Водворилось молчание.
Пелагея Степановна и Таня шли по подземелью довольно долго; но вот, к их радости, они стали приближаться к выходу, в подземный ход стал проникать свет.
— Матушка, мы скоро выйдем, — радостным голосом воскликнула молодая девушка.
И Таня не ошиблась, пройдя еще несколько, они вышли из подземного прохода в большой и глубокий овраг, поросший мелким лесом и кустарником.
До их слуха ясно долетали отдаленные крики и ружейные выстрелы.
Старушка Пелагея Степановна и Таня поняли, откуда доносились эти крики и выстрелы, и обе они содрогнулись и изменились в лице.
— О, Господи, это верно Емелькины разбойники разбивают княжескую усадьбу… и что станет с моим Егорушкой, не видать мне больше его, сердечного… убьют его, голубчика, разбойники, — слезливым голосом промолвила старушка.
— Полно, матушка, не таков отец, не даст он себя убить… наверное, он спасется через подземный ход, как и мы спаслись, — утешая Пелагею Степановну, проговорила молодая девушка, хоть в спасение Егора Ястреба от разбойников шайки Пугачева она и сама плохо верила.
— Что нам делать, девонька, научи… где укрыть свои головы?.. Бежать ли нам, или здесь подождать, не придет ли Егорушка? Может, его спасет Бог?
— Надо здесь отца подождать! — несколько подумав, ответила старушке Таня.
— А если он не придет?
— Подождем час-другой, а там и пойдем.
— Куда же, девонька, мы пойдем?
— Про то я и сама не знаю, матушка… Придется нам видно идти куда глаза глядят.
— О, Господи, какое горе!.. Какое горе-то… недуманно-негаданно обрушилось то горе на наши головы… Был у нас свой угол, теперь его нет, был Егорушка, и его тоже нет, — добрая Пелагея Степановна заплакала горькими слезами; жаль было старушке своего гнезда, и того жальче Егорушку, с которым она прожила не один десяток лет; мало видела она ласки от своего сурового мужа, пожалуй, и совсем ее не видела, но это не мешало Пелагее Степановне любить мужа и смотреть на него как на своего господина.
Прошел час, другой, а Егор Ястреб не приходил.
Долгий летний день сменился уже тихим вечером; солнце скрылось за горизонтом.
А Егора Ястреба все не было.
Пелагея Степановна и молодая девушка совсем было отчаялись в его приходе; они решили, что его нет в живых и хотели было идти куда глаза глядят, как вдруг у выхода из подземелья появился Егор Ястреб в самом ужасном виде.
Старик был весь в крови, одежда на нем изорвана в клочки, из ран на голове и на груди сочилась кровь. Выйдя из подземелья, упал без памяти.
Пелагея Степановна и Таня бросились к нему на помощь.
Казанская вотчина князя Платона Алексеевича Полянского подверглась страшному опустошению мятежников-пугачевцев, напавших на усадьбу.
Произошло это так.
Беглые из княжеского села Егорьевского, старик Пантелей и мужик Демьян, привели мятежников под начальством Чики, есаула Емельки Пугачева, к княжеской усадьбе.
Мужик Демьян, взявшийся быть «парламентером» и уговорив княжеских дворовых сдать без боя усадьбу, как уже знаем, жестоко за это поплатился.
Старик Егор Ястреб нисколько не растерялся от многочисленности разбойников-пугачевцев и решился защищаться до последней крайности.
Он собрал всех дворовых, уговаривал их постоять за усадьбу, не слушать обещаний разбойников, напоминал об их обязанности, обещал им большую милость князя.
Дворовые слушали своего приказчика нехотя: дух мятежа проник и к ним; «вольная жизнь у батюшки-царя Петра Федоровича» манила их.
— Постойте, братцы, за правду, постойте и за княжеское добро. Не слушайте и не верьте льстивым словам разбойников. Будьте до смерти верными слугами нашего князя, и за сие получите от князя большую милость. Еще не верьте глупым слухам, что император Петр Федорович жив. Тот, кто назвался его именем — вор, душегуб Емелька Пугачев, беглый, каторжный казак… Постойте, мол, братцы, за правду! — так, между прочим, убеждал Егор Ястреб княжеских дворовых.
Но его слова не достигали никакой цели; дворовые хоть и обещали своему приказчику стоять против пугачевцев и не сдаваться им, но когда Чика, имея в своем отряде две пушки, приказал палить из них в усадьбу, и когда пушечные ядра перелетели через каменный забор усадьбы и, разорвавшись, ранили несколько человек, тогда дворовые решились отворить ворота и сдаться пугачевцам.
— Если не сдадимся, то нас всех перестреляют.
— Известно, надо сдаваться.
— Их вдесятеро больше…
— Надо скорее отворять ворота…
— Знамо, смотреть нечего.
— Если впустим разбойников, то нам их нечего бояться.
— А может, к усадьбе подошли не разбойники, а воинство царя Петра Федоровича.
— А тогда и разговаривать нечего, надо встречать с честью царское войско.
— Чай, приказчик наш заартачится.
— Неужели мы на него станем смотреть?
— Будет с него… похозяйствовал над нами, старый пес. Теперь наша очередь.
— Помытарил нами, теперь мы помытарим им.
— Идем, ребята, ломать ворота и с почетом встречать гостей.
Порядочная толпа княжеских дворовых с криком и угрозами направилась к воротам.
Егор Ястреб с саблею и пистолетом в руках попытался их было остановить и, забежав вперед дворовых, стал у ворот.
— Стой, ни с места! — грозно крикнул старик на толпу; лицо его было бледно и сам он весь дрожал, только не от испуга, а от волнения. Егор Ястреб был не робок, он хотел угрозою подавить непослушание дворовых.
— Первого, кто подойдет к воротам, я убью как собаку! — добавил он.
Дворовые остановились в нерешительности, они просто поражены были отвагою и неустрашимостью своего приказчика: их много, а он один.
— Отойди от ворот…
— Мы решили сдаться.
— Что кровь проливать напрасно…
— Тебя мы не тронем.
— Спасайся, если хочешь.
Громко заговорили княжеские дворовые и опять пошли к воротам.
— Пока я жив, вы не отопрете ворот! Иуды-предатели!
— А ты не лайся, старый пес.
— Теперича прощайся с своей властью.
— На нашей улице настал праздник.
— Уходи от ворот, пока цел!
— Ты один, а нас много…
— Да что, братцы, на него смотреть, тащи его от ворот…
Крики дворовых становились все грознее и грознее.
— Не подходите, убью! — кричал старик-приказчик.
Но его не слушали, дворовые все теснее и теснее окружали Егора Ястреба, уже протянуто было несколько рук, чтобы оттащить старика от ворот.
Раздался выстрел.
Один из дворовых, раненный приказчиком в грудь, со стоном рухнулся на землю.
Дворовые остервенели и всей толпой ринулись на старика-приказчика. Он стал защищаться саблей, но, скоро сабля у него была выбита, и Егору Ястребу пришлось бы поплатиться жизнью, если бы страшный стук в ворота не отвлек от него внимания дворовых.
Разбойники-пугачевцы огромным бревном с проклятиями и диким криком выламывали ворота. Ворота были железные и плохо поддавались. Тогда дворовые сами стали сбивать с ворот огромный замок.
Наконец ворота были отворены, и разбойники клокочущей лавой ворвались на двор княжеской усадьбы.
Старик-приказчик, израненный, избитый дворовыми, кое-как добрался до сада и до беседки, откуда был ход в подземелье.
Немалых трудов стоило ему отодвинуть диван, поднять дверцу и спуститься в подземелье.
По подземному ходу он не шел, а бежал, несмотря на свои раны; каждая минута была дорога, ему хотелось скорей догнать жену и воспитанницу.
Вот, наконец, старик вышел из подземелья в овраг, тут силы его оставили и он упал без памяти.
Здесь же в овраге находился родник. Ключевая вода била из горы.
Пелагея Степановна и Таня подтащили старика к роднику и обмыли раны на голове и груди. Эти раны были незначительные. Холодная вода облегчила и освежила Егора Ястреба, он открыл глаза и, увидя около себя жену и Таню, радостным голосом проговорил:
— Слава Богу! Я думал, что и не увижусь с вами.
— Голубчик, Егорушка, да кто же тебя так отделал-то? — со слезами спросила у мужа Пелагея Степановна.
— Подлецы-дворовые чуть не убили, проклятые.
— Да за что же, за что?
— Молчи, старуха, не время теперь разговаривать, а надо бежать, спасаться, не то все мы попадем в руки к разбойникам.
— Как, разве разбойники в усадьбе? — меняясь в лице, воскликнула Пелагея Степановна.
— Хозяйствуют там, проклятые душегубы. — Ну, пойдемте скорей, всякая минута дорога, разбойники и дворовые проникнут в сад, в беседку, увидят ход в подземелье и бросятся за мной в погоню.
— Куда же нам идти-то, Егорушка?
— В Казань. Авось как-нибудь туда доберемся. Только вот что плохо, пожалуй, скоро не выберешься на дорогу из этого оврага. Ведь, ишь, конца ему не видно. А все же нам надо поспешить. — Ну, идем.
