— Много, — засмеялся Никита Авдеевич. Пленник, наконец, открыл рот! — Хватит ли у него богатства, чтоб расплатиться со мной?
— Иляс-мурза очень богат, он ничего не пожалеет. Пошли к нему своего человека, я напишу отцу.
— Хорошо, хорошо, — поощрительно улыбнулся Бухвостов. — Значит, орда не будет воевать, если мурза дает выкуп за тебя? Если война, то какой же выкуп?
— Я слышал, что будет поход, — почти простонал подавленный татарин — Но отец все сделает для меня.
— Какой поход? — гнул свое дьяк. — Куда пойдет орда?
— Под Азов. — Рифат понял, что проговорился, и зло заскрипел зубами.
Бухвостов и Яровитов многозначительно переглянулись: крымчаки не двинут конницу под Азов без ведома турецкого султана. Да и не способна одна орда, без помощи турок, взять крепость. Вернее всего, они пойдут туда вместе. Но только ли под Азов, не хлынут ли степняки и янычары на Русь?
— Когда пойдут? — снова подступился к пленнику Никита Авдеевич. Но татарин снова замкнулся, и дьяк вернулся к столу. Тяжело сел и подпер голову рукой.
— Не хочешь по-хорошему? — вкрадчиво спросил Макар. — Как же тогда переговоры о выкупе?
— Деньги будут, — презрительно скривил губы успевший немного оправиться Рифат. — Посылай гонца к мурзе.
— А если не пошлем?
— Алтын-карга великий воин, — гордо выпрямился татарин. — Он заставит тебя вернуть сына.
— Ага, — зевнув, согласился Бухвостов. — Пугала баба лешего в лесу, да сама в болоте и утопла. Чего ты перед нами хорохоришься? Ты же болдырь! Всякому известно, что сына татарина и русской презирают в орде и кличут болдырем!
— Ты!.. — Рифат хотел броситься на него, однако стрелец оказался проворнее. Он поймал татарина за руки, вывернул их назад и уперся ему коленом в спину, грозя сломать хребет. Пленник взвыл от боли, глаза его яростно сверкнули.
— Вот-вот, ожил, молодец, — равнодушно глядя на него, отметил дьяк. — Не нравится правда-то, обидно слушать?
— Ты мне за все заплатишь, — брызгал слюной Рифат. Он даже не заметил, что давно говорит с Бухвостовым на русском языке.
— Дурак! — лениво процедил Никита Авдеевич. — Ты еще не знаешь, какова может быть моя плата. Могу расплатиться огнем и кнутом, могу — дыбой и каленым железом, могу — колодкой на шею и голодом. Но могу и по-другому.
Молодой мурза обмяк и теперь понуро сидел, обхватив руками голову, словно хотел заткнуть уши и больше не слышать, что говорит этот дородный пожилой русский. О Аллах, уж лучше бы они начали его пытать и предали смерти, чем заставляют сносить оскорбления.
— Знаешь, сколько татарских вельмож отложилось от орды и стало верно служить великому государю? — продолжал Бухвостов. — Со времен Мамая мурзы переходят к нам. Даже царь Борис Годунов был потомком татарского мурзы. Что тебе орда? Рано или поздно ей придет погибель, а Русь была и будет стоять! Охота пресмыкаться перед ханом и турками? Ты же больше чем наполовину русский, чего тебе за магометанскую веру держаться? Пять раз намаз совершать, вина не пить, закон шариата соблюдать. Скажешь, зато можно иметь четыре жены? Ну и что? Отец твой с одной живет. Мы и тебе тут славную невесту найдем, а девок дворовых и так сколько хочешь, гуляй гоголем, пока сила есть. Вот давай и поговорим о другой моей плате: за все заплачу тебе сохранением жизни и почетом. Свободу дам, а государь за службу деревеньку пожалует.
Рифат смотрел на него со смешанным чувством недоверия и страха: никак не мог уловить, куда клонит хитрый русский. То он пугает огнем и дыбой, а то заводит речь о мурзах, перебежавших из орды на Москву, и обещает женить. Зачем его украли? Зачем везли через море и через всю огромную страну на далекий север? Дома отец и мать хотели найти ему русскую жену, а здесь того же хочет важный бородатый урус? Зачем, что ему от него на самом деле надо? Узнать, куда и когда пойдет в поход орда? И кто тот человек, что сидит рядом с пожилым урусом? Он значительно моложе, и у него лицо бывалого воина. В этом Рифат не мог ошибиться. Но почему второй урус почти все время молчит?
— Чего тебе от меня нужно? — прошептал сбитый с толку татарин. — Я же предложил тебе выкуп!
— У вас там все одно междоусобица, — словно не слыша его, говорил дьяк. — Ногайская орда к себе тянет, Белгородская — к себе, а Каменецкая давно на хана волком смотрит. Только и ждут, чтобы отложиться от Гирея. А если ты вернешься, людишки Азис-мурзы тебя прирежут! Не любит он твоего отца, да и тебе веры не будет. Вот и выбирай, что лучше.
— Чего тебе нужно? — выкрикнул Рифат.
— Заплатить за все хочу, — добродушно ответил Никита Авдеевич. — Свободой и хорошей женой, почетом и богатством.
— Ты считаешь меня дураком? — криво усмехнулся пленник.
— Нет, не считаю. Крестись, и все будет, как я обещал.
— Никогда! Лучше смерть!
— Ну, лучше, так лучше, — спокойно согласился дьяк. — В поруб его!
Павлин вмиг скрутил татарина и поволок к дверям. Вот его тяжелые шаги раздались уже в коридоре, бухнула дверь. Никита Авдеевич встал и подошел к оконцу. Стрелец волок пленника к земляной яме, внутри которой был осиновый сруб, как в глубоком колодце. Сверху яму закрывала тяжелая крышка из бревен. Это и был поруб.
Откуда ни возьмись, вывернулся горбун Антипа и начал корчить зверские рожи, дразня татарина. То показывал ему сложенную «свиным ухом» полу кафтана, то высовывал язык, то пальцами подтягивал к вискам глаза, изображая степняка.
— Уйди, шайтан! — хрипел Рифат. — Убью!
— Сам раньше сдохнешь, — прыгал вокруг Антипа. — Посиди-ка у хозяина в порубе, свиное рыло!
— Я тебя зарежу, — уже из ямы глухо донесся голос молодого мурзы.
Но тут опустили крышку, и стало тихо. Караульный стрелец уселся на край сруба и принялся старательно вырезать ложку из липовой чурки.
— Пусть остынет маленько. — Никита Авдеевич обернулся к Макару: — Давать только воду и хлеб.
— Созреет ли? — с сомнением спросил Яровитов. Бухвостов помолчал, собираясь с мыслями, потом тихо
сказал:
— Боюсь загадывать. Если мы удержим сына и перетянем его на свою сторону, Алтын-карга может отложиться от хана и уйти под нашу руку! А это не одна сотня сабель уйдет от Гирея.
— Уж не надеешься ли ты, Никита Авдеевич, всю орду растащить?
— Эк, хватил! Ослабить ее — и то дело. Но нам дороже другое: не надо, чтобы Иляс-мурза от Гирея уходил!
— Как так? — не понял Макар.
— Просто, — развел руками Бухвостов. — Через сынка хочу родителя заарканить! Старый мурза много знает, о лучшем соглядатае в Крыму и мечтать нечего.
— Ну, — только и смог вымолвить пораженный Яровитов.
— А ты не нукай, лучше готовься в дорогу. К Алтын-карге тебе ехать…
* * *
Рифат просидел в порубе трое суток, показавшихся ему томительно долгими неделями. Пленнику давали только воду и хлеб, но он понял, что убивать его не собираются: зачем лишать жизни узника, за которого можно взять деньги? По мнению Рифата, пожилой урус просто набивал цену.
Сидеть в земляной яме оказалось несладко: холод пробирал до костей, давила на уши гробовая тишина, изредка нарушаемая непонятными шорохами и слабым потрескиванием, угнетала темнота, и временами возникало ощущение, что ты навсегда ослеп и больше не увидишь солнца. Повернуться было нельзя — со всех сторон плотно пригнанные друг к другу толстые бревна: ни сесть, ни лечь, даже спать приходилось почти стоя. А под ногами хлюпала противная жирная грязь. Тонкие сапоги быстро раскисли, и вскоре Рифат месил грязь босиком. Он быстро потерял счет времени и даже не пытался определить, сколько уже находится в темном бревенчатом погребе. Крышка открывалась нерегулярно, и смутный квадратик света наверху был не больше детской ладошки. Что там, на воле: день, утро, вечер? Молодой мурза отвязывал от веревки кувшин с водой и хлеб, жадно ел, потом привязывал пустой кувшин и дергал за веревку. Глухо бухала крышка, и опять тишина.
Первая же попытка оставить у себя кувшин, чтобы использовать черепки для подкопа была пресечена сторожами очень просто: ему не давали воды до тех пор, пока он не вернул посуду. Тогда Рифат попробовал разгребать земляной пол руками, но наткнулся на камни, в кровь исцарапал руки и отказался от мысли о побеге. Да и куда бежать?
Завладевшая им поначалу мысль о смерти постепенно отступила. Одно дело умереть в бою, когда кровь буйно ударяет, в голову и ярость слепит глаза, — короткий взмах чужой сабли или посвист стрелы, и ты уже в раю. Под пыткой тоже проще умереть — там поддержат ненависть к врагам и упрямство. Но совсем по-другому смерть виделась здесь, в темной холодной яме, где тебя никто не видит и не слышит, сколько бы ты ни надрывался в отчаянном крике. Рифат уже пробовал кричать, но ничего не добился: то ли его не слышали, то ли не обращали внимания на вопли пленника. Разве почетна смерть в деревянной ловушке? Несмываемый позор падет на весь древний род Иляс-мурзы, если его сын сдохнет в грязи, среди собственных нечистот, добровольно отказавшись от жизни. Нет, уж лучше слушать уговоры пожилого уруса и полной грудью вдыхать свежий воздух, чем заживо гнить в огромном и страшном подземельном гробу.
