Услышав звон колокольчиков, за ворота боярской усадьбы вывалился народ. Однако, разглядев, что в повозке с веселым звоном сидит сам боярин, народ заметался в панике. Впрочем, вскоре все успокоилось.
Посредине дороги встал тиун с широкой бородой, расстелившейся по груди черной рекой, в белой рубахе и красных сапогах. Широкое лицо, краснее сапог, лоснилось салом и невообразимой радостью.
За его плечом стояла жена, такая же красная и толстая, как вспухшее тесто.
За ней стояли две девки в ярких платьях с подносами в руках. На подносах, покрытых белыми рушниками, расшитыми красными петухами: на одном — пухлый каравай с деревянной солонкой; на другом ярко блестящий желтым отблеском кувшин и рядом с ним большая чарка, в виде ладьи; сверху всего этого другое богатство — сочная грудь с волнующей ложбиной.
Кривка лихо подогнал к толпе и резко остановился, так что боярин едва не клюнул раздутыми ноздрями его твердую спину. Мазнув Кривку ладонью по шапке, боярин поднялся.
Народ тут же упал на колени носом в поднявшуюся пыль.
Тиун и бабы за его спиной согнулись пополам и груди упали на подносы. Затем тиун подскочил к повозке и вместе с подоспевшим Кривкой принялся помогать боярину спускаться из повозки.
Нежно опустив боярина на твердую землю, тиун нежно всхлипнул:
— Здрав будь, боярин. Уж мы тебя ждали. Уж мы тебя ждали, наглядеться на дорогу не могли...
Здесь тиун запутался в словах и тихо зарыдал от счастья.
Не зная, как закончить восторженную речь по случаю приезда хозяина, тиун подал знак и к боярину приступили девки. Одна с поклоном подала каравай — Блуд небрежно отломил кусочек и, окунув в соль, начал лениво жевать его. Вторая плеснула в чарку хмельного меда и подала ее с поклоном боярину.
Жена тиуна стояла сзади с подносом. Из ее маленьких, заплывших жиром глаз текли слезы счастливого умиления.
Блуд отхлебнул глоток и, глядя на груди девки, невольно подумал: «А девка — ничего... Грудаста и губы, как сочные вареники».
Он протянул руку в сторону и кто-то принял из его руки чарку. Затем Блуд поманил девку и впился в ее губы долгим поцелуем.
— Ай хороша девка! — отпустив губы девки, довольно крякнул боярин. Затем мигнул тиуну: — Девок в баню!
Распорядившись, боярин выкатил грудь и обратился к народу, громко спросив:
— Как живете, мужики?
Тиун из-за спины показал кулак, и народ, уже поднявшийся из пыли, начал бить низкие поклоны, как будто в их телах был спрятан какой-то механизм.
— Мы живем хорошо! — донесся радостный плач. — Спаси тебя Бог, кормилец наш!
— Живите — но Бога не забывайте, — строго погрозил пальцем боярин и, не глядя на народ, шагнул в сторону терема.
Тиун, отставая на полшага, поспешил за хозяином. За ним тяжелой крольчихой засеменила его жена.
В тереме Блуда ожидал роскошный обед.
Пока боярин обедал, тиун, который во время обеда стоял рядом с ним и распоряжался слугами, норовя предугадать желание хозяина, сообщил, что баня готова.
Закончив обед, Блуд отдался в распоряжение тиуна. И под его присмотром осоловевшего боярина двое слуг под руки повели в баню, которая находилась в стороне от жилых построек, за зарослями сирени. Рядом с баней был пристроен навес, под которым стоял стол и широкие лавки. На столе, на деревянном подносе, лежали большие сочные яблоки. В плошках малина и смородина. А рядом жбан с квасом.
Тут же торчал в готовности мужик — истопник. Блуд не обратил на него никакого внимания.
Боярина ввели в предбанник. И тут он увидел девок, что встречали с хлебом и медом. Они уже были в одних тонких рубахах.
Сквозь мокрую ткань просвечивались здоровые розовые тела. Соблазнительно краснели соски на упругих грудях. На медных лицах мелким бисером выступал пот. Пахло горьким дымом и женским особенным запахом, волнующим кровь. От этого запаха боярин почувствовал смутное желание, но после обильного обеда он еще чувствовал слабость и потому решил, что девками, если ему не расхочется, займется позже.
Блуд устало сел на лавку, и девки принялись раздевать его, приятно касаясь его тела нежными пальцами.
Пока раздевали, Блуд лениво спрашивал, успела ли хорошо прогреться баня; и со льдом ли квас; и веники березовые или дубовые; и говорил, что он хочет березовых веников.
Имен девок не спрашивал, — зачем ему их имена?
Девки с ласковой предупредительностью отвечали на вопросы, И когда они раздели боярина, то, поддерживая его под руки и прижимаясь к его бокам своими жаркими телами, ввели в баню.
В нос боярину ударило горячим воздухом, и тело охватило нестерпимым огнем. Задохнувшись, боярин простонал: «Жарко!» — и упал на деревянный горячий полок.
Девки тут же принялись за дело, мягко лаская березовыми вениками заплывшее старым вонючим жиром огромное туловище.
От удовольствия Блуд закрыл глаза и впал в блаженное состояние. Хорошо нежиться, забыв о проблемах.
Закончив мытье боярина, одна из девок принесла деревянную чашу с холодным квасом и поинтересовалась, желает ли еш,е чего боярин. Но Блуд, жадно припав к чаше, только бессильно пробормотал, что теперь он хочет, чтобы его отвели в спальню.
Девки накинули на него чистую полотняную рубаху, пахнущую свежим первым снегом. Остальное боярин не захотел одевать. Так, в одной рубахе и коротких чунях на босу ногу, его и провели в терем, где в горнице уже стоял стол с только что испеченными пирогами, блинами и горячим сбитнем.
Рядом склонился тиун, ожидая распоряжений. Девки тут же ушли. А боярин присел к столу и выпил немного горячего сбитня, который жена тиуна налила в деревянную чарку. И он мгновенно почувствовал, как по спине и по лицу побежали горячие ручьи.
Боярин пробормотал:
— Вытри! — И жена тиуна заботливо промокнула лицо боярина вышитым рушником.
Боярин есть не хотел. Тем не менее взял блин с блюда, сложил его треугольником и окунул в миску со сметаной. Поболтав в миске, вынул и отправил в рот блин целиком. Жуя лениво блин, боярин небрежно поинтересовался:
— Что за девки давеча мыли меня в бане?
Тиун разволновался:
— Ай, батюшка, не угодили тебе чем? Так сейчас велю их выпороть.
Блуд с досадой тряхнул бородой:
— Не надо пороть, — хорошие девки. Пришли их мне в спальню.
— Пришлю, пришлю! — закивал тиун. — А которую?
— Ну и дурак ты стал, — с усмешкой проронил Блуд. - Я же сказал — обеих прислать. Уж которая девка мне нужна, я и сам разберусь.
Блуд начал складывать другой блин, как услышал во дворе шум подъезжающего всадника.
— Посмотри, — лениво проронил боярин.
Тиун выглянула в окно и с тревогой сообщил:
— Всадник приехал.
— Это я и сам слышу, — недовольно буркнул Блуд. — Какие знаки на нем?
— Не разберу никак, — пожаловался тиун.
— Тю, ты спятил — княжеских знаков не можешь разглядеть? — рассердился боярин.
— Да нет на нем никаких знаков, — сказал тиун.
— Не может быть. Ослеп совсем, дурак, — лениво ругался Блуд.
Тем временем всадник спрыгнул с коня и, громко ступня по дощатому крыльцу, смело зашел в терем.
Это кто же такой смелый? — поразился Блуд и приказал: — Приведи-ка его сюда!
Тиун исчез за дверью, и вскоре в горницу вошел воин в полном облачении. Его лицо было замотано почерневшей от пыли тряпочкой, рука придерживала меч. Блуд метнул тревожный взгляд по сторонам, ища свое оружие.
Воин снял шлем, развернул тряпочку и Блуд разглядел знакомые черты.
— Здравствуй, Будый, — с удивлением проговорил он.
— И ты будь здрав, — устало сказал Будый. Его лицо даже под тряпкой почернело от пыли и грязи, видимо, он проделал в короткий срок немалый путь. Люди не ездят по пустякам далеко, подумал Блуд и, предчувствуя, с какой заботой мог приехать новгородский воевода, незаметно перекрестил пупок — однако вовремя князь освободил его от поручения смотреть за Святополком.
Блуд показал на лавку рядом.
— Присаживайся, будь гостем.
Затем он недобро покосился на тиуна, который с любопытством смотрел от двери.
— А ты, старый пес, не стой попусту, сбегай, принеси что-либо покормить человека. После дальней дороги он блинами сыт не будет.
Тиун выскочил за дверь, и Блуд спросил:
— Один, что ли, рискнул ехать в такой далекий путь?
— Со мной небольшая дружина, прячутся недалеко в лесу, — сообщил Будый и наклонился через стол к боярину: — И как дела в Киеве?
Блуд шепотом проговорил:
— Владимир часто болеет. Сейчас собирается воевать с вами, распорядился исправлять дороги. Собирает войско.
Он покачал головой:
— Ой, зря Ярослав перечит ему! У Владимира руки длинные.
— Это мы уже слышали, — холодно отрубил Будый. — Может, у нашего князя и руки короче, зато зубы больше.
Дверь в горницу открылась, и появившийся из нее тиун, предупредительно кашлянул. Из-за его спины выглядывали .любопытные бабьи глаза.
