В середине декабря Скляев с Верещагиным предстали перед царем. Вид у них был виноватый. Друзья переминались, переглядывались, пересмеивались.
— Бес попутал, Петр Лексеич, — начал Скляев, — по отечеству-то соскучились, ну в Первопрестольной душу с Лукьяном отвели. Время позднее, где-то в Мясницком переулке солдаты нас задрали, мы при шпагах были, спуску не дали. А те донесли в Преображенский. В холодной отоспались. Плетьми князь-кесарь угостил…
Петр слушал и хохотал, потом за выпивкой расспрашивал подробности.
Вскорости за появлением Скляева с Верещагиным почта принесла ответ Ромодановского на царский запрос. Порядок завели строгий, на каждое царское письмо ответ полный. «Что ты изволил мне писать, — отвечал князь-кесарь, — о Лукьяне Верещагине и о Скляеве, буде я их задержал — я их не задерживал, только у меня сутки ночевали. Вина их такая: ехали Покровскою слободою пьяные и задрались с солдаты Преображенского полку, изрубили двух человек солдат и по розыску явились на обе стороны. Но обе стороны не правы; я, разыскав, высек Скляева за его дурость, так же и челобитчиков, с кем ссора учинилась, и того часу отослал к Федору Алексеевичу Головину. В том на меня не прогневись: не обвык в дуростях спускать, хотя бы и не таковы чину были».
Сидели до полуночи вместе, разбирали чертежи «Предистинации», утром пошли на стапель, где начали тесать из дубовой заготовки топтимберсы, составные части форштевня.
— Смотри не позабудь, — напоминал Петр Скляеву, — сюда на стапель ни один иноземец не должен касаться. Глядеть можно, а ладить ни-ни. Я нынче отъеду в Москву. Буду после Крещенья. Сносись прямо токмо со мной, Апраксину докладывай. Он за Протасьевым присматривать станет.
Царь постепенно забирал вожжи управления, ставил верных людей надзирать за важными делами.
Крюйсу оговорил его обязанности:
— Ты покуда мой первый товарищ по морскому делу. Вместе с Резом досконально просмотри все корабли в Воронеже и в Паншине, других местах. Сам видишь, худого немало. А нам плыть по морю, роспись составь потребную на каждое судно.
Царь собрался уезжать, но в Воронеже объявился из Крыма солдат, бывший в плену. Принес тревожную весть: «Крымский хан грозится идти на Воронеж, спалить корабли». Приказал Апраксину:
— Пришлю полк солдат, насыпай вал вокруг верфи, караулы и дозоры выставишь.
В Москве первым делом Петр объявил Головину:
— Читай указ!
— «Повеления всеми делами морскими для… начальствование Приказом Воинского морского флота…»
— Первым адмиралом у меня будешь отныне, весной пойдем к Азову, эскадрой начальствовать станешь.
Апраксин помогал Крюйсу и его землякам обживаться в новой стороне. Избы рубили рядом, когда начинались морозы, подбирали вместе полушубки, тулупы. Корнелий Крюйс присматривался. В Голландии кончается деревня, за огородами начинается другая, соседняя, потом городок, местечко. Нет ни клочка свободной земли, каждое дерево на примете. Здесь другое дело. Отойдешь от стапеля на полсотню шагов, кругом раздолье. Поля, сосновые рощи, конца-края не видать. Хорошо было париться в баньке с Апраксиным, благо, он оказался компанейским человеком…
Но не все здесь нравилось бывалому мореходу. Любил он как истинный мореход порядок, честность в поступках, бережливость. На стапелях все было не так. Приказчики вороватые, глядя на них, работники трудятся вполсилы, многие ударяются в бега, их ловят, секут плетьми. Какие из них умельцы… Водку хлещут ведрами… Хотя есть и добрые мастера, как Оська Щека со своей ватагой, Якушка Иванов, нижегородский мастеровой. Совсем не нахвалится Крюйс на Федосея Скляева и Верещагина. Отменные корабельные мастера. Хотя это и не епархия вице-адмирала, но видать сразу, золотые руки, умные головы…
Присматриваясь к строительству «кумпанских» и казенных кораблей, Апраксин заметил много непорядков. Приписывали к строительству тысячи людей, а трудились сотни, на припасы отпускали большие деньги, а такелаж поставляли гнилой. На складах не было запаса сухого леса, а в казенных избах адмиралтейства его помощники, стольники Ванька Колычев и Сенька Языков, то и дело принимали окрестных помещиков, о чем-то шушукались, при появлении Апраксина смолкали, воровато прятали глаза…
Петр объявился в Воронеже сразу после Крещенья, но не успел осмотреться, прискакал гонец от Ромодановского:
— Генерал Лефорт Богу душу отдал…
После похорон Лефорта царь признался Головину:
— Ты нынче один главный адмирал у меня, рази еще твой тезка Апраксин. Так что бери вожжи в руки, особо смотри за иноземцами, дабы деньгу казенную по-честному отплачивали.
Накануне отъезда в Воронеж Петр пожаловал Головина только что учрежденным орденом Святого Апостола Андрея Первозванного. Повесив на шею ленту с орденом, поцеловал:
— Ты первый кавалер сего ордена, и по делу. Пособляй флоту и посольскими делами. Как уговорились, в Голландию посылай Андрея Матвеева, а Украинцева готовь в Порту, к султану. В половодье тронемся из Воронежа до Керчи. Возницын покуда перемирие сторговал, надобно с турком кончать. На Карла пойдем.
Перед уходом эскадры к Азову Петр подписал указ о назначении Емельяна Украинцева чрезвычайным послом в Константинополь. Помнил царь совет Возницына — послать к туркам человека незнатного, но умного. Да и Головин, отвечая теперь и за Посольский приказ, рекомендовал:
— Лучше Емельяна не сыскать, десяток лет приказом верховодил, все ходы и выходы к туркам знает, обхождение ихнее, к тому же умен знатно. В пути время будет, промыслим наказ, надобно генеральную линию ему указать.
В январе дьяк Прокофий Возницын подписал в Вене с турками перемирие на два года. Долго упирались послы из Константинополя. Подзуживаемые Англией и Голландией, не только Керчь не хотели отдавать, но и завоеванные крепости по Днепру требовали обратно. Стращали Возницына и «союзники»… Они уже втихомолку сговорились с Турцией и за спиной России заключили договор. Больше всех выгод приобрел цесарь Леопольд, известный своим коварством. Теперь можно было уступить султану за счет Московии. Австрийского посла поддерживали «посредники».
— Вы рискуете остаться один на один с армией султана, и вам придется плохо, — в один голос твердили послы Англии и Голландии.
Но Возницын стоял твердо:
— Война так война, у русского царя достаточно сил воевать и без союзников.
Турция согласилась скрепя сердце на перемирие. Азов остался за Россией. Договорились переговоры продолжить в Константинополе…
Свой замысел похода Петр изложил кратко:
— Пущай ихний паша донесет султану, сколь пушек видел под Керчью. Запомни, нынче мы идем к Азову силу показать.
Приехав в Воронеж, Петр первым делом выслушал Апраксина, нахмурился:
— Сам вижу, проглядел Протасьева. Вернемся с Азова, разворошим трутней. Сей же час недосуг. Бери галеру, спускайся к Азову, промеришь все гирла донские и проход к Таганрогу. Там флот стоять будет.
На Пасху вся речка Воронеж, до самого устья, пестрела российскими флагами, адмиральскими вымпелами. На рейде выстроился на якорях морской караван по порядку старшинства. Флагман, адмирал Головин, поднял свой вымпел на шестидестидвухпушечном «Скорпионе», Крюйс на тридцатидвухпушечном «Благом начале», Петр Михайлов на сорокадвухпушечном корабле «Отворенные ворота». За ними вытянулись цепочкой «Апостол Петр», «Крепость», полдюжины многопушечных кораблей, десятки галер…
Весенний ветер трепал многоцветие флагов, хлестко хлопали косицами вымпелы.
Борта флагмана сверкнули огненными языками, окутались дымом. Над перекатами загремели пушки. Адмирал поднял сигнал: «С якоря сниматься, следовать за мной».
Царский «Указ по галерам» гласил: «Никто не дерзнет отстать от командорского корабля, но за оным следовать под пеной. Ежели кто отстанет на три часа, четверть года жалованья, ежели на шесть — две трети, ежели на двенадцать часов — за год жалованье вычесть».
Азов встретил эскадру салютом. На борт царского корабля поднялись воевода и Апраксин. Первым представился царю воевода, боярин Степан Салтыков.
— Заждались мы, государь…
— Здесь я не государь, а господин капитан, так меня впредь величай.
У Салтыкова запершило в горле.
— Господин капитан, все подобру, татары токмо норовят укусить, но мы их отгоняем.
— Про то ведаю. — Вдруг вспомнил: — Сынок твой письма присылает?
Салтыков смешался: «Откуда царь-батюшка ведает?»
— Как же, госу… — поперхнулся, — господин капитан. Все письма пересылает мне матушка. Слава Богу, жив-здоров.
— Помню его в Голландии, в науке смекалист… — Подозвал Апраксина: — Как фарватер?
— От гирла промер сделали до Таганьего Рога, вешки понатыкали, пройти вмочь, но нынче устье обмелело, неделю был ветер верховой, согнал воду.
