Вскоре ее размножили на плакатах и открытках.
Одну такую открытку командарм первого ранга Якир купил в газетном киоске в подарок сыну Петру.
Петя повесил ее на стенке, рядом с портретом знаменитого летчика.
— Папочка! — сказал он очень серьезно.— Мне иногда становится страшно, что я мог бы родиться не в Советском Союзе...
Перед отъездом в Одессу Якир собрал начальников родов войск. Перебазировка с зимних квартир в лагеря прошла без сучка и задоринки. В палаточных городках вовсю разворачивалась подготовка к техническим учениям. Командиры и комиссары корпусов, дивизий и бригад, разбросанных по всему театру Днестра, Збруча, Буга, Случи, Тетерева, Горыни, Десны, а также Черноморского побережья, получили своевременное оповещение.
— Задача у нас одна,— подвел итоги командующий,— провести учения с демонстрацией всех видов техники на самом высоком уровне.
— Как заведено в округе,— добавил начальник Политуправления армкомиссар второго ранга Амелин.— По-стахановски!
— Обеспечить стопроцентную явку начсостава поручаю вам,— Якир передал списки комдиву Бутырскому, новому начштаба.— Вопросы есть?.. Тогда все свободны. Товарищей Фесенко и Тимошенко прошу задержаться,— он оставил обоих заместителей, чтобы еще раз четко разграничить обязанности. Тем более что ладить с Тимошенко было непросто. Слишком долго засиделся на кавалерийском корпусе и с трудом постигал значение технических средств. Не помогли ни высшие курсы, ни учеба в Германии. Оборону решительно не признавал. Шашки наголо и «ура». Любимчик наркома.
Засовывая карты в планшеты, командиры поднялись из-за стола.
— Желаю всласть искупаться в черноморской воде и покушать бычков,— неудачно пошутил комдив Шмидт, подойдя попрощаться. Из Дмитрия вырос превосходный танкист, но и для него время в каком-то смысле остановилось на гражданской. Что хотел, то и болтал, не считаясь ни с положением, ни с обстоятельствами.
Якир сделал вид, что не расслышал, и молча подал руку. Зажег новую папиросу, позвонил домой.
— Я еще малость подзадержусь, Саечка,— успокоил жену.— Как, уже сама собрала?.. Ну спасибо, спасибо... Тогда я пошлю машину... Поцелуй за меня Петра.
Пока шофер ездил на Кирова, а потом отвозил заботливо уложенный чемоданчик на вокзал, где в тупике стоял личный вагон, Иона Эммануилович благополучно разрешил тонкую процедуру раздела власти и малость побалагурил с замами.
Уехал в приподнятом настроении. С Одессой и ее портом было связано столько воспоминаний.
«Считаю, что тов. Ягода в записке от 25 марта 1936 г. правильно и своевременно поставил вопрос о решительном разгроме троцкистских кадров,— оперативно отреагировал Вышинский на посланный ему материал.— ...С моей стороны нет также возражений против передачи дел о троцкистах, уличенных в причастности к террору, то есть в подготовке террористических актов, в военную коллегию Верховного суда Союза, с применением к ним закона от 1 декабря 1934 г. и высшей меры наказания — расстрела...»
20 мая опросным голосованием Политбюро приняло соответствующее постановление.
Санкцию на арест Муралова Сталин дал заранее, не дожидаясь формального утверждения намеченных мероприятий. Список «параллельного центра» находился в работе.
Николай Иванович Муралов был активным участником первой революции и одним из руководителей Московского восстания в 1917 году. Исключенный в 1927 году из партии, он только теперь решил отмежеваться от троцкистской платформы, о чем и сообщал в заявлении, поступившем в самом начале года в ЦК. Сталин предусмотрительно распорядился оставить его без рассмотрения: слишком поздно очухался. Упорствующий оппозиционер подпадал таким образом под постановление. Его арест открывал интересные перспективы сразу по нескольким линиям. Прежде всего — по военной. В годы гражданской войны Муралов был членом РВС Третьей и Двенадцатой армий, затем — всего Восточного фронта, в последующий период командовал Московским и Северо-Кавказским военными округами.
По звонку из Москвы его взяли работники управления по Западно-Сибирскому краю.
Семь месяцев и семнадцать дней он отказывался от признаний вины.
Командира Восьмой отдельной танковой бригады Шмидта забрали на киевской квартире за неделю до начала учений. Обыск длился всю ночь, а на рассвете героя гражданской затолкали в товарный вагон с грубо сколоченными нарами и вместе с другими арестованными повезли в Москву. Впрочем, об этом он узнал лишь по приезде, когда пришла пора пересесть в подогнанный к перрону «воронок». О том, что везут на Восток, догадался по солнцу, бившему сквозь щели, а куда именно — не знал.
Очутившись в деревянном боксе внутренней тюрьмы на Лубянке, он еще на что-то надеялся, готовился что-то там доказать, но когда, стоя, в чем мать родила, увидел, как сноровисто свинтили с гимнастерки ромбы и ордена, понял: конец.
Мерзкая, унизительная процедура телесного осмотра подкосила напрочь. Стиснув зубы, чтобы не разрыдаться, не врезать сплеча холуям в белых халатах, так и сяк вертевшим его, он думал только об одном: как бы не лишиться сознания. Не доставить такого удовольствия паразитам.
— Вы часом не из деникинцев? — процедил на последнем пределе.
В камере, где каждые три минуты открывался глазок, он провел, потеряв счет времени, двое суток. Не более. Установил это, погладив обросшее лицо. Почти обрадовался, когда вызвали на допрос: затеплилась какая-никакая надежда.
С ним посменно работали Гай и Ушаков. Сначала держали на «конвейере», потом, заходясь остервенелой матерщиной, взялись за обработку. Свалив с табуретки, пинали сапогами по ребрам, резиновым шлангом полосовали спину. Метили все больше по почкам: на третьи сутки пошла окрашенная кровью моча.
— Вот тебе, падла, вот,— домогался признательных показаний Ушаков.— Нашли у тебя при обыске? Все расскажешь как миленький, польско-немецкий шпион! И не таких раскалывали, не чета тебе, говно.
Шмидт не сразу понял, чего добивается следователь, какую бумагу сует под нос. Постепенно дошло, что он, Дмитрий Шмидт, обвиняется в подготовке покушения на Ворошилова. Только и всего. Причем во время маневров и по заданию иностранных разведок, чтоб расчистить путь к власти командарму Якиру. Найденный при аресте график передвижения наркома служил уликой, вещественным доказательством.
— Но это ж какой-то кошмар! — едва ворочая распухшим языком, хрипел комдив, и кровавые пузыри выдувались на изуродованных губах.— Бред сумасшедшего. Да такие графики раздавали всем командирам соединений! Это же легко проверить! Этапы учения...
— Попой-попой, сволочь,— прерывал Ушаков, сгибая и разгибая упругую резиновую трубу.— Сейчас опять юшкой умоешься. Да нам совершенно точно известно, что твой вонючий Якир дал директиву готовить бригаду к восстанию. Когда уезжал в Вену, якобы на лечение.
— Чего ж мы не восстали, паскуда? — силясь приподняться с приколоченного к полу табурета, дернулся было Шмидт, но второй следователь оглушил его ударом по темени.
— Зачем горячиться? — попенял Ушаков.— Он уже на пределе. Завтра, вот увидишь, будет писать роман.
По сценарию в «романе» Шмидта предполагалось полностью раскрыть предательскую роль верхушки Киевского военного округа во главе с Якиром и протянуть связи в соседний Харьковский округ, где командовал Дубовой. На Тухачевского требовались отдельные показания. Собственноручно написанные, вернее, переписанные с подготовленного варианта, поступившего лично от товарища Ежова. Остальное — по ситуации, как выйдет.
— Кузьмичева уже доставили? — спросил напарника Ушаков.— Не знаешь? — и вызвал звонком конвоира.— В камеру!
Начштаба авиабригады Кузьмичева арестовали чуть позже и тоже определили во внутреннюю тюрьму. Его «прикрепили» к «хорошему» следователю, «вежливому». Вместо того чтобы сразу сломать подследственного, ввергнув его в самое пекло, такой вариант предусматривал постепенную тактику наводящих вопросов, обстоятельное разматывание, когда неизбежно выскакивают характерные подробности и, никуда не денешься, имена. Какие угодно сначала. Глядишь, где-нибудь пригодится. Следователь предполагал развернуть дело как можно шире, начав с партизанских баз, которые Якир вместе с секретарем ЦК КП(б) Косиором начали создавать еще в тридцатом году. Тысячи людей прошли тогда через учебные сборы. На них формировались лесные отряды и целые соединения. Якир не только утверждал, но зачастую и разрабатывал программу, добиваясь максимального приближения к реальным условиям партизанской войны. В том, что воевать придется, и именно так — отступая в начальной стадии под напором противника, он не сомневался: С этой целью в приграничной полосе была развернута сеть тайников, где хранилось оружие, продовольствие, портативные радиопередатчики.
