Анна Александровна всецело отдалась прелестям первого материнства, целый день возясь со своим крошкой, открывая в нем все новые и новые достоинства и способности и чуть ли не гениальный ум.
Таково блаженное состояние всех молодых матерей.
Время шло.
Дело об утверждении в правах наследства окончилось, и Михаил Дмитриевич уже собирался ехать осматривать свои новые владения, вел переговоры с агрономами, техниками и горными инженерами.
Решено было, что ребенок останется с бабушкой, матерью Анны Александровны, и нянькой, так как он ко времени отъезда будет отнят от груди, — молодая мать кормила сама, — а Анна Александровна поедет вместе с мужем.
Хотя последней было тяжело расставаться с сыном, но ввиду того, что бабушка была несомненно тем надежным лицом, на которого можно было его оставить, а Михаил Дмитриевич не хотел и слышать о поездке без жены, Анна Александровна, после некоторого колебания, согласилась.
Разлука с ее ненаглядным мужем тоже была для нее не из легких. Она так привыкла за это время быть с ним неразлучной.
Несмотря на то, что они после свадьбы стали жить на широкую ногу, — Михаил Дмитриевич нашел прекрасную квартиру на Сергиевской и роскошно меблировал ее, — жизнь они вели сравнительно уединенную и, не считая театров и концертов, которые усердно посещали, круг их знакомых был очень ограничен.
Взаимная любовь делала им приятными вечера, которые они просиживали одни, посторонние только бы вносили дисгармонию в аккорды их семейного счастья.
В их жизни не наступило еще того, почти неизбежного в супружестве времени, когда муж и жена, оставаясь с глазу на глаз, должны или браниться, или молчать.
Только тогда домашний очаг выносится на народ, на базар.
Время отъезда приближалось, когда вдруг из конца в конец России с быстротою молнии пронеслась весть о предстоящей войне с Турцией.
Сперва это было в форме настойчивого слуха, нуждавшегося в подтверждении.
Наконец явилось и это подтверждение.
Обнародован был высочайший манифест о начале военных действий.
То сочувствие, с которым не только русское общество, но и русский народ встретил объявление войны за освобождение наших братьев-славян от турецкого ига, не поддается описанию.
Еще ранее этих слухов о предстоящей войне, Россия, как один человек, следила за событиями на Балканском полуострове, и все симпатии русских людей были на стороне боровшихся за свою свободу болгар и сербов, в рядах которых сражались наши храбрые добровольцы.
Первые павшие из них в борьбе с турками были окружены ореолом народных героев.
В Михаиле Дмитриевиче Маслове проснулся не только русский человек, но и русский солдат.
Звук воинской трубы заставил затрепетать его сердце. Были забыты личные дела, были забыты имущественные интересы — все потонуло в одном великом деле, в одном русском общенародном интересе, — это дело, этот интерес была война за страждущих в иноверной неволе единоверных братьев.
— Я поступаю в армию… — заявил он Анне Александровне.
Молодая женщина сначала побледнела и не сразу ответила своему мужу.
Но через несколько мгновений она оправилась и с чуть заметною дрожью в голосе произнесла:
— Я буду молиться за тебя…
Восторженным взглядом подарил ее муж за эту геройскую фразу. Вопрос был решен.
Михаил Дмитриевич подал докладную записку и вскоре, снова облачившись в военный мундир, отправился в действующую армию, прикомандированный к одному из кавалерийских полков, находившихся на Кавказе.
Будучи, таким образом, на другом театре военных действий, он не встретился с Савиным.
При взятии Карса, он выказал чудеса храбрости и был тяжело ранен в правую сторону груди.
Около двух месяцев пробыл он в лазарете, но перенесенные им страдания были вознаграждены тем, что раненая грудь его была украшена славным «Георгием».
Остальную часть компании он сделал счастливо и по окончании войны вышел в отставку и вернулся в Петербург.
Его встретили ласки молодой жены и первый лепет сына.
Анна Александровна, бросившись в объятия мужа, буквально замерла в них от радости.
Когда же первый порыв встречи прошел, она вдруг истово перекрестилась и с благоговением поцеловала украшавший грудь Михаила Дмитриевича беленький крестик.
После нескольких месяцев отдыха, Маслов с женою уехали из Петербурга, в сопровождении специалистов и около полугода употребили на объезд принадлежавших им имений, фабрик и золотых приисков.
Дело оказалось далеко не в таком безотрадном положении, как говорили; пришлось сделать лишь несколько перемен в администрации приисков и некоторых фабрик, и громадное и разнообразное дело было почти налажено.
Заявление Михаила Дмитриевича, что он ежегодно, в неизвестное для управляющих время, будет лично приезжать на место, подтянуло нерадивых и сильно наживавшихся на хозяйском добре служащих, бывших в течение многих лет без всякого надзора.
Михаил Дмитриевич, ознакомившись с делом, сам принялся за руководство им из Петербурга, получая ежемесячно отчеты и давая те или другие письменные приказания.
Несколько месяцев в году приходилось все-таки находиться в разъезде.
Эти последующие поездки он уже совершал один.
Прошло два года.
Несмотря на множество работы по своему многочисленному хозяйству, Маслов поддерживал переписку с Николаем Герасимовичем Савиным, который писал ему из заграницы и описывал подробно свои приключения.
Михаил Дмитриевич называл шутя эти письма «главами романа», а Анна Александровна всегда с удовольствием слушала их, хотя они производили на обоих тяжелое впечатление.
— Жаль беднягу — такая жизнь разорит его окончательно… — говорил Маслов.
— Бедный, бедный, эта Марго, действительно, точно отуманила его, он, видимо, мечется по сторонам, чего-то ищет и не находит.
— Действительно, он, кажется, до сих пор еще влюблен в нее, хотя не хочет в этом признаться…
— Пусть бы вернулся сюда, разочаровался… — заметила Анна Александровна.
Муж вопросительно-недоумевающе посмотрел на нее.
— Кстати… Отчего я давно ее не вижу у нас?..
— Очень просто, ей у нас нечего делать…
— То есть, как?..
— Прости, Миша, но я… я не хочу быть с ней знакома… Ее поступок с Федором Карловичем… Ее поведение здесь, когда он был на войне… Все это мне крайне не нравилось. Я понимаю, почему он по возвращении все порвал с ней… Я ее не раз предупреждала, останавливала… Знать ничего не хочет… Теперь же этот постоянно длинный хвост обожателей… Как хочешь, это нехорошо… Я не отдала ей визита… Она поняла и прекратила посещения.
Маслов молчал.
— Ты не сердишься на меня за это? — с тревогою заметила Анна Александровна.
— Напротив, душа моя, я очень рад, что не мне пришлось просить тебя прекратить это знакомство… Я доволен, что ты предупредила меня.
По лицу молодой женщины разлилась довольная улыбка.
— А вот с кем я хочу очень, очень подружиться, это с нашей докторшей.
— С Зиновией Николаевной?
— Да… Это такая хорошая женщина… Ведь она Мишу положительно спасла от смерти… Она уже после сказала мне об этом… Уже начиналось воспаление мозга… Я так, говорит, боялась, так боялась… И сказала она это так задушевно, искренне, что я бросилась и расцеловала ее… Миша ее тоже обожает… Тетя Зина, тетя Зина… — только у него и разговора.
— Она, действительно, премилая барынька.
— А знаешь, Миша, чья она воспитанница? Ведь она сирота, подкидыш, не знает ни отца, ни матери…
— Вот как!.. Чья же?
— Савиных… Она хорошо знает Николая Герасимовича… Он ей поверял свою любовь к Гранпа, свои надежды… Мы как-то с ней разговорились, и она мне все рассказала.
— Она замужем?
— Да.
— Кто ее муж?
— Он писатель… Ястребов… известный.
— А-а-а… знаю.
— Они, кажется, очень счастливы… Оба работают и живут душа в душу… У нее ведь очень большая практика.
— Еще бы… Она, несмотря на то, что молодая, начинает приобретать известность. Со сколькими врачами я ни говорил, все отзываются о ней с величайшим уважением.
Так пришедшаяся по душе Анне Александровне Масловой женщина-врач Зиновия Николаевна Ястребова была действительно знакомой нам приемной дочерью стариков Савиных — Зиной Богдановой.
Ее мечта исполнилась.
У Масловых она была желанной гостьей.
Чтобы чаще видеть ее, Анна Александровна с разрешения мужа пригласила ее к себе годовым врачом.
Добросовестно до педантизма она являлась ежедневно, к большому удовольствию Масловой.
Таким образом они сблизились и подружились.
Михаил Дмитриевич вскоре тоже разделил восторженное мнение своей жены о докторше и с удовольствием беседовал с ней, когда случайно был дома и не был занят во время ее визита.
