Крестьяне несли на себе двойное ярмо; они гнули спину и на собственных помещиков, и на колонизаторов-японцев. Каждый новый день приносил с собой лишь новые лишения; жизнь была тягостной и беспросветной.
Рабство экономическое, рабство политическое усугублялось культурной отсталостью. Крестьяне обречены были на темноту и невежество.
Новый строй — строй народной демократии — открыл перед народом светлые, радужные перспективы. Зарытые в землю таланты могли теперь развернуться во всю!
Щедро раскрывались таившиеся прежде под спудом способности Куак Ба Ви. Он показал себя честным, самоотверженным тружеником. Для Куак Ба Ви и других крестьян интересы родной деревни и государства слились воедино. Поэтому-то и смог Куак Ба Ви проявить благородную инициативу в деле поднятия целины, поэтому-то так горячо поддержали его односельчане. Он показал достойный пример, и они последовали за ним. Он работал с энтузиазмом и увлек за собой всех.
Это было мощное, все сметающее на своем пути, ломающее вековые устои народное движение, в которое вливались все новые и новые силы.
Естественно, что к Куак Ба Ви относились теперь по-иному, чем прежде. Даже те, кто бывало смотрел на него свысока и подсмеивался над ним, прониклись к нему уважением, старались подражать ему, увидели в нем нового человека и пошли за ним.
Чем больше росла популярность Куак Ба Ви, тем больше людям хотелось знать его прошлое. Находились и такие, которые сочиняли всяческие фантастические истории, героем которых был Куак Ба Ви. Биография Куак Ба Ви обрастала легендами, а сам он становился чуть ли не сказочным героем. И здесь, на свадьбе, иные гости, многозначительно кивая головами, говорили, как о вполне достоверном, что Куак Ба Ви в молодости был партизаном. Убил кучу японцев, а потом, в связи с изменением обстановки, переменил фамилию и укрылся в деревне…
Тю Тхэ Вон даже рассказал как бы к случаю историю о Цой Чир Сене из Чхорвона, многозначительно поглядывая на Куак Ба Ви, словно эта история и впрямь имела какое-то отношение к нему.
История эта вкратце такова. Цой Чир Сен работал при японцах в одной из партий землемеров Западного управления японского генерал-губернаторства простым чернорабочим: он вбивал в землю землемерные шесты.
Однажды отправился он с японским землеустроителем обмерять земельные участки, принадлежащие пхеньганским артелям по проведению мелиоративных работ. Едва они пришли на место, японец спохватился, что забыл рулетку в гостинице. Услышав это, Цой Чир Сен вызвался сбегать в город. Время было уже позднее; до города больше пятидесяти ли. А рулетка понадобится японцу рано утром. Успеет ли Цой Чир Сен обернуться за одну ночь? Поезда в ночное время здесь не ходили, да и до железной дороги было не близко.
Подумав, японец согласился отпустить Цой Чир Сена, хотя и не был уверен, что тот сумеет вернуться к сроку. Но не прошло и трех часов, а Цой Чир Сен уж тут как тут! Вынул из кармана рулетку и подал японцу. Японец посмотрел: да, его рулетка. Это и обрадовало и удивило японца. Как смог Цой Чир Сен так быстро сходить за рулеткой? В голову японца закралось подозрение. Может быть, Цой Чир Сен нарочно спрятал рулетку, а когда японец стал искать ее, вызвался помочь, чтобы войти в доверие начальника? И вместо того чтобы похвалить Цой Чир Сена, японец принялся его распекать: «Мошенник и плут, ты надеялся, что я не догадаюсь о твоих проделках?» Обидно было Цой Чир Сену терпеть незаслуженную ругань, но он даже и не пытался оправдываться.
Закончив работу, они вернулись в Чхорвон. Однажды японец повстречал хозяина гостиницы, в которой он забыл рулетку, и спросил его, правда ли, что Цой Чир Сен приходил к нему за рулеткой. Хозяин подтвердил: да, в ночь на такое-то число был у него Цой Чир Сен и забрал рулетку.
Убедившись, что Цой Чир Сен сказал правду, они немало удивились, как же это сумел проклятый кореец за три часа пройти сто ли. И японец еще пуще возненавидел Цой Чир Сена. Землемер пошептался с хозяином гостиницы, и они порешили, что опасно держать такого человека в землемерной группе. Японец прогнал Цой Чир Сена с работы. Без всякой причины потеряв работу, тот вдруг оказался выброшенным на улицу без крова, без куска хлеба.
А вскоре прошел по окрестностям слух: появился в соседних уездах разбойник, который убивает и грабит японцев да помещиков, а простого человека и пальцем не трогает! Японская полиция всполошилась. «Это дело рук Цой Чир Сена!» — завопили смертельно перепуганные полицейские. Сколотили они специальный отряд и пустились в погоню за «разбойником». Полицейские с ног сбились, разыскивая Цой Чир Сена, но он был неуловим. Сообщат по телефону из Ичхона, что там ограблен такой-то богач. Кинутся туда полицейские, а там их уже ждет другая новость: разбойник орудует в Кимхва. Они в Кимхва, а он уже в Пхеньгане! Как скороход из старинной сказки, со скоростью ветра перелетал Цой Чир Сен из одного края в другой! Кинутся за ним на восток, а он уже на западе! Он был неуловим, как и корейский народный герой Хон Гир Дон. Полиция с ног сбилась, а поймать Цой Чир Сена не могла.
Однажды начальник чхорвонского полицейского отделения, японец, выехал по делам в местечко Мадянтхе. Шел он мимо водяной мельницы, выстроенной у плотины, и увидел вдруг человека, показавшегося ему подозрительным. Не предполагая, что это и есть Цой Чир Сен, японец накинул на него наручники и хотел заставить его идти вперед. И вдруг Цой Чир Сен с возгласом: «И-эх!» — разорвал наручники и стремглав бросился на полицейского.
— Ты меня хотел связать, — сказал он, — а теперь я тебя свяжу. Знаешь, кто я такой? Я Цой Чир Сен!
Он сунул японца вниз головой в ступу водяной мельницы, прикрутил его веревками — и был таков!
Не забреди сюда случайный прохожий, пришлось бы полицейскому распрощаться с жизнью.
После этого случая на железной дороге в Алмазных горах, по которой ходили электропоезда, кто-то согнул в дугу рельс. Полицейские сразу смекнули, что и тут дело не обошлось без Цой Чир Сена, и порядком струхнули. Они теперь даже нос боялись сунуть туда, где действовал Цой Чир Сен, и помышляли только о том, чтобы панические слухи о подвигах «разбойника» не расползались дальше.
Цой Чир Сен не был разбойником. Он восстал против японских захватчиков и богачей. Все добро, добытое им, он делил между корейскими бедняками, и простые люди поддерживали его, укрывали, когда он прятался от японцев, и наводили их на ложный след.
Как ни старались японские полицейские расставлять всюду свои сети, народ не выдавал Цой Чир Сена.
Закончив рассказ (он услышал его в Чхорвоне, когда был там у своей тетки в гостях), Тю Тхэ Вон со смехом обратился к Куак Ба Ви:
— Может, ты и есть тот самый Цой Чир Сен? Только под другим именем скрываешься?
— Ловок ты языком молоть! Кто ж это согласится менять свое имя?
— А что ж тут такого? — возразил Тю Тхэ Вон. — Ведь до освобождения Кореи все носили японские фамилии.
— Ну, я — то, положим, не носил!
— Японцы не приставали к нам, потому что таких бедняков, как мы, они и за людей не считали.
— Так-то оно так; но ты-то все-таки умудрился взять себе японскую фамилию.
— Я? Что ты! Это мне родственнички навязали! Свою фамилию Тю мы переменили тогда на Дюпон! Комедия!
— Как же, помню, — ввязался в разговор Пак Чем Ди. — Всех твоих родственников тогда затаскали в полицию! Начальник нашего полицейского отделения, — ну, этот, как его… Старый пес — вызвал, значит, к себе всех этих Тю и принялся их распекать: «Ах, вы, — говорит, — такие-сякие, да вы знаете, что обозначают эти иероглифы: Дюпон? «Красное» — вот что они значат! А у кого красный цвет в почете?.. У русских!.. Так какого же чорта вы выбрали себе такую фамилию?» Ха-ха-ха! Ведь так было?
— Что греха таить, так оно и случилось… Меня тоже вызывали к этому Старому псу — Нодяки. Пристал он ко мне с ножом к горлу: «Тебе известно, что обозначает красный цвет?» Я подумал малость да и говорю: «Нет, неизвестно». Ведь скажешь, что известно, — не сносить головы! Ну, тут он на меня как накинется: «Врешь, собачий сын, не можешь ты этого не знать, сволочь ты этакая!» Я, конечно, взмолился: «Да откуда же мне, темному человеку, знать все это? Да разрази меня гром на этом месте!» Нодяки рычит: «Как так, откуда! Это каждому школьнику известно! Это цвет государственного флага России! Понял, дурак?!» Я низко поклонился и сказал: «Спасибо, ваше превосходительство, теперь буду знать». А он, знай, свое твердит: «Все вы коммунистической заразой пропитаны! Ишь, что надумали: взять для фамилии такие иероглифы!» И смех и горе! Порядком струхнул я тогда.
— Ты правильно ему сказал, что ничего не знаешь… А не то затаскали бы! — усмехнулся Ко Сен До.
— Да уж хватил бы горюшка! Но я до конца на своем стоял: у нас, мол, и детей-то нет, которые в школу ходят. Ну, он меня и отпустил. А окажись в нашей семье хоть один школьник, не миновать беды!
