— Чего только в гневе не скажешь! — шепнул один из стражников другому.
Парни молча выслушали весь обрушившийся на них поток брани, какой не каждый раз услышишь даже под вечер в портовых тавернах.
Впрочем, Бартоломе быстро остыл, сник. Несколько минут он сидел, сжав руками виски. Стражники переминались с ноги на ногу.
— Рассказывайте, — произнес он наконец, и голос его прозвучал уже бесстрастно и ровно.
— Святой отец, я стрелял в него! Я в упор разрядил в него пистолет, а ему хоть бы что! — сказал один.
— А я бросил в него кинжал, — поддержал его другой, — но клинок отлетел от него, как будто лезвие было деревянным…
— Да, — подтвердил третий, — Педро никогда не промахивается, он бы попал, если бы…
— Я с детства умею бросать ножи, — вновь вставил второй стражник. — Я бы не промахнулся…
— Он заговоренный!
— От него пули отскакивают!
— Его нож не берет!
— Что и говорить, сам сатана…
— Это сам Люцифер. Он светился.
— Одно слово, нечистая сила…
— Простаки! — вздохнул Бартоломе. — Этот человек знает тысячи смесей и составов. Он мог сиять, светиться, гореть, тлеть, все что угодно! Вы обязаны были его схватить, даже если бы у него были крылья и нимб! Он одурачил вас, провел, как детей!
Стражники переглянулись, с сомнением покачали головой, а потом один из них, все тот же, самый смелый и словоохотливый, выразил вслух общее мнение:
— Святой отец, мы смиренно просим нас простить, но только ловить нечистую силу мы больше никогда не пойдем! Мы готовы пойти под выстрелы… Мы и убийц, и разбойников хватали… Но такого мы не видели никогда! Так что увольте, святой отец!
— Убирайтесь ко всем чертям! — устало махнул рукой Бартоломе.
Стражники двинулись к выходу. Руис последовал за ними, но Бартоломе окликнул его.
— И ты, Федерико! — наверное, в предсмертных словах Цезаря было меньше горечи, чем в этом восклицании Бартоломе. — Как ты мог! Ты же разумный, здравомыслящий человек! Или ты тоже поверил в эту чертовщину?
— Я видел собственными глазами! — покачал седой головой альгвасил.
— До сего времени, — серьезно продолжал он, — я вел очень греховную жизнь. Но я воочию увидел посланца ада… За мои прегрешения Бог послал мне страшное предзнаменование… Я был потрясен! И я дал клятву. Святой отец, я никогда больше не буду ни пить, ни богохульствовать!
— Пошел вон, раскаявшийся грешник! — воскликнул Бартоломе и в сердцах добавил:
— Лучше бы ты напился! Пьяный проспится, дурак — никогда!
* * *
Джованни Пагано был зол, как человек, все многолетние начинания которого рухнули в одночасье.
Тем временем стражники ходили из трактира в трактир, пили за чужой счет и рассказывали о встрече с дьяволом истории, одну страшнее другой. К концу дня происшествия вчерашнего вечера обросли самыми фантастическими подробностями.
Джованни Пагано, оставшись в одиночестве, (ни один ученик не отважился зайти в дом, где обитал дьявол, и даже прохожие старались как можно быстрее проскользнуть мимо злополучного дома) размышлял, что ему теперь делать: поскорее бежать от греха подальше или же остаться и ждать, чем закончится дело. И так, и этак выходило плохо. Бежать означало порвать все с трудом налаженные связи, лишиться приличного заработка и подтвердить подозрения инквизиции о своей причастности к плутням дьявола. Скрылся — значит, виновен, решат все. С другой стороны, побег мог оказаться лишь отсрочкой от тюрьмы, а отнюдь не спасением. Длинная рука святого трибунала могла достать Пагано даже в Италии. К тому же, учителя фехтования останавливало то обстоятельство, что он внес плату за аренду дома за полгода вперед. Но… оставшись, итальянец рисковал угодить за решетку с часу на час.
Джованни Пагано стоял в оконной нише пустого зала и с тоской смотрел на улицу, где вот-вот могла появиться стража.
Стражники не пришли. Зато появился человек в черном, уже однажды побывавший у Пагано и назвавшийся тогда доном Бартоломе де Сильва.
— Что, маэстро, — слегка улыбнувшись, спросил он, — чертей у себя прячете?
— Идите вы сами к черту! — грубо ответил учитель фехтования.
Когда он был зол, от него доставалось всем, кто попадал под руку, и вопрос Бартоломе сейчас подействовал на него, как красный плащ матадора на быка. Пагано пришел в ярость.
— Хотел бы я попасть туда, где сейчас скрывается этот самый черт, — заметил Бартоломе.
— Я вас могу туда отправить! — угрюмо пообещал Пагано и снял со стены шпагу.
— В самом деле? — усмехнулся Бартоломе, сделав вид, что не понял угрозы. — И где же он?
— Вы что же, черт возьми, пришли издеваться надо мной?!
— Что вы! Я хотел только побеседовать с вами в тишине и покое. Ведь нам с вами здесь никто не помешает, не правда ли? Все ваши ученики разбежались, прошу прощения, как черти от ладана…
— Я надеюсь, вы тоже оставите меня в покое!
— Сперва я задам вам несколько вопросов.
— Уберетесь вы, черт возьми, или нет?!
— Через полчаса, — пообещал Бартоломе.
— Я выкину вас сейчас же!
— Вы спятили, маэстро! Я пришел к вам с добрыми намерениями!
— А вы мне надоели!
— В таком случае, — вздохнул Бартоломе, — мне придется разговаривать с вами в другом месте и в другое время.
— Если вы сейчас же не уберетесь, я вышвырну вас ко всем чертям!
— Все черти меня не интересуют, — ответил Бартоломе. — Их слишком много. Меня занимает только один бес, ваш знакомец. Между прочим, — добавил он, — знаете ли вы, сколько демонов существует на свете? Шесть миллионов шестьсот шестьдесят тысяч во главе с шестьюдесятью шестью князьями[25]. К несчастью, вам пришлось иметь дело с самым худшим из них — с демоном злобы и мести.
— Вон! Вон! Вон! — заорал учитель фехтования и замахнулся шпагой, намереваясь плашмя огреть ею по плечам непрошеного гостя.
Но сталь наткнулась на сталь. Бартоломе отвел удар и теперь стоял перед итальянцем с обнаженной шпагой в руке.
— Ого! — воскликнул Пагано. — И ты, неудачник, вздумал мне сопротивляться?!
— Я был вынужден защищаться, — уточнил Бартоломе. — Я пришел не затем, чтобы драться с вами, но, раз вы по-другому не понимаете, что ж, поговорим на привычном вам языке… Avanti, maestro!
Пагано не заставил просить себя дважды и перешел в атаку. Бартоломе парировал все его выпады.
— Этого не может быть! — воскликнул тот. — За несколько дней вы не могли выучиться так владеть оружием!
— Разумеется, — согласился Бартоломе, отразив еще серию ударов, — не мог.
— Но ведь это же итальянская школа!
— Конечно! Я по достоинству ценю искусство ваших земляков. В молодости я провел в Италии несколько лет. Но не стоит забывать и вклад, который внесли в благородную науку фехтования мои соотечественники.
— Вы имеете в виду труд, который написал Херонимо Карранса де Барреда?
— Само собой. Но, если его теория мне не поможет, я покажу вам удар, которому научил меня в Гейдельберге один немецкий рейтар. Он участвовал в тридцати сражениях и все-таки дожил до шестидесяти лет. Не правда ли, это наилучшая рекомендация?
Пока продолжался этот разговор, учитель фехтования продолжал наступать. Бартоломе медленно отходил, пока не оказался в углу.
— Имейте в виду, дальше отступать я не намерен.
— Еще бы! Ведь дальше отступать вам некуда!
Они замолчали, и некоторое время не было слышно ни единого звука, кроме звона клинков и тяжелого дыхания уже порядком утомившихся противников. Теперь Бартоломе медленно теснил Джованни Пагано.
— Передохнем? — вежливо предложил он итальянцу, не без удовлетворения отметив, что с его стороны это скорее жест великодушия, чем просьба.
— Нет, — ответил маэстро. — Доведем дело до конца.
— Как хотите, — согласился Бартоломе.
Итальянец заметно побледнел, то ли сказалась усталость, то ли он понял, что имеет дело с очень сильным противником.
Вскоре они оказались в противоположном углу зала, только на этот раз стена была за спиной у итальянца.
— Бросьте шпагу, маэстро!
— Вы говорите это мне, человеку, который с детства привык держать в руках оружие?!
— Вам так или иначе придется с ним расстаться, ведь я обещал вам показать прием немецкого рейтара.
Сильным ударом Бартоломе выбил шпагу из рук итальянца и тотчас наступил на подкатившийся к нему под ноги клинок.
Пагано хотел что-то сказать, но так и остался стоять с раскрытым ртом. Он не сразу пришел в себя после такого неслыханного провала. Только прикосновение холодного острия к его шее привело его в чувство.
— Что скажете, маэстро? — усмехнулся Бартоломе. — Согласитесь, сначала я предлагал вам для разговора более мягкие условия.
— Я все понял! — воскликнул итальянец. — Вы — тоже учитель фехтования! И вы нарочно подослали мне черта! Чтобы выжить меня из города! Вы лишили меня всего, чего я добился честным трудом! Но я никуда не поеду! Бесспорно, вы меня сильнее… Но у вас ничего не выйдет! Ничего вы мне не сделаете! Не убьете же вы меня, в самом деле! Тем более, при свидетеле!
