Моряки, глядя на своего бессмертного капитана, не боялись смерти.
«Что в ней страшного? — заряжал пушку Бондаренко. — Когда она придёт, я всё равно об этом не узнаю, — ещё раз выстрелил он. — Смело товарищи, все по местам, — бормотал он, — последний парад наступает, — заряжал орудие, один оставшись из всей прислуги, из всех друзей, останки коих лежали вокруг орудия.
— Держать курс на сближение с неприятелем, — приказал в мегафон Руднев, поняв, что до Порт—Артура наполненный водой «Варяг» не дойдёт: «И не только до Порт—Артура, но и обратно до Чемульпо вряд ли дотянем, — подумал он. — Но не сдадимся!»
— Всеволод Фёдорович, — подошёл к нему мичман Червинский.
— Говори, не молчи, — вспомнил убитого графа Нирода.
— Пластырь под пробоину подвели. Кочегарные квартирмейстеры Жигарёв с Журавлёвым с риском для жизни, по горло в ледяной воде, задраили двери в угольные ямы и спасли крейсер от потопления. Машинная команда во главе с Сизовым, откачала воду из кочегарки.
— Значит, поплаваем ещё! — и тут он заметил японский миноносец, на всех парах летевший к «Варягу». — Подай сигнал отражения минной атаки, — приказал раненому барабанщику, зная, что в таком грохоте никто его не услышит.
Контуженный и обожжённый Ляшенко тоже увидел приближающийся миноносец.
— Ну что, Бондаренко, — сорванным голосом прохрипел он. — Зарабатывай сто двадцатую порцию водки, — указал ему на цель.
— Да отказываюсь я от всех порций, ваше благородие, — наводил пушку комендор. — За Россию я его изничтожу… За товарищей своих, — произвёл выстрел, глядя на чёрно–белое огромное облако дыма и пара.
Когда оно рассеялось, на поверхности остались лишь деревянные предметы, некогда бывшие гордым японским миноносцем.
— Спасибо, ребята, — шептал Руднев, размазывая по лицу то ли слёзы, то ли брызги от водяных столбов. — Ничего… Починимся и вновь пойдём на прорыв, — шептал он. — Возвращаемся в Чемульпо, — скомандовал в мегафон. — Возвращаемся в Чемульпо, — продублировал приказ в машинный телеграф.
Когда «Варяг» и «Кореец» шли к своему месту на рейде, все команды иностранных кораблей, построившись на палубах, отдавали им честь, а оркестры играли российский гимн.
Чуть позже, чтоб не сдаться врагу, крейсер «Варяг» был затоплен на рейде, а «Корейца» взорвали на взморье.
Размещённые на нейтральных судах матросы и офицеры были доставлены в Шанхай и Сайгон.
____________________________________________
28 января в «Правительственном вестнике» напечатали «Высочайший манифест».
— Вот, дожились, — потрясая газетой, в волнении ходил по кабинету Максим Акимович.
Его старший сын, маленькими глоточками смакуя коньяк, внимательно наблюдал за перемещениями родителя.
— Дикари на Россию нападать начали, — выглянул в окно генерал и, не заметив там японцев, отчасти потому, что стемнело, помчался к столу с призывно маячившей бутылкой коньяка, пустой уже рюмкой и тарелочкой с дольками лимона. — Солдатам манифест зачитал? — поинтересовался у сына.
— На построении полка Ряснянский читал, — ответил Аким, наливая шустовский напиток в отцовскую рюмку, а после — в свою. — Как всегда отчебучил, — хохотнул сын. — Прежде начал читать корреспонденцию из газеты «Русь»: «Японца пробуют». И у тебя, гляжу, она на столе лежит.
— Ха–ха–ха, — неожиданно рассмеялся отец, позвонив в колокольчик, и велев запыхавшемуся лакею: — Аполлон, голубчик, будь добр, пригласи ко мне денщика и этого чёрта, Ванятку. Сейчас узнаешь, как говорится, из первых уст, про заметку в газете, — ответил на вопросительно–удивлённый взгляд сына. — Помнишь о чём речь? — взял со стола чуть облитый коньяком газетный лист и с удовольствием стал читать: «Недавно в одном большом петербургском чайном магазине разыгралась следующая сцена, закончившаяся едва не составлением протокола. В магазине состоят на службе в качестве приказчиков — японцы. В магазин явилось двое господ, спросили чаю, и стали внимательно разглядывать японцев–приказчиков. Затем один из покупателей, — то Ванятка был, — оторвался от чтения отец и вновь уставился в газету, — внезапно взял японца за плечо и слегка стал трясти его. Японец закричал, сбежались другие. Посетитель по очереди потряс и их. Перепробовав всех японцев, оригинальный покупатель стал извиняться «за беспокойство», так мотивировав свои действия: — Из запасных я. Может быть, на войну придётся идти, а японца никогда в глаза не видал. Вот и пришёл «примериться». Нет, не годится — жидок японец против нашего брата. Мне одному таких штук шесть, семь нужно «на левую руку». — И ещё раз вежливо извинившись, забрали пол фунта чая и удалились», — засмеялся Максим Акимович. — А вот и герой публикации, — увидел вошедшего конюха и денщика. — Иди, — кивком головы отпустил лакея. — Спасибо, Антип о случившемся рассказал, и я дело уладил, — уселся в кресло генерал, добродушно оглядев богатыря Ванятку. — Одним махом — семерых побивахом, — вновь затрезвонил в колокольчик. — Стакан принеси, — велел вбежавшему Аполлону.
Стакан нашёлся в кабинете.
— Наполни, — велел лакею, и самолично преподнёс конюху. — Молодец! — похвалил покрасневшего парня.
Посмеявшись рассказу Ванятки, Максим Акимович велел Аполлону принести ещё бутылку и сделал вывод: — Шапками азиатов закидаем! Правильно говорю?
— Так точно, ваше превосходительство, — рявкнул Антип.
— Даже не сумлевайтесь, — потряс на этот раз не японца, а оброненной господами газетой Ванятка.
— Сейчас зачту, — взял из его рук газету Максим Акимович: «Японское правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт—Артур. По получении о сём донесение Наместника Нашего на Дальнем Востоке, Мы тотчас же повелели вооружённой силой ответить на вызов Японии. Объявляю о таковом решении Нашем, Мы с непоколебимою верою в помощь Всевышнего и в твёрдом уповании на единодушную готовность всех верных Наших подданных встать вместе с Нами на защиту Отечества».
Отпустив будущих героев, генерал предложил сыну тост:
— За победу! — стоя выпили они.
В благодарность за интересную информацию сын тоже прочёл корреспонденцию: «Отзывы иностранцев о войне. Лондон. 27 января. Английские корреспонденты во Франции вынуждены сообщать о единодушном сочувствии французской печати и народа к России и решительном осуждении действий Японии, признаваемых во Франции возмутительными». — Очень хорошо, — нашёл другую статью: «Берлин. 27 января. «Кроме социалистической и еврейской печати, все газеты осуждают дерзкое нападение Японии без объявления войны, а также подзадоривание Англии, и возлагают ответственность на обоих». — А вот в Москве что пишут: «Трудно передать то впечатление и то единодушное глубокое негодование, которое произвёл хищнический набег японцев на нашу мирно стоявшую эскадру, без соблюдения общепринятых условий объявления войны».
— Мартышки — они и есть мартышки, — подытожил отец. — Наливай–ка, сынку, — разохотился он. — И ещё чего прочти.
— О-о! Это, пап, тебе будет интересно: «Высочайшим приказом по военному ведомству от 28‑го января, наместнику на Дальнем Востоке генерал–адьютанту Алексееву предоставлены права главнокомандующего всеми сухопутными и морскими силами на Дальнем Востоке».
— Об этом назначении знаю. Всё верно. Нужно единоначалие, но кандидатура подобрана слишком одиозная, — вздохнул Рубанов–старший. — Адмиралы под его начало идти не хотят, что о генералах говорить… Правда, не твоего ума, сынку, дело. Наливай–ка лучше ещё по единой.
Аким не обиделся. Действительно, подпоручику нечего делать в высших государственных сферах.
— Есть ещё интересное сообщение, — развернул он газету. — Телеграфируют из Нью—Йорка, что общество и печать в преобладающем большинстве настроены против русских. Японские известия о победах радостно приветствуются. Первый чек по сбору пожертвований в японский военный фонд был послан японскому консулу одним американским купцом. Евреи принимают особенно живое участие в этом сборе.
— Ну вот. А потом хотят, чтоб к жидам в России положительно относились, наполнил рюмки Максим Акимович.
— Следующая статья. В Берлине, в одном из концертных заведений, которое любят посещать евреи, когда несколько японских студентов вошли в залу, публика стала их приветствовать… Картавая публика потребовала, чтоб оркестр сыграл японский гимн.
— Так и написано — картавая? — осведомился отец.
— Нет. Это моё мнение: «Но за неимением нот, пришлось сыграть арию из «Гейши», — захохотал Аким. — Вот такой гимн им и приличествует после нападения на нашу эскадру. Я хочу пойти на войну, — ошарашил своего папа Аким.
— Мне ещё пожить хочется, — сходу развеял его мечты отец.
— Ты боишься японцев? — удивился сын.
— Я боюсь нашу маму, — поднял рюмку Максим Акимович. — За победу, но без тебя.
