лицу вид перекошенный и яростный. Госпожа спокойно взглянула на Юсуфа: мелькнет ли в его глазах ужас. Но он не почувствовал ужаса, ему было невыразимо грустно при мысли, что госпожа столь многого ждет от него. Миг — и она закрыла лицо, тихо пробормотала несколько слов.
— Она говорит, это ее… — Халил умолк, подбирая слово, нетерпеливо фыркая, сердясь на собственную растерянность.
— Напасть, — произнес другой голос позади. Краем глаза Юсуф заметил фигуру, пристроившуюся у него за спиной. Это присутствие он ощущал и раньше, но не смотрел в ту сторону. Теперь, обернувшись, он увидел молодую женщину в длинном коричневом платье, расшитом серебряной нитью. Она тоже накрыла голову шалью, но сдвинула ее так, что можно было разглядеть и лицо, и волосы спереди. Амина, подумал он, и невольно улыбнулся. Отворачиваясь, он успел удивиться ее несходству с Халилом — лицо более круглое, кожа смуглее. При свете расставленных в комнате ламп кожа ее словно светилась. Улыбка все еще дрожала у него на губах, когда он вновь повернулся к госпоже, но сам он этого не сознавал. Госпожа совсем спрятала голову в шаль, теперь он видел лишь абрис ее лица да сверкающий пристальный взгляд. Халил заговорил с ней, потом перевел Юсуфу:
— Я сказал ей, ты ее выслушал, ты видел то, что она хотела тебе показать. И что ты сожалеешь о боли, которую она претерпевает. Что тебе ничего не известно о недугах и ты никоим образом не сумеешь ей помочь. Хочешь еще что-то добавить? Говори решительно, резко.
Юсуф покачал головой.
Когда Халил смолк, возбужденно заговорила госпожа. Несколько минут она обменивалась с Халилом сердитыми репликами, которые тот не удосужился перевести.
— Она говорит, ее излечат не твои знания, а твой дар. Она хочет, чтобы ты прочел молитву и чтобы… чтобы прикоснулся к ней там. Не делай этого! Что бы она ни говорила, не делай этого. Прочти молитву, если знаешь подходящую, но не подходи к ней. Она говорит, она хочет, чтобы ты прикоснулся к ее сердцу и исцелил рану в нем. Ты просто прочти молитву, и мы уйдем после этого. Если не знаешь молитв, притворись.
Юсуф на миг склонил голову и забормотал то немногое, что запомнил из молитв, которым обучал его имам в мечети. Чувствовал он себя довольно глупо. Когда он произнес «аминь», Халил громко повторил, а за ним и госпожа и Амина. Халил поднялся и потянул за собой Юсуфа. На прощание госпожа велела Амине попрыскать им на руки розовой водой и окурить благовониями. Юсуф забыл опустить глаза, когда Амина приблизилась, и прежде, чем все-таки отвел взгляд, увидел ответное любопытство в ее глазах.
— Не говори никому, — предупредил Халил. На следующий день их снова позвали в дом, но Халил пошел туда один. Нет, мы этого делать не будем, сказал он. И там, в доме, спор продолжался по меньшей мере час. Халил вышел мрачный, он потерпел поражение.
— Я обещал, что ты придешь завтра и прочтешь молитву. Сеид меня убьет.
— Ничего страшного. Я быстро помолюсь, и мы уйдем, — сказал Юсуф. — Нельзя же оставить бедную женщину без помощи, если средство в наших руках. Завтра я вложу большую силу в молитву. Это одна из самых могущественных, каким меня учил имам.
— Не дури! — рассердился Халил. — Что за шутки? Будь осторожен, не то тебе задницу раздерут, ею и будешь смеяться.
— Да что с тобой? Госпожа хочет молитву — мы помолимся, — жизнерадостно ответил Юсуф. — Неужто отказывать ей в дарах, которые послал Господь?
— Мне не нравится, как ты дурачишься на этот счет, — сказал Халил. — Это серьезно или может сделаться серьезно. Особенно для тебя. То, что у нее на уме, пугает меня.
— А что у нее на уме? — спросил Юсуф, все еще улыбаясь, но встревоженный тревогой Халила.
— Кто может в точности знать, что там в уме безумца, но я предполагаю худшее. Ее словно и не беспокоит, что она творит, она не боится. И эта неумеренная хвала… ангел Божий. Это же безумие. Ты не ангел. И дара никакого у тебя нет. Если тебя все это не пугает, то очень напрасно.
На следующий день госпожа приветствовала их улыбкой. Было уже далеко за полдень, над внутренним двором дрожало знойное марево. В комнату, где она принимала их, солнце просачивалось сквозь тонкие задернутые занавески, в кадильнице плавились и дымили крошечные кусочки уда. Госпожа казалась не столь взволнованной, как в их первое посещение, она слегка откинулась на подушки, но ее глаза все так же бдительно полыхали. Амина сидела на прежнем месте, и она тоже улыбнулась, когда Юсуф посмотрел в ее сторону. Юсуф склонил голову, закрыл глаза руками, приступая к молитве, и почувствовал, как глубокая тишина окутала комнату. Из сада доносилась приглушенная птичья трель, и едва слышно бормотала текущая вода. Скрывая улыбку, он растягивал молчание так долго, как мог, а потом забормотал вслух, как бы приближаясь к завершению. «Аминь» разнесся эхом, и, когда Юсуф глянул на госпожу — та заговорила вскоре после окончания молитвы, — он увидел, что ее глаза лучатся удовольствием.
— Она говорит, что почувствовала облегчение после первой же твоей молитвы, — хмуро сообщил Халил. Госпожа говорила заметно дольше, перевод Халила оказался настолько краток, что госпожа вопросительно обернулась к Амине.
— Она хочет, чтобы ты снова пришел помолиться, — нехотя продолжал Халил. — И ел в доме. Чтобы мы оба ели в доме. Она говорит, мы едим во дворе, точно собаки или бездомные бродяги. Она хочет, чтобы ты каждый день ел здесь. По-моему, это приведет к неприятностям. Скажи, что ты этого делать не можешь… иначе… скажи, иначе твой дар пропадет.
— Сам и скажи, — посоветовал Юсуф.
— Я сказал, но она хочет, чтобы ты говорил сам, а я переводил. Скажи что угодно, главное — покачай головой несколько раз, как будто отказываешься. Один-два раза решительно покачай головой, вот так.
— Скажи ей, что я чувствую себя неловко и странно от этого разговора и не смогу есть в ее доме, — велел Юсуф, и ему показалось, что Амина за его спиной улыбнулась. Или же он надеялся, что она улыбнулась. Халил смерил его сердитым взглядом.
Они вернулись на следующий день и еще через день. Прежде, работая в магазине, они почти не заговаривали о госпоже, но теперь, когда Юсуф начал молиться о ее ране, Халил ни о чем другом и говорить не мог. Юсуф то подначивал его, то пытался унять тревогу своего товарища, но не было конца ни беспокойству Халила, ни его болтовне. Он попрекал
