____________________________________________
Аким, написав рапорт, без всякого стеснения тормошил отца, требуя протекции в отправке на Дальний Восток.
— Повлияй на нашего командира. Пусть скорее подпишет рапорт. Четвёртого февраля Степан Осипович Макаров направился в Порт—Артур, а я всё ещё здесь.
С другой стороны на мужа давила супруга:
— Не дай тебе Бог, Максим Акимович, отправить детей на театр военных действий… Пусть лучше посещают театры Москвы и Петербурга.
Не отставал от старшего брата и младший:
— Папа′, — звонил он по телефону.
«Чёрт бы побрал этот прогресс, — прижимая трубку к уху, думал Максим Акимович, — раньше бы сынуля гонца послал, тот бы, как и положено, запил в пути на командировочные, глядишь, и война бы кончилась…»
— …Газеты сообщают, — вещал младшенький, — что в Москву прибыл герой китайской войны генерал–майор Ренненкамф и, пробыв день, уехал на Дальний Восток, где будет командовать Забайкальской казачьей дивизией. Вот туда меня и отправь.
— Папа′, — сменял младшего старший. — Даже художник Верещагин уехал на Дальний Восток. Абсолютно гражданский человек…
— Милый. Если дети отправятся на войну — убью! — торжественно обещала жена.
— … Папа′, — теребил отца младший.
«Ох, где вы, святые времена домостроя? — мечтательно закатил глаза к потолку царский генерал–адъютант, почёсывая телефонной трубкой затылок. — Как славно было бы замочить в солёной воде розги…»
— …Прочёл в газете, — голосом механической кукушки бубнил в трубку Глеб, — что вчера, восьмого февраля, на Дальний Восток отправилось несколько человек кобзарей и бандуристов, из которых большая часть — слепые. Хотят своим пением напоминать солдатам о подвигах их предков на поле брани… А я всё в Москве.
— Ты к чему это говоришь? — горячился отец. — То в казаки собирался, а теперь в слепые бандуристы? — Твоя маман всё видит… Не бандуристка слепая: «Как было бы славно, будь моя супруга немой кобзарихой… Кобзу–то я бы мигом изломал, — вновь размечтался Максим Акимович. — Сделай я не тот шаг, она меня мигом из генералов в сторожа разжалует. Стану с Пахомычем дом охранять», — пытался шутить самый старший Рубанов, дабы хоть немного скрасить дёрганную свою жизнь.
Собирался на Дальний Восток и генерал от инфантерии Куропаткин, назначенный императором главнокомандующим маньчжурской армией.
Неуверенный в доскональном знании дальневосточной обстановки, Алексей Николаевич решил перед отъездом проконсультироваться по ряду вопросов с опытным политиком, председателем Комитета министров Витте.
Доброжелательно встретив вновь испечённого главнокомандующего, и мысленно хмыкнув по поводу утраты им поста военного министра, Сергей Юльевич усадил гостя в кресло, и велев принести чаю с печеньями, произнёс:
— Алексей Николаевич, позвольте узнать ваш взгляд на ведение военных действий.
— Я склонен к тактике 1812 года, — вяло пожевал печенье генерал–адъютант и запил остывшим уже чаем. — Как вам известно, к ведению войны мы не подготовлены… «В чём есть и ваша заслуга, как министра финансов», — мысленно дополнил предложение Куропаткин. — Потребуется не один месяц, чтобы усилить нашу армию, а до того времени считаю уместным постоянно отступать вплоть до Харбина, если потребуется… Замедляя временами наступление противника силовыми действиями.
«Кутузов прям», — с трудом сдержал усмешку Витте, а вслух сказал, сделав при этом серьёзное лицо: — Умно, умно, — с ударением на последнем слоге. — А как же Порт—Артур?
— Порт—Артур для армии, а не армия для Порт—Артура. Крепость должна выстоять или продержаться несколько месяцев, оттягивая на себя силы японцев. А мы в это время усилим армию и разгромим врага… Только вот одно «но»…
— Какое же? — воспрял духом любящий интриги и понимающий в них толк Витте.
— Двоевластие.., — отложил обгрызенное печенье Куропаткин: «Нет бы коньячка с лимоном предложил, финансист чёртов».
«Во-о, Кутузов, печеньем моим брезгует, — мысленно возмутился Витте. — Водки, поди, жаждет», — сдержал язвительный смешок:
— Согласен. Положение довольно абсурдно. Русская армия подчинена вам, как её руководителю, и адмиралу Алексееву, как наместнику на Дальнем Востоке. С очевидностью понимаю, что такая ситуация весьма противоречива и пользы не принесёт. Как человек сугубо гражданский, и то ясно вижу: подобная комбинация противоречит элементарной азбуке военного дела, где важно единоначалие. И особенно во время боевых действий.
— Так что же вы мне посоветуете? — в волнении вскочил с кресла Куропаткин. — У вас огромный опыт. Вы человек огромного ума и таланта, ваш совет важен для меня.
«Ещё не вступил в боевые действия, а уже растерян», — наморщил лоб Витте:
— Совет мой таков… По приезде в Мукден, где находится адмирал Алексеев, арестуйте его, — с блаженством глянул в расширенные глаза Куропаткина. — Да–да. Непременно арестуйте. Ваша репутация от этого не пострадает. Военный министр, хотя и бывший, обладает в армии большим престижем, чем наместник, да к тому же адмирал. Сажайте его в поезд, на котором прибыли, и под конвоем верных офицеров отправляйте в Петербург, телеграфировав государю, что для исполнения того громадного дела, которое Вы на меня возложили, я счёл необходимым арестовать наместника и отправить его в Петербург, так как без этого условия успешное ведение войны немыслимо. Прошу Ваше величество за столь дерзкий поступок меня расстрелять или же, ввиду пользы для родины, простить… Вот посмотрите, Алексей Николаевич, государь непременно простит, — захрустел печеньем, с удовольствием запивая его остывшим чаем.
Реакцию собеседника он предполагал и в своих предположениях не ошибся.
Куропаткин, как куропатка крыльями, замахал руками, закудахтал смехом, с трудом произнеся:
— Ну и шутник вы, Сергей Юльевич.
— В этот раз я не шучу, уважаемый друг мой. Ибо я убеждён, что в двоевластии, после вашего приезда в действующую армию, будет крыться главный залог всех будущих военных неуспехов.
«Финансист тоже мне, — отчего–то обиделся Куропаткин, — залог, дебет, кре'дет… Дайте срок и я разобью япошек как шведов под Полтавой. Несмотря даже на троевластие…».
На следующий день, собрав корреспондентов, главнокомандующий русскими войсками в Маньчжурии, произнёс пламенную речь, заключив её словами: «Прошу быть только терпеливыми… И спокойно, с полным сознанием мощи России, ожидать дальнейших событий… Терпение, терпение и терпение, господа!»
Провожали его с большой помпой. Перрон кишел народом: генералами, сановниками, депутациями от различных обществ и репортёрами.
Расчувствовавшись от таких проводов, главнокомандующий пообещал: «В скором времени, господа, я обрадую добрыми вестями царя и матушку Русь».
— Государь ошибся с выбором, — сидели в привокзальном ресторане Драгомиров с Рубановым.
На перрон они не пошли. И из ресторана можно проводить… Даже ещё душевней.
— Куропаткина назначили — хорошо. А где же Скобелев? — выпив водочки и закусив, с чувством воскликнул Драгомиров.
Сидевшие за соседними столиками офицеры мысленно поддержали его.
— Я с вами полностью согласен, Михаил Иванович, как младший по возрасту, не дожидаясь официанта, сам разлил по рюмкам водку Рубанов. — Куропаткин не бездарный генерал, но очень нерешителен. Генерал Скобелев, о котором вы сейчас упомянули, во время русско–турецкой войны дал Куропаткину, занимавшему у «белого генерала» должность начштаба, очень практичный совет: «Помни, что ты хорош на вторые роли. Упаси тебя Бог когда–нибудь взять на себя роль главного начальника. Тебе не хватает решительности и твёрдости воли». Кто–то из штабных этот монолог услышал и он стал известен в армии… Как и ваша, Михаил Иванович, сегодняшняя эскапада о Скобелеве, — кивнул головой на скромно жующих за соседними столиками офицеров.
— С таким апломбом следует возвращаться с войны, а не ехать на неё, — ещё раз громко произнёс вторую свою сентенцию Драгомиров. — Куропаткин известный теоретик и знаток правил ведения войны: «Как известно, все науки имеют правила, — сказал известный полководец, принц Мориц Саксонский, — лишь одна война не имеет правил…» — И я с ним полностью солидарен. Мало быть теоретиком. Важно правильно распоряжаться теорией…
— Смелы вы, Михаил Иванович. И не только с противником… И в столице высказываться не боитесь… — доброжелательно глянул на генерала Рубанов. — Как увидел в журнале «Огонёк» картину Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», сразу вас узнал. Стоите в центре с папахой на голове, с трубкой в зубах и с язвительной улыбкой на губах. Так и кажется, что каверзно–солёное словцо собрались сказать…
В начале марта адъютант лейб–гвардии Павловского полка барон Эльснер через вестового вызвал Акима Рубанова и Зерендорфа в канцелярию полка, где торжественно зачитал приказ об откомандировании оных подпоручиков в Дальневосточную армию.
