Новосиль не был разорен татарами, хотя веси вокруг все порушены. А тут еще одно — самозванец остановился почему-то именно возле этого города. Это показалось Юрше подозрительным.
Решили было здешнего наместника о предстоящем деле не извещать. Однако Ермиле нужна была помощь и требовалось немедля допросить рыжебородого, а в таких делах без наместника не обойтись.
Наместником Новосиля оказался молодой дворянин, недавно присланный из Тулы, прежний был за что-то разжалован. Дворянин действовал быстро и решительно: к Ермиле доставили знахаря, рыжебородого спустили в пыточный подвал, к воротам были посланы стражники, чтобы никого из города не выпускать. Затем Юрша и наместник спустились в подвал.
Орудия пыток произвели сильное впечатление на рыжебородого, которого палач привязывал к дыбе. Тот взмолился:
— Воевода, не казните, все скажу!
Юрша приказал палачу выйти. Наместник удивился, но возражать не стал. Юрша задавал вопросы:
— Зачем пытался убить парня, Ермилку?
— Я не убивал. Он первым набросился на меня, я защищался.
— Куда ты повел Ермилу? Что тебе нужно от него?
— Хотел посмотреть товар, рожь.— Не ври! Ты знал, что Ермила пришел к Роману. Где Роман?
— Он пропал.
— Куда?
— Не знаю.
— Ты обещал говорить правду, так говори. Иначе на дыбе заговоришь. Как тебя звать?
— Васькой Селезнем.
— Так вот, Селезень, ты служишь самозванцу, который называет себя князем Михаилом. Правильно?
— Воевода, я не ведаю о самозванце. — Юрша направился к двери. — Подожди, воевода. Я — гость, хлебом торгую. Доставлял хлеб и князю Михайле.
— Где его лагерь? На какой дороге, на какой реке?
— Обещай пощадить, всю правду поведаю.
— Я уже обещал. Реки.
— Спаси тебя Бог. Лагерь князя разбит на реке Зуше верстах в двадцати от города. Кругом лагеря завалы, проход со стороны реки. Прикажешь — провожу.
— Ладно. Сколько у него воев?
— Побольше сотни. Может, две.
Теперь Селезень начал отвечать на вопросы более охотно и подробно. Юрше показалось, что тот говорит правду. Однако на вопрос, куда девался Роман, так ничего и не сказал, впрочем, этого рыжебородый мог и не знать.
Допрос окончен. Когда сотник и наместник поднялись из подвала, в горнице увидели Федора. Тот сразу кинулся к наместнику — оказывается, они друзья детства. Кроме них здесь находился оборванный нищий, щека и глаз у него повязаны грязной тряпкой. Федор назвал — это купец Роман, он здорово избит. Купца прежде всего отвели к раненому сыну, а сами сели за стол.
От Федора Юрша узнал следующее. Примерно через час после того, как уехал с Ермилой, в лесу в условленном месте появился Роман в нищенской одежде. Оказывается, Васька Селезень — ханский ставленник, каким-то образом разнюхал, что Роман написал в Тулу. И когда привез в лагерь самозванца товары, обвинил того в предательстве. Роман предательство отрицал, сознался только в том, что сообщил жене, что жив-здоров, и послал немного денег. Во время допроса его сильно избили. Васька же требовал его смерти, хотел повесить перед всем отрядом — показать, что ожидает предателей. Была уже ночь, будить людей не стали, казнь отложили до утра. Караулить купца Селезень никому не доверил, связанного Романа принес к себе в шалаш.
Наверно, заутра повесили б Романа, но нашлись отчаянные головы, напали на Васькин шалаш. Его самого хорошо стукнули, а купца увели. Селезень к утру пришел в себя, а Романа и пятерых воев след простыл.
Дня через два сам Роман тайком пробрался к лагерю князя Михаила, но там никого не оказалось: весь отряд снялся и куда-то ушел. Теперь стало ясно — Васька Селезень на допросе врал, указывал место старого лагеря.
На этот раз в пытошную спустились вчетвером. Увидел Селезень Романа — борода отвисла, забыл рот закрыть. Юрша попросил Федора вести допрос. Тот приказал кату одарить Селезня двумя десятками плетей за вранье, разжечь жаровню на тот случай, если опять будет врать, и обратился к Ваське:
— Как там тебя — Васька Селезень или Ахметка? Ты получил свое — наврал, тебя выдрали. Будешь еще крутить, без ног останешься — поджарю. Не поможет — голову сниму. Понял?
— Понял, боярин.
— О! Ты по-русски лучше меня говоришь! Ладно. Ответь только на один вопрос: где стоит лагерем самозваный князь Михаил?
— Батюшка-боярин! Могу сказать, как ехать туда. Выедешь из Речных ворот, перебредешь реку... как ее?.. Зушу, да? И вдоль реки на закат верст десять. Там впадает другая река... — Наместник подсказал: «Неручь-река». — Так, так, Неручь называли. Вверх по ней верст пять подниматься. Там, меж двух оврагов с ручьями, лагерь.
— Дорога туда есть?
— Дороги нет, тропа.
— Сколько в отряде человек?
— Без меня двадцать два.
— Ладно, ладно, Васька-Ахметка. Ты ответил, но ложь, все ложь! Не верю! Да и верить тебе нельзя, заврался. Кат, зажимай руки, дери ногти.
Селезень задергался, заверещал:
— Батюшка-воевода! Что сказать, чтоб поверил? Истинную правду говорил! Христом Богом клянусь!
— Ах ты, гад! Нехристь, а Христом клянется! Кат, не ногти, а пальцы ломать!
Палач схватил тиски. Купец завыл, из глаз его полились обильные слезы. Юрша дальше не мог стерпеть и прекратил бы пытку, но Федор и сам догадался:
— Погоди, кат. Ну что ж, Васька-Ахметка, хочешь, чтоб я поверил тебе? Ладно. Рассказывай по порядку, кто ты? Где по- русски научился? Что у самозванца делал?
Рыжебородый принялся говорить, он усердствовал, старался, чтобы ему поверили. Сказал, что с братом они шли впереди орды на два-три дневных перехода, вели разведку, результаты сообщали хану.
— Правду говорю, воевода, — продолжал татарин, — хоть и знаю — лазутчиков всегда убивают.
— Выходит, смерти не боишься?
— Мне все равно живым отсюда не уйти. Боли боюсь, больше смерти боюсь боли! Не пытай, все скажу, а потом убей!
До сих пор он был растянут на дыбе. Федор приказал кату освободить веревки и дать воды. Селезень выпил с жадностью. Хотел продолжать свой рассказ, но покачнулся:
— Воевода, ноги не держат, дозволь ухватиться за столб.
— Кат, подай скамью... Теперь мы хотим слышать: зачем хан тебя к самозванцу приставил?
— Скажу. Но прежде дозволь, воевода, спросить тебя.
— Спрашивай.
— От Романа узнал о лагере князя Михаила?
— Во как! Не я тебя, а ты меня пытаешь! Ладно, скажу. До Романа узнали. Раньше все знали. Романа уже тут, у Мценска, встретил.
— Значит, всемогущий хан предал нас! Сам слышал: хана уговаривали темники обменять князя Михаила на пленных старейшин. Поэтому и письма нет. Нечего теперь мне скрывать, все скажу!
И действительно, рассказал все, что знал, не щадил даже себя. Обрисовал все приметы и тропы, чтобы добраться в лагерь.
Посовещавшись с Юршей, Федор сказал:
— Жизнь тебе сохраним. В стан самозванца едешь с нами. Наврал, пеняй на себя: раздену и голышом посажу на муравьиную кучу. Вот тогда узнаешь, что такое боль!
Две сотни из-под Мценска прибыли вечером. За ночь наместник из своих людей и воев Федоровой сотни выставил засады верстах в двадцати вокруг Новосиля на всех больших и малых дорогах, по берегам рек и по большим оврагам.
Сотню стрельцов скрытно вывели к месту предполагаемого стана самозванца — поверили татарину Ваське. Коней оставили в устье Неручи. Еще версты через две оставили стрельцов. Вперед пошли Роман, Юрша, Федор да два полусотника; двое стрельцов вели рыжебородого. Его предупредили, что убьют при первой же попытке убежать или закричать.
Ночь была облачная, тихая. Где-то в заводях Неручи плакалась выпь, совсем рядом в кустах страшно ухали филины. Бесшумно проносились спугнутые совы, с визгом уходили зайцы. Шли по мягкому игольнику, волоча ноги, чтобы не хрустнул валежник. Миновали ручей и остановились перед большой березой, расколотой молнией. Селезень сказал, что вверху, на склоне оврага, саженях в двадцати отсюда начинается лагерная засека. Крадучись двинулись дальше. Вскоре наткнулись на завал из недавно срубленных деревьев. За завалом — тишина. Разделились, пошли группами вокруг... Вдруг раздался стук топора. Заржала лошадь, еще одна...
Сошлись у березы. Роман подтвердил:
— Стан тут.
Окружение лагеря закончилось на рассвете. По двадцать стрельцов притаились в боковых оврагах, чтоб брать убегающих. Четыре десятка стрельцов во главе с Федором пойдут со стороны реки. Юрша с двумя десятками стрельцов делает засаду между оврагами, позади стана.
Роман утверждал, что князья в свалку не встрянут, будут уходить задами. Они еще в первом стане в тылу держали запасных коней.
Всем стрельцам, которым надлежало задерживать бунтовщиков, выдали шарашки — короткие тяжелые дубинки, и было велено не убивать убегающих, а шарашить, то есть оглушать по голове и брать в полон.
