— Оно могло попасть в чужие руки, — почти спокойно ответил паша. — А нам это совсем ни к чему. Теперь ты должен вооружиться терпением и настойчивостью, стать осторожным и предусмотрительным. Отбери надежных людей, пусть они превратятся в незримые тени Фасих-бея и каждый день докладывают: где он был, с кем и о чем говорил. Покупай его слуг, их родных и знакомых, лезь во все щели, подсматривай и подслушивай. Я хочу все знать об этом кастрате!
Сначала Бухвостов не на шутку рассердился, когда узнал, что в Крыму украли не старого знатного мурзу, а мальчишку. Пусть он родовит и сын известного ханского вельможи, но какой от него прок? Что он может знать о замыслах хана Гирея и турок, если по молодости лет проводил время на охотах и в пирах? Где были глаза питомцев отца Зосимы, или какая татарская ведьма напустила в них туману, заставив все на свете перепутать? И как быть теперь — ведь не пошлешь снова казаков к Крым утащить еще одного мурзу? По два раза кряду такое не удается!
Однако виду, что расстроен, Никита Авдеевич не подал. Только крякнул с досады и затворился в горнице, велев себя никому не беспокоить. Некоторое время он еще ворчал себе под нос что-то о сопляках, которым нельзя доверить серьезного дела, и старых дурнях, которые их пестуют, но гнев быстро осел на дно души, уступив место надежде: что Господь ни сделает, все к лучшему. И не дано смертному заранее ухватить слабой своей мыслью глубину провидения, отдавшего в руки лихих казачков не старого Алтын-каргу, а его наследника.
Надо как следует раскинуть мозгами и повернуть все к государевой выгоде. Вести идут быстро — гонцы летят сломя голову, не зная сна и отдыха, поспевая лишь сменить лошадей, а татарчонка будут везти долго, есть время подготовиться к встрече. Главное, молодого мурзу привезли в Азов, а там уже проще…
День догорал, начало смеркаться, по углам горницы легли серые тени. Под образами в красном углу яркой точкой редел огонек неугасимой лампады, бросая желтоватые блики на золоченые ризы старинных икон. Поглядев на них, Никита Авдеевич вдруг радостно рассмеялся, бухнулся перед образами на колени и осенил себя крестным знамением: надоумил Господь! Дал бы теперь сил и разума свершить все, как задумано!
Зря он гневался на питомцев отца Зосимы, зря ругал их последними словами, — напротив, они, сами того не ведая, сделали ему неоценимый подарок! С Божьей помощью Бухвостов будет мудрым, аки змий, хитрым, как лиса, и терпеливым, как девка-кружевница, которая день за днем, не разгибая спины, плетет замысловатые узоры Так и он, не жалея сил и времени, будет измышлять все новые и новые хитрости, связывая узелок с узелком. Все одно — молодому мурзе от него теперь некуда деться! Даже если старый Алтын-карга узнает, где содержат сына, и начнет переговоры о выкупе, согласиться на них или отказаться вправе только сам Никита Авдеевич. А он своего не упустит!
Конечно, многие воспротивятся его замыслу, начнут спорить и отказываться, но он их уломает. В конце концов, можно и власть употребить, а там уж как в пословице: только в горку тяжело, а под горку санки сами катятся. Ничего, уговорим, улестим, где силой, а где щедрыми посулами.
Так, а кого же позвать поглядеть на татарчонка и поговорить с ним для первого раза? Человек тут нужен смышленый, доверенный, которому потом придется в это дело по уши влезть и не отступаться. Пожалуй, лучше всех подойдет Макар Яровитов. Смекалкой его Бог не обидел, отваги ему тоже не занимать, проверен много раз в опасности и язык за зубами держит крепко, даже сильно во хмелю. Бывало, этот боярский сын вылезал невредимым из страшных передряг, словно мать его в детстве заговорила. Такой быстро поймет, что от него требуется, и пойдет хоть к черту в зубы. Вот его и позовем…
После весточки от Паршина минула почти неделя, пока довезли до Москвы пленника. Стоя у открытого окна своего терема, Никита Авдеевич увидел медленно въезжавших во двор запыленных казаков. Среди них, привязанный к седлу, устало покачивался на лошади стройный молодой человек в богатой, но грязной татарской одежде.
— Антипа! — не оборачиваясь, крикнул Бухвостов. Услышал скачущую походку горбуна и приказал: — Пошли за Яровитовым. Пусть немедля будет здесь. А магометанина отправьте на задний двор.
— Пытошную готовить? — шмыгнул носом шут
— Баню вели истопить, — криво усмехнулся Никита Авдеевич. — Да кликни Павлина Тархова, он лучше всех гостей попарит.
— Во-о-на, баню, — протянул Антипа. — По мне, так я бы его сразу к Пахому, в пытошную.
— Делай, что велят! — Бухвостов для острастки притопнул каблуком. — Может, еще и будет по тебе. Шевелись!
Горбун убежал. Дьяк еще немного постоял у окна, наблюдая, как пленника сняли с коня и поволокли через сад к другим воротам, за которыми скрывалась тайная резиденция Никиты Авдеевича. Вот у ворот появилась огромная фигура похожего на медведя стрельца Павлина Тархова, одетого в долгополый лазоревый кафтан. Павлин легко вскинул татарчонка на плечо, протиснулся в щель между приоткрывшихся створок, и ворота немедленно захлопнулись. Все! Теперь Рифат выйдет оттуда только по слову Бухвостова.
Никита Авдеевич облегчённо вздохнул и пошел вниз: чваниться ни к чему — надо приветить казачков, молвить им ласковое слово, наградить за службу подарками. Заодно расспросить: каковы дела в Азове, спокойно ли в Диком поле, какие новости доходят из Крыма и Турции? Пусть станичники на славу угостятся и отдохнут с дороги, а там и в обратный путь.
Яровитов не заставил себя ждать. Когда Бухвостов подошел к воротам своей тайной резиденции, Макар уже нетерпеливо прохаживался там, сбивая головки одуванчиков кончиком длинной плети. Из-за сдвинутой на затылок шапки на его лоб падали русые кудри, глаза озорно блестели.
— Доброго здоровья, Никита Авдеевич, — поклонился он дьяку. — Никак, привезли?
— Привезли, — важно кивнул Бухвостов.
Он стукнул тяжелым кулаком в ворота. Караульные стрельцы впустили его и Макара.
— Сейчас давить не надо, пусть созреет, — шагая по деревянным мосткам к дому, предупредил дьяк. — Отец у него в молодости отчаянный был. Если и у сынка кровь горячая, как бы промашки не вышло.
— Ну да, — засмеялся Яровитов. — Сын в отца, отец во пса, а вместе в бешеную собаку! Одно слово — ордынцы.
— А по мне, хоть бы и пес, лишь бы яйца нес, — в тон ему ответил Никита Авдеевич, пряча в бороде лукавую усмешку.
— Ой ли? — покачал головой Макар. — Как бы нам не опростоволоситься. Можно ли татарину верить?
— Увидим, — поднимаясь на крыльцо, буркнул дьяк. — Не зря говорят: корова черная, да молоко у ней белое! Вот и попробуем мурзу выдоить.
Они прошли через сени и оказались в длинной сумрачной комнате. В углу сидел на лавке пленник; его обритая голова успела обрасти короткими темно-русыми волосами. Левый рукав халата был разорван, сапоги покрыты коркой грязи. Напротив него, за столом, сидел Павлин Тархов и разглядывал красную шапку, отороченную мехом степной лисы. Зеленые камушки, вставленные вместо глаз хищницы, загадочно мерцали.
Павлин встал, степенно поклонился дьяку и Яровитову, потом прошел за спину татарина и замер. Рядом с огромным стрельцом сидевший на лавке рослый Рифат оказался заморышем. Никита Авдеевич не спеша уселся за стол, указал Макару устроиться рядом и, как бы невзначай, обронил:
— Поесть-то ему дали?
— Не хочет, — пробасил стрелец.
— Э-э, — сокрушенно покачал головой дьяк, — Ты чего же от нашего хлебушка отказываешься? Не дело!
Рифат молчал и не поднимал головы. Однако по тому, как чуть дрогнули его пальцы, как напряглись плечи, Бухвостов понял: татарчонок знает русский язык. Но захочет ли он в этом признаться? Ну, не захочет и не надо!
— Голодный сидишь? — перейдя на татарский, участливо спросил дьяк. — Отвечай!
Молодой мурза молчал. Никита Авдеевич мигнул Павлину, тот сграбастал Рифата и, как котенка, поднял над лавкой.
— Прикажешь на дыбу? — Стрелец встряхнул пленника.
— Пусти! — дернулся татарин.
Он поднял голову, и дьяк увидел его лицо — юное, красивое, но какое-то безжизненно-бледное, с потухшими глазами.
— Ну вот, а прикидывался немым, — улыбнулся Макар.
— Отпусти, — махнул рукой Бухвостов, и стрелец бросил Рифата на лавку. Тот хотел вскочить, но огромная ладонь прижала его, не позволив подняться. Татарин побледнел еще больше и задышал судорожно и часто, как вытащенная на берег рыба.
— Я не слышу, не слышу, — сдавленно просипел он. — Твои люди сильно били меня. Ударили в ухо, я ничего не слышу!
— Врешь, слышишь, — подскочил к нему дьяк, ловя ускользающий взгляд пленника. — Как про дыбу заговорили, враз услышал! Огня хочешь?
— Отец выкуп даст, — дернулся Рифат, но стрелец держал крепко. — Сколько тебе нужно?
— Много, — засмеялся Никита Авдеевич. Пленник, наконец, открыл рот! — Хватит ли у него богатства, чтоб расплатиться со мной?
