Так в руки русского царя попала та прославленная армия, которая, грабительски колеся по Саксонии, перепугала уже всю Европу; из тех же конных, что сопровождали короля Карла, убегающего в Турцию, преследующие русские убили две сотни, а в плен взяли двести шестьдесят человек вместе со многими высшими офицерами. От этого удара Карл уже не оправился.
Однако он не угомонился: получил деньги от французского посла в Константинополе, занимал, где только мог, трижды пытался втравить турок в новую войну с русскими, но тут все время вмешивались английские и голландские дипломаты, так что замысел короля не осуществился. Наконец и турки не захотели больше терпеть у себя неугомонного и капризного шведского государя и стали выдворять его из своей страны. Они слезно молили его убраться восвояси, оплатили огромные долги, сделанные им, но Карл и не думал слушать, а только требовал еще денег. Тогда султан был вынужден применить силу. В семьсот тринадцатом году две тысячи янычар и двенадцать тысяч татар напали на королевский лагерь в Варнице под Бендерами, перебили стражу и подожгли дом, где жил Карл. Его вынесли из пламени, а затем отправили в Демотику, потом в Демиртаж под Адрианополем, но и в заключении король держался фанфаронски, пока, наконец, в семьсот четырнадцатом году не отправился в Швецию. Двадцать второго декабря он находился в своей Штральзундской крепости, откуда проследовал дальше морем. Швеция была вконец разорена, в военных походах погибло около четырехсот тысяч крестьян, оставшиеся пребывали в бедности, изнемогая под непомерным бременем налогов. И все-таки король сразу же принялся строить новые военные планы. Он задумал завоевать Норвегию и, собрав шестидесятитысячную армию, с большей ее частью отправился на юг соседней страны, а генералу Армфельду с остальными полками приказал напасть на север Норвегии. Одиннадцатого декабря тысяча семьсот восемнадцатого года, штурмуя Фредриксхальскую крепость, Карл пал от пули. Армфельд со своими девятью тысячами солдат пытался уйти обратно в Швецию, но в Тиндальских горах половина его войска погибла от лютых морозов. Трупы погибших привлекли такое множество хищных зверей, что долгие годы спустя охотники со всех краев собирались в этой изобилующей зверьем местности.
Курт фон Брюммер правильно расценивал будущее — могущество русского государства росло, как лавина, которую уже не удержишь. От Полтавы войско русское ушло в городок Решетиловку, потому что на поле боя и в его окрестностях нельзя было находиться из-за невыносимого смрада от трупов шведских солдат. В новом лагере пленных разделили на две части, пехотинцев и кавалеристов отдельно, и велели показывать приемы шведского военного искусства. В войске Карла было много опытных офицеров, инженеров и других умельцев. Их Петр приказал зачислить в свою армию и получил от этого дополнительную выгоду. Генерал-фельдмаршала князя Меншикова с большей частью кавалерии царь отправил в Польшу для соединения с оставшимися там полками генерал-лейтенанта Гольца, чтобы прогнать посаженного шведами короля Станислава Лещинского и вновь водворить на престол законного правителя Августа Второго.
Тут же в Решетиловке было решено, что генерал-фельдмаршалу графу Шереметеву со всеми пехотными полками и несколькими полками кавалерии надлежит, не мешкая, отправиться в Лифляндию и осадить Ригу.
Рожь скосили и свезли в овины, вечерами уже кое-где дымила рига, за полночь стучали цепы, а на рассвете сам хозяин в предовинье на сквозняке провеивал зерно. Лето было жаркое и влажное, лен уродился хороший, но к осени дожди перестали идти. К тому времени, как замачивать лен, мочила как назло пересохли — разве же рачительный хозяин станет кидать добро в тину! Лиственцам Холодкевич еще в середине лета наказал вычистить старые и вырыть новые мочила. У хозяев пасторской мызы спокон веку свои непросыхающие пруды, куда стекала вода из Девичьего ключа, им и горя мало, а сосновцы всё собирались, собирались копать, но тут подошел сенокос, потом жатва, а там, глядишь, время пары боронить да лен дергать. Так засорившиеся ямы для мочки льна и остались пересохшими. Скребя в затылке, мужики приглядывались к Черному озеру — только на него теперь и надежда. Да ведь поди доберись с возом по такой трясине к воде, которая к тому же все отступала от берега, оставляя за собою вонючую полосу мочажинника. Казалось бы, ну что стоит для волости устроить толоку, нарубить разлапистой ольхи и сосновых веток и проложить такую дорогу, что любо-дорого. Но и тут дело оказалось куда сложнее: как тут поработать на толоке одинаково, ежели у какого-нибудь Криша либо у старого Лукста всего возишка три, а Смилтниеку одному только возов двенадцать надо замочить? Да и другая незадача. Всякий знает, что лен мокнет в Черном озере по-разному — сверху от ржавчины краснеет, а внизу в тине — синеет, как воронье крыло отливает. Да и кто станет камни возить, чтобы прижимать лен, коли это всего на одно лето? Сосновцы ломали колеса, загоняли коней и надрывались сами, вытаскивая набухшие коряги, которые хотя и годились для прижимания льна, но были скользкие, как щуки, никак не ухватишь. Иной воз, как его сваливали, высыхал за ночь так, что потом лен приходилось охапками перетаскивать туда, где поглубже.
Так вот они и возились, еле ворочаясь и почесываясь, проклиная знойную трясину, где спасу не было от слепней, а от багульника болела голова, костили треклятую сушь и Холодкевича, не захотевшего проявить строгость и настоять, чтобы мочила приготовили загодя. Люди стали равнодушными ко всему, обленились до последнего, ометы за ригами поднимались медленно, коня в борону впрягали, когда солнце стояло уже высоко, бабы и подойники-то мыли кое-как, утренний удой прокисал к полудню. Работа уже не приносила ни радости, ни удовольствия. Времена наступили какие-то смутные, то и дело толкуют про войны. Неизвестность, неуверенность, сомнение в завтрашнем дне и недобрые предчувствия подавляли всех, и люди ходили вялые, точно изнывая от духоты перед грозой.
Даже в кузницу им лень было заглянуть, и кузнец нередко без дела валялся на дворе под березой. А если его молот и вторил молоту Мегиса, то без прежней живости и задора и до того невпопад и не в лад, что старый Марцис, пристроившись на своем камне, морщился и покачивал головой.
На этот раз под березой растянулся фон Брюммер. Опершись головой на ладони, он не отрываясь разглядывал кузнеца, наблюдая, как на пожелтевшем лице его сменяются выражения гнева, растерянности и сомнения. Казалось, барону особенно нравится наблюдать, как ведет себя этот мужик в рваном кожаном фартуке, втянувший голову в широкие плечи.
В руках у Мартыня был большой желтый лист. Кончив читать его второй раз, он начал перечитывать в третий, словно никак не мог поверить тому, что так ясно видели глаза:
«Поелику доселе ни нами, ни предками нашими, королями Швеции, не издавались определенные законы либо установления, как судить тех, кои господину своему и работодателю либо поставленному вместо них управляющему чинят сопротивление, ранят их или убивают, — рассмотрев сие дело, находим справедливым повелеть: батрак либо батрачка, кои отнимают жизнь у своего благодетеля либо благодетельницы, присуждаются к отнятию руки, головы и движимого имущества, опричь того мужеский труп класть на колесо, а женский сжигать на костре. Те батраки либо батрачки, кои злоумышленно и люто либо втайне нападают на своего работодателя либо хозяйку дома, хотя бы никого и не убив, присуждаются к смерти через отсечение головы, если только жалобщик не просит за виноватого, — в таком случае дело надлежит передать судье выше, учинить следствие и решить, какое соответственное смертной казни наказание можно наложить на этого преступника. А кто своего работодателя ударит, того присуждать к девятиразовому прохождению через розги либо к месяцу тюрьмы на воде и хлебе. А кто своего работодателя либо хозяйку дома обругает поносными словами, платит пеню в четырехкратном размере против положенной законом, а кто иными поносными словами, насмешками и угрозами оказывает непослушание своему работодателю либо хозяйке дома, присуждается к тюрьме на известное время по обстоятельствам дела, и во всех упомянутых случаях, если только ему не грозит смертная казнь, виновный перед наказанием должен всенародно покаяться перед пострадавшим. Ежели кто присужден к упомянутой денежной пене и не в состоянии оную платить, тот подвергается наказанию на теле».
Не выпуская листа из огрубевших пальцев, Мартынь, наконец, обратил взор на барона.
— И вы готовы поручиться, что такой закон в силе и что его издали шведские власти?
— В силе он уже не первый год, в свое время его и в церквах зачитывали. И подписал его Карл Двенадцатый, тот самый прославленный герой и покоритель Европы, что бежал к крымскому хану и ныне подстрекает татар и турок на новую войну против русского царя, чтобы отвоевать Лифляндию и всех вас девятикратно прогнать сквозь розги.
