглушительно хохоча, они и помыслить не могли, что буквально тут же он повергнет их в ужас, внезапно согласившись на сделку, на которую они не считали его способным. Они и представить себе были не в состоянии, что он располагает морским транспортом. И еще двенадцатью тысячами песо наличной звонкой монетой, с помощью которых он мог в любой момент заключить купчую.
— Значит, вы, ваша милость, готовы заключить купчую в двенадцать тысяч песо? — церемонно спросил один из торговцев, еле сдерживаясь, чтобы не расхохотаться.
— Готов.
Ответил он с показной неуверенностью, заявляя во всеуслышание, что понимает, что скорее всего делает ставку на проигрышное дело, что судьба может нанести ему удар и что корабль может появиться лишь неожиданно, как выигрыш в лотерее, только что введенной королем Карлосом III.
— Ну так товар ваш. Сделка заключена, — изрек торговец, готовый лопнуть от смеха.
Антонио не терял терпения.
— Что вы говорите? — спросил он, словно сглатывая слюну, застрявшую у него в горле.
— Что груз ваш. Сделка заключена. Теперь вам следует оплатить товар наличными, — с деланной серьезностью заявил негодяй, мнивший себя финансовым гением.
— Но… — Антонио, казалось, колебался.
Он не изменился в лице, ни один мускул у него не дрогнул, а губы начали невнятно бормотать извинения, заставившие собеседников подавить смех и настаивать на том, что договор заключен — и все тут. Он настаивал, будто в нерешительности и страхе, которые подразумевали отказ от договора, отступление назад, раскаяние, так что великие коммерсанты, теперь уже совсем умирая от смеха, поспешили как можно скорее подтвердить свое предложение, то самое, что еще недавно было требованием этого галисийца с твердым взглядом, нарядного, но не манерного, одетого в вызывающе яркий камзол цвета синего кобальта, которого выдавал выговор, делавший его обманчиво беззащитным, чем он, собственно, и воспользовался. И, уверенные в счастливом завершении своей забавы, торговцы стали сбавлять цену, снизив ее практически до себестоимости. Тогда Антонио протянул руку и сказал:
— Ну тогда товар мой. Эти господа являются свидетелями того, что я принимаю условия, — заключил он притворно смиренным голосом.
Еще не полностью осознав происшедшее, купцы не скоро пришли в себя. То, что начиналось как шутка, только что завершилось заключением сделки в присутствии свидетелей, и пути назад уже не было. Они не знали толком, вызвано ли смирение юноши их уговорами, и в этом случае нужно дать задний ход, или же он действует совершенно серьезно, уличив их в обмане. Они решили попробовать и то и другое. Первый путь к отступлению был тут же отрезан, когда стало ясно, что он вовсе ни с чем не смирился, а, напротив, схватил добычу с решительностью орла; тогда они попытались убедить парня, показавшегося им вначале неплатежеспособным, что они необдуманно поспешили заключить сделку и что все было не чем иным, как шуткой, желанием весело провести время; но Антонио не принял в расчет никаких доводов.
— Сделка состоялась, — сказал он, и его взгляд вновь обрел решительность и жесткость. — Где вы хотите подписать договор о продаже? Сейчас же. — И он вытащил платежное обязательство, в которое успел обратить двенадцать с лишним тысяч песо, подтверждая таким образом свои слова. Изумление шутников было неописуемо. Но потом они вслух принялись рассуждать о том, что, возможно, лучше уж так, чем потерять партию целиком.
У Антонио деньги еще и остались. Судя по всему, дельце у него выгорело хорошенькое. Он был уверен, что в тот день состоялось его крещение в качестве финансиста, и окончательно убедился в этом, увидев, что над еле заметной линией горизонта показался фрегат. Удостоверившись, что это его корабль, он указал на него:
— Я все погружу туда.
Люди, которые все подходили и подходили, привлеченные известием о сказочной сделке, которую заключил галисийский юнец с одним из самых крупных фрахтовых торговцев во всем Кадисе, — известием, распространенным, казалось, тем же ветром, что принес фрегат, — были окончательно ошеломлены, увидев, как столь же театрально, сколь и своевременно корабль появился на горизонте. Когда Антонио понял, что фрегат встал на якорь в ожидании прилива и подходящего для швартовки ветра, он подплыл к нему на лодке и поднялся на борт. К тому времени он уже договорился с морскими властями, что судну следует пришвартоваться как раз возле сероватых глиняных сосудов. Остальные товары, предназначенные для Рибадео, он приказал сложить там же. При этом всех поразила его невозмутимость и взгляд, который наконец-то был замечен.
Поднявшись на борт, он без всяких обиняков выпалил одним духом, без какой-либо подготовки, не оставляя места сомнениям, Маноло Пидре:
— Если у тебя нет места в трюмах, тебе придется соорудить навес на палубе.
— Для чего? — спросил Пидре совершенно спокойно.
— Для оливкового масла, — ответил Антонио, глядя ему прямо в глаза.
— Ты что, с ума сошел?
— Смотри… — И указал ему на край пристани.
Капитан на мгновение задумался и наконец ответил:
— Место-то у меня есть, но я ничего о нем не знал. Откуда оно взялось?
— Я только что его купил, — ответил Ибаньес.
— Мир принадлежит смельчакам, — сказал Пидре.
— Все уже оплачено, и у меня еще остались деньги. — Голос Ибаньеса звучал сухо, отчужденно, как будто это не имело для него никакого значения, либо заслуживало лишь пренебрежительной оценки, или же словно его собеседник не мог должным образом оценить его поступок.
