забыл. Некоторых из детей тюремщики заводили в пустующую камеру, насиловали там, а затем душили. У детской сказки оказался страшный конец.
Позже о детском походе будут много говорить с духовной точки зрения. Людям просто необходимо всё объяснять. Кто-то из богословов скажет, что сказка превратилась в трагедию из-за того, что лидер детей, пастушок Стефан, не прошёл испытание тщеславием и белый ангел сменился в нём ангелом чёрным.
Может, и так. Но на самом деле всё это неважно. Если бы люди проявили сострадание, если бы султан поступил так, как мысленно советовал ему наивный деревенский священник падре Паскале, если бы детей отправили на кораблях обратно домой, то это был бы действительно последний крестовый поход на все времена, потому что милосердие, проявленное к детям врага, сделало бы из врага друга.
Милость неба не надо делить. Её хватит на всех: и на христиан и на мусульман. Но тайна ревности, заложенная в самой человеческой природе, продлит эту войну навечно, словно на земле остались одни потомки Каина.
Через шесть лет, ещё ничего не зная о судьбе пропавших детей, объединённые войска крестоносцев вторгнутся в Египет. Короли Европы решат ударить в центр халифата, разом изменив всю ситуацию на Ближнем востоке. Пойдут корабли по Нилу с вышитыми на парусах красными крестами. Начнётся осада крепости Дамиетты.
Басен к тому времени возмужает, превратится в воина, научится убивать хоть правой, хоть левой рукой. Он станет правоверным мусульманином и будет твердо знать, что его ждёт в мусульманском раю. Всё как на пирах у султана, только он сидит на подушках на самом почётном месте, одетый в роскошный халат, и руки его отмыты от крови – и это навечно.
Отряд мамлюков, среди которых он будет находиться, пошлют на прорыв осады. Он будет бежать вместе с другими солдатами, закрывая голову щитом, когда услышит впереди протяжную команду на французском: «Лучники».
Стрелы полетят в небо, их будет много, нестрашные и медлительные вдали, они тучей взметнутся вверх, описав в небе дугу и, распадаясь, будут приближаться всё быстрее и быстрее, наполняя воздух свистом. Басен успеет поднять над головой щит, но одна из стрел вонзится в ногу, достав до кости. Охнув, он сделает по инерции ещё пару шагов, опустит щит, и вторая стрела воткнётся ему в горло.
Среди европейцев будет немало подросших детей из числа тех, кто не попал тогда на корабли в Марселе. Папа так и не освободит их от обета вернуть гробницу. По наступлению совершеннолетия они отправятся в поход уже в качестве воинов. И, кто знает, может, стрелу выпустит из лука какой-нибудь бывший товарищ Басена, с которым он шел когда-то по Марсельской дороге навстречу общей мечте.
Ту войну крестоносцы снова проиграют. Дамиетту придётся оставить. Не будет единого, всеми признанного полководца, не будет согласия в германских, французских, голландских войсках. Не придут наши.
Войска вернутся в Европу. Потом, когда на набережной Марселя появится бывший монах-францисканец, король Франции будет пытаться сделать всё возможное, чтобы выкупить из рабства оставшихся в Алжире и Египте детей, словно увидит в этом главный смысл своей жизни. Но у него ничего не получится. Даже если бы арабские властители и пошли бы ему навстречу, то это было невозможно сделать физически: многие из детей за эти годы умерли или были убиты, а остальные, проданные и перепроданные, разошлись по невольничьим рынкам Северной Африки и всего Ближнего Востока.
Их общий путь закончился. Дальше каждый оставался наедине с собственной судьбой.
Ветер гнал по песку пыль. Шуршал на ветру высохший кустарник, на горизонте виднелись далёкие горные хребты, такие же безжизненные, как и вся пустыня вокруг.
Если ветер усилится, может начаться песчаная буря. Небо потемнеет, от ветра станет трудно дышать, а вдали покажутся жёлтые, коричневые, сгущающиеся до черноты клубы. Двигающиеся на огромной скорости тысячи тонн песка и глиняной крошки будут приближаться сплошной волной. Солнце погаснет. Мужчины в чёрных чалмах выскочат из шатров. Одни, что-то беззвучно крича в нарастающем свисте и гуле, примутся ловить разбегающихся верблюдов, другие будут спешно разбирать шатры, а женщины, прижимая к себе детей, станут садиться на землю, спиной к ветру. Останется минута времени, чтобы повязать платком рот и нос, сесть рядом с ними, стараясь не смотреть на приближающуюся размытую стену.
Но пока ветер лишь гнал по земле пыль.
Быстрая зелёная ящерица пробежала по песку, замерла на месте, затем мгновенно юркнула под камень. Ветреный, пыльный октябрь в Аравийской пустыне. Мелькнуло на секунду воспоминание: осень во Франции, косые дожди, мокрые яблони.
– О чём задумалась? Быстро неси воду, – прикрикнула по-арабски на Марию одна из женщин, склонившись над закопченным котлом, в котором варилось баранье мясо. – Встала, стоит, гуярка. О Аллах, сколько ты можешь её терпеть.
Девочка вздрогнула и покорно направилась к сидящим на земле верблюдам. Отвязала веревку с шеи одного из равнодушных животных, локтями прижала кожаный бурдюк к себе и потащила его к костру.
Прошло около года с тех пор, как Марию привезли в лагерь бедуинов, кочующих по пустыне восточнее Каира. С того времени девочка сильно изменилась. Вытянулась, похудела ещё больше, скулы заострились, лицо, казалось, навеки, покрыл коричневый загар. Глаза стали взрослыми, какими-то сосредоточенными. Волосы покрывал бедуинский платок. Под одеждой на спине белые, зажившие рубцы от плетей.
Часто видели, как она, делая какую-то работу в стане, вдруг останавливается, замирает, что-то шепчет и по её лицу проходит судорога.
Она помнила день приезда в лагерь до мельчайших подробностей, как будто это было вчера. Помнила, как ей было страшно, когда увидела стан. Лагерь бедуинов показался ей огромным: стада овец, какие-то мужчины на верблюдах, пыль столбами, дым костров. Шатры, шатры… Закутанные в черные накидки женщины в просторных одеждах.
Как только руки погонщика сняли её с верблюда, девочку тут же окружила толпа местных мальчишек. Дети смотрели на неё как на какое-то диво, галдели между собой, дергали за рубаху, толкали с разных сторон. Какой-то мальчишка, смуглый, черноглазый, цепкий, как жук, схватил её за рукав и начал мотать из стороны в сторону. Она ничего не понимала, зажмуривала глаза.
– Харам, – прикрикнул на детей погонщик, давая понять, что это собственность вождя.
Старик-вождь не взял её в наложницы, отдал малолетнюю рабыню в прислуги двум своим женам. Девочку поселили в небольшом шатре рядом с шатром шейха, дали тканую подстилку, бедуинский платок, приказав прикрывать им лицо при встрече с мужчинами. Несколько дней, сопровождаемая взглядами кочевников, она черпала из колодца воду, рубила
