— Ты правильно ему сказал, что ничего не знаешь… А не то затаскали бы! — усмехнулся Ко Сен До.
— Да уж хватил бы горюшка! Но я до конца на своем стоял: у нас, мол, и детей-то нет, которые в школу ходят. Ну, он меня и отпустил. А окажись в нашей семье хоть один школьник, не миновать беды!
Тю Тхэ Вон горько рассмеялся. Быль, рассказанная им, и смешна и печальна.
Многое пришлось претерпеть крестьянам от японских колонизаторов. К каким только злодействам и жестокостям не прибегали японские захватчики! Стараясь выслужиться перед своими хозяевами, не отставали от них и корейские полицейские. Порой им удавалось даже перещеголять японских самураев в своих зверствах. В холуйском рвении они на все были готовы. Особенно бесчинствовали они в таких глухих местностях, как Бэлмаыр. Слов не хватит, чтобы описать все, что они творили.
При японцах был здесь полицейским некий Ли Сун Са. Он был настолько свиреп и жесток, что все трепетали перед ним. Пользуясь неограниченными правами, он безжалостно притеснял крестьян, измывался над ними. После освобождения Кореи Ли Сун Са бежал на Юг; и, по слухам, до сих пор занимается там своим привычным палаческим делом.
Читателям следует теперь поближе познакомиться с Тю Тхэ Воном. Он был когда-то середняком. Несколько лет назад на него свалилась беда: пал рабочий вол. Но, как говорится, беда не приходит одна: в том же году у него умерла мать! Пришлось истратиться на поминки. И нужда заставила его продать землю.
Проклиная горькую судьбину, покинул Тю Тхэ Вон родной очаг и пошел странствовать по белому свету. И везде видел он одно и то же: всюду крестьянам жилось одинаково трудно.
Бродяжничество, известно, только портит человека. И Тю Тхэ Вон взял себя в руки — вернулся домой. Произошло это лет за пять, за шесть до освобождения Кореи.
Стал Тю Тхэ Вон арендовать землю. И, конечно, еле-еле сводил концы с концами. Только после земельной реформы получил он землю.
Тю Тхэ Вон — человек медлительный, неповоротливый. Частенько одолевала его лень. Найдет настроение — работает напористо, с азартом, с ловкой ухваткой. А потом остынет, и работа идет у него медленно, вяло. Односельчане считали его лентяем.
Был у него приятель, Ко Ин Хо: полная ему противоположность. Этот мог работать день и ночь!
Приятели любили подтрунивать друг над другом. Вот и сейчас, за свадебным столом, разгорелась у них словесная перепалка.
— Правду говорят, у лентяя от работы брюхо болит, а примется за кашу — каша горит, — усмехнулся Ко Ин Хо. — Эх, и любишь же ты на еду приналечь! А ты бы работал побольше, а ел поменьше!
— Ах, ты, медведь! Кто бы говорил, а ты помалкивал, — не остался в долгу Тю Тхэ Вон. — Тебя послушать, так на работе сдохнуть надо.
— А ты без труда норовишь прожить? Ну, значит, ты лодырь и есть! — не отставал Ко Ин Хо. — Люди в поте лица трудились, спину в три погибели гнули и то не могли есть досыта! А тебе бы работу полегче, а еду посытней. Умник какой нашелся!
— А ты как думаешь? Чтобы не надорваться на работе, мозгами шевелить надо. Помещики, вон, палец о палец не ударяли, а жили, как в раю.
— Вон ты куда загнул! Так то ж когда было? И на помещиков нам не к лицу оглядываться! По-моему, тот, кто не живет своим трудом, — плут и мошенник!
Кан Гюн решил, наконец, рассудить приятелей.
— Каждый из вас по-своему прав. Чем больше трудились рабочие и крестьяне при старом строе, тем выше были прибыли капиталистов и помещиков. Совсем не работать — умрешь с голоду, а работать, значит — обогащать тунеядцев. Вот и крутись тут, как знаешь! Нынче же у нас все поставлено по-новому. И тут прав Ко Ин Хо.
— Верно! — сказал председатель сельского народного комитета. — В старое время работали на помещика, а не на себя. Теперь — другое дело. А у нас еще и сейчас кое-кто по старинке работает. Не хотелось бы мне за глаза плохое о ком-нибудь говорить. Но вот возьмите вы Сен Ба Ви. В семье три хороших работника: отец да два сына. А работа у них не ладится! И пахоту и уборку они самыми последними кончают. Скажете, ленятся они? Нет. В работе отдыха не знают. Но не хватает им уменья. То, что нужно сегодня сделать, они откладывают на завтра, а то, что и завтра успелось бы, — норовят кончить сегодня. Все у них вкривь да вкось идет. А есть у нас и такие, которые умеют работать с задором, с толком, да только начинают порой лодыря гонять! По-моему, хорошо бы, — председатель усмехнулся и погладил бороду, — таким различным людям сложить свои трудовые качества вместе да поделить их пополам.
— Вот-вот! — подхватил Пак Чем Ди. — Так и надо сделать: сложить Тю Тхэ Вона и Ко Ин Хо вместе и разделить их пополам! Тогда им и спорить не придется о том, кто прав, а кто не прав!
Все громко расхохотались.
* * *
До освобождения Кореи Ко Ин Хо арендовал около семи тысяч пхёнов суходольного поля, которое обрабатывал вдвоем с женой. Когда наступала страда, он работал от зари до зари; можно сказать, жил в поле. Наспех позавтракав, чуть свет выходил на пашню, а следом за ним, держа на голове корытце с обедом, плелась жена с детьми. И они работали в поле дотемна.
О Ко Ин Хо говорили, что осенью, в горячую пору уборки, он ложился спать, не снимая обуви, чтобы не терять утром ни минуты времени и пораньше выйти на работу.
За эту вот трудовую ухватку Ко Ин Хо и прозвали Медведем. Впрочем, прозвище это имело и другое происхождение.
Случилось это несколько лет тому назад. За хутором Анколь, у подножья Соколиной скалы, в пещере была обнаружена медведица с медвежатами. Прослышав об этом, Ко Ин Хо решил в одиночку добыть медведя.
Дело было ранней осенью. Чтобы застать медведя в пещере, Ко Ин Хо отправился к скале на рассвете. За спиной у него висел мешок, в котором лежали большой топор и хорошо отточенный серп. Задумано было все ладно да складно: когда зверь будет выходить из пещеры, Ко Ин Хо могучим взмахом топора отрубит ему голову напрочь.
«Соколиной» скалу прозвали потому, что торчала она на самой вершине горы и напоминала собой широко распростершего крылья громадного сокола. У ее подножья, в огромной пещере, и укрывались медведи. Перед берлогой раскинулась ровная, гладкая, как кан, каменная площадка; на ней стояло одинокое старое деревцо…
Взобравшись на площадку, Ко Ин Хо положил мешок на камень и с топором в руках подошел к берлоге. Чтобы раздразнить зверя и выманить его из пещеры, он громко свистел, изо всех сил топал ногами, а потом отскочил в сторону и прижался спиной к каменной стене.
Послышался яростный рев: из пещеры показалась разозленная медведица.
Молнией блеснув в воздухе, топор с силой опустился на голову зверя. Удар был рассчитан неточно: медведица, перекувырнувшись, откатилась в сторону, но тут же поднялась на задние лапы и с угрожающим ревом двинулась на человека.
Ко Ин Хо не растерялся: он успел увернуться и нанес увесистый удар по пасти зверя.
Медведица еще более рассвирепела и в страшной ярости бросилась на охотника. А охотник, размахивая топором, отчаянно отбивался.
Завязалась жестокая схватка между человеком и зверем. На лице у Ко Ин Хо появились огромные царапины. И зверь и человек истекали кровью. Растеряйся Ко Ин Хо хоть на секунду, он мгновенно очутился бы в могучих медвежьих лапах. Но Ко Ин Хо был не из тех, кто теряется в минуту опасности. Он держался стойко, взгляд его был острым, мысль работала четко. Ко Ин Хо умело отражал яростные атаки медведицы и наносил ей топором все новые и новые раны. Один из сильных, точных ударов пришелся по голове зверя, и медведица в страшных судорогах рухнула на камень. Ко Ин Хо немедля кинулся к зверю и добил его.
Медведица была величиной со среднего вола; Ко Ин Хо не мог даже сдвинуть ее с места. И ему пришлось идти за односельчанами и просить их, чтобы они помогли ему доставить зверя в деревню.
Увидев медведицу, односельчане покачали головами. Как только удалось Ко Ин Хо с ней справиться! Впрочем, что удивительного: этот человек мало чем отличался от убитого им медведя.
Вот с тех пор Ко Ин Хо и прозвали Медведем.
Но он не обращал внимания на эту ироническую кличку. Он знал одно: работать в поле, не жалея сил. Благодаря его поистине исполинскому труду в доме у него всегда имелась чумизовая каша для детей. Однако по сравнению с затраченным трудом это были мизерные результаты! Львиная доля урожая шла на арендную плату, на многочисленные налоги японцам. Ко Ин Хо оставались лишь жалкие крохи. Другой бы поразмыслил над всем этим да и решил: чем так трудиться — ни за что ни про что, — не лучше ли лодырничать на манер Тю Тхэ Вона или бродить по селеньям паяльщиком? Но Ко Ин Хо был тверд, решителен и упорен. Особенно упорен стал он после одного случая. Как-то летом жена Ко Ин Хо должна была разрешиться от бремени. После родов кормящей матери нужно было обязательно давать рисовую кашу. Но риса в доме Ко Ин Хо не было. И он решил обратиться за помощью к своему родственнику, Ко Бен Сану, и попросить у него в долг один мар риса. Ко Бен Сан заявил, что у него никакого риса нет и грубо выпроводил Ко Ин Хо. Вернувшись домой, Ко Ин Хо с горечью поведал обо всем своей жене, и они со слезами на глазах поклялись даже в случае самой крайней нужды не обивать порогов у такой жадной скотины, как Ко Бен Сан, а полагаться только на самих себя, ни у кого ничего не прося и никому ничего не давая.
