Победоносная шведская армия вошла в поверженную богатую Саксонию, чтобы отдохнуть, отъесться, набраться сил перед решительным броском на последнего своего врага — Россию.
Приближался новый, 1707 год. На главную квартиру светлейшего князя в Жолкву прибыли фельдмаршал Шереметев, генералы Репнин и Михаил Голицын, а также министры Долгорукий Григорий Федорович и Головкин Гаврила Иванович, сменивший только что умершего первого министра Головина. Были вызваны Меншиковым и несколько командиров отдельных дивизий. Все ждали царя и слали ему письма: «Для Бога, государь, изволь как скоро возможно к нам поспешить». Письма подписывали все, и хотя шли они из ставки Меншикова, первой ставилась подпись фельдмаршала.
Царь прибыл в Жолкву 28 декабря, в канун Нового года, и первое, о чем спросил Шереметева:
— Как с делом шляхтича Выжицкого? {196}
— Всех взяли, государь, после розыска судили и казнили.
— Ну и правильно. Сего спускать никак нельзя.
Шляхтич Выжицкий, объявляя себя другом русского воинства, зазвал к себе несколько гвардейских офицеров Семеновского полка и десять солдат, угостил их, а ночью спящих перебил. Возмущенный Петр пригрозил польским властям: «Ежели сего убийцу не сыщете, то мы на всем повете [16] сию кровь будем взыскивать». Убийц поляки нашли и привели к Шереметеву. В его лагере они и были повешены.
Увы, такие «друзья» были среди поляков и в более высоких сферах. В Польше предательство Августа не прошло без следа. Вскоре изменил России и князь Вишневецкий, перейдя со всей литовской армией на сторону Станислава Лещинского. Быховский воевода Синицкий, клявшийся Петру в верности в каждом письме: «падаю до ног и подстилаюся под вашего царского величества со всем почитательством», начал с того, что напал на русский обоз, везший казенные 40 тысяч, всю охрану перебил, а деньги забрал. Воевода заперся в Быхове, надеясь там пересидеть и дождаться шведов.
По приказу царя Боур осадил Быхов, взял его штурмом, а плененного Синицкого отправил в Москву, в руки князя Ромодановского, из подвалов которого ему уже не суждено было выйти.
В такой-то обстановке собрался в Жолкве военный совет, «конзилиум», как именовал его царь, решать главный вопрос: как вести военную кампанию 1707 года.
— Господа генералы, — открыл Петр совет, — как ни печально, но мы потеряли последнего союзника и должны ныне решить, как далее вести войну с неуемным шведом один на один.
— От этого союзника пользы было как от козла молока, — заметил Меншиков.
— Не скажи, князь, не скажи. Как бы там ни было, но он шесть лет отвлекал на себя Карла, что дало нам возможность почти без помех овладеть Ингрией.
— Вот именно, шесть лет сплошных конфузий — и ни одной виктории. А денег? Сколько денег скормили говнюку, — не унимался светлейший, не могший простить себе, что уже в канун предательства отвалил Августу десять тысяч своих кровных.
— Тут ты прав, пожалуй, — согласился Петр. — Получилось, что дачею денег и беду себе купили. Просить он горазд был, зело скучал всегда о деньгах. Даже передавшись Карлу, наказал Василию Лукичу, что-де остается нашим тайным союзником и чтоб мы готовили ему еще денег.
— Тьфу, — сплюнул Меншиков, — союзничек, в рот ему дышло. Мы ему деньги, а он на них откармливает нашего врага Карлуса.
Переглядывались генералы, вполне согласные с мнением светлейшего князя, но и с доводами царя не могли спорить: государь тоже прав, как бы ни было, но Август шесть лет таскал за собой Карла, что и позволяло русским колошматить его генералов в Прибалтике и захватывать города, а главное — утвердиться в Ингрии, столь любезной царскому величеству.
— Пытались мы предложить ему мир, — продолжал Петр, — искали для этого посредников, даже герцога Мальборо склоняли на это. Но они лишь на словах готовы были потрудиться, а на деле и пальцем никто не шевельнул. Да и к тому же неистовый Карлус категорически не согласен вести переговоры о мире, слышать о том не желает. Мальчику драться хочется, Калиш его не убедил. Что ж! Придется его и далее наклонять к миру силой. Вы все тут сидящие, по крайней мере большинство, в делах ратных весьма опытны. Не мне, полковнику, учить вас. Давайте решать, как будем далее воевать. Борис Петрович, берите бразды консилиума.
Шереметев, сидевший рядом с царем, заворочался грузно, кашлянув, заговорил:
— Нам ждать шведа сподручней в Польше. Пока он в Саксонии, мы будем здесь квартировать у порога его фатеры.
— Чтоб здесь квартировать, — заметил Петр, — надо как можно менее раздражать поляков.
— Это само собой, государь, — согласился фельдмаршал. — Было б неплохо покупать у них, а не реквизировать фураж и продукты.
— Что, еще и у Лещинского покупать? — не удержался Меншиков.
— Лещинский — это другой разговор. С его сторонниками и надлежит держать себя как с врагами, хотя, конечно, драться с поляками не стоит. Они друг с другом разобраться не могут. Но доколе нам стоять в Польше придется, дотоле и снабжаться с нее будем. От этого не уйти. Но по выходе шведов из Саксонии, я думаю, нам надлежит ретироваться на свою землю, дабы при своих границах и дать ему главную баталию.
— Почему? — спросил Петр.
— Потому, как молвится, дома и стены помогают, и к тому ж ретирада наша должна быть активной. А именно, на всем пути мы должны «клевать» врага, не давать ему покоя. И что не менее важно, на своей территории мы можем оголодить ему дорогу, не раздражая население, которое по большей части примет нашу сторону, сторону своей армии. А главную баталию…
— Главную баталию, — подхватил царь мысль фельдмаршала, — без меня не давать, господа генералы. Шведы, отъевшиеся на саксонских хлебах, будут искать ее, но мы дадим тогда, когда сочтем нужным.
— Надо пред тем утомить его, намять ему бока, пощипать как курчонка.
— Ну что ж, фельдмаршал дело говорит. Теперь надо решить, а вернее, подумать за самого Карла, куда он пойдет?
— Мне сдается, пойдет он в Лифляндию, — сказал Гольц.
— Почему так думаешь? — спросил царь.
— Чтобы отобрать у тебя то, государь, что ты забрать изволил. Это и дитю понятно.
— Если дитю понятно, то Карл именно поэтому может поступить иначе.
— Но в прошлом годе не зря же к Гродно подступал.
— В Гродно для него приманка была — наша армия. А король — вояка горячий, он рвется к генеральной баталии. И дай мы ее ему ныне, неизвестно еще, чей верх будет.
— Ныне рано, — произнес Шереметев. — Ныне он сыт, боевит, в полной амуниции. Томить его надо, государь, томить. А утомленного и бить.
— Искание генерального боя зело опасно, ибо в один час все дело может опровергнуто быть, — заметил Петр. — А я хочу верной победы.
— Может он и на Украину поворотить, — подал голос с конца стола Репнин.
— Почему так думаешь, князь?
— В Прибалтике провианту, считай, нет. А Смоленскую дорогу фельдмаршал пожгет. Королю хошь не хошь надо на солнце поворачивать. И края сытнее, и к туркам ближе, а уж о крымском хане и говорить нечего. Тому только свистни — Русь грабить, он тут же явится.
— Ну, что касается хана, он на султана оглядывается, без его разрешения шага не ступит. А султан на наш флот косится, что мы на Воронеже строим. И чем он мощнее будет, тем султан мирнее к нам. Но в твоем предположении, Аникита Иванович, резон есть. Однако все ж, куда Карлу идти, не нам решать. Ему. Посему оберегу надо иметь со всех сторон. Борис Петрович, какую, думаешь, надо нам диспозицию утвердить?
— Не ведая планов врага, утверждать ее невозможно, но все же предварить Карла следует. Мой корпус, пока враг не двигается, будет стоять в Остроге, светлейший с конницей здесь. Левенгаупту, засевшему в Риге, должен противостоять генерал Боур со своим корпусом. У них силы почти равны. Родион Христианович, вы должны расположиться между Дерптом и Псковом.
— Хорошо, Борис Петрович, — согласился Боур.
— Действия финляндского корпуса Любекера должен сковать корпус Федора Матвеевича Апраксина.
— А достанет ему сил для этого?
— Достанет, государь. У него почти двадцать пять тысяч, у Любекера гораздо меньше. Ну а моя полевая армия, — молвил Шереметев, подчеркнув слово «моя», хотя все знали, что она не только его, но и светлейшего, — займет место перед самым носом Карлуса, и куда он поворотит, туда и мы потечем. У нас почти шестьдесят тысяч вместе с иррегулярной конницей, а она умеет чесать бока зверю. Повернет он в Прибалтику — мы к Боуру на подмогу, пойдет он на Украину, и мы к Могилеву или Гомелю обратимся. Ну и гетмана Мазепу с его казаками присовокупим. Там ему тоже не поздоровится.
— А мне идти к вам в сикурс? — спросил Боур.
— Ни в коем случае, Родион Христианович. Вы нацелены на Левенгаупта, с него глаз не спускайте. А смените позицию токмо по моему или государеву указу.
