И подобное отношение к Александре Фёдоровне было у большинства представителей высшего света.
Она это чувствовала женским своим умом и к тому же была не глупа, как бы это ей не приписывали, сами страдающие недостатком интеллекта, многие царедворцы. Потому и записала в дневнике: «Я чувствую, что все, кто окружает моего мужа, неискренни, и никто не исполняет своего долга, ради долга и ради России. Все служат Ему из–за карьеры и личной выгоды».
Она бесконечно любила своего мужа, и просто старалась поддержать и оградить его от холодного, фальшивого мира, в котором царят не любовь, совесть, милосердие и доброжелательность — а цинизм, безверие, нигилизм и непримиримость…
Рубанов, наблюдая такую любовь, часто вспоминал свою жену и сравнивал свои семейные отношения с царскими.
Он понимал Александру Фёдоровну и относился к ней с должным уважением.
Императрица, женской своей сущностью это чувствовала, и попросила генерала остаться в Ливадии до полного выздоровления государя.
И часто они втроём — мужчины верхом, она в коляске, посещали Ореанду, Ай—Тодор, Харакс. По вечерам читали вслух книги, и очень сблизились за это время.
Первый раз царская семья задержалась в Ливадии до Рождества и Нового года.
____________________________________________
Аким, наконец–то, получил письмо от Натали.
Целую неделю анализировал, нравится он ей или нет.
«Про любовь, конечно, не строчки, — нюхал конверт и страницу с округлыми буквами. — Духами не пахнет, — сделал вывод после нюхательной экспертизы, — а конверт и вовсе селёдочкой отдаёт, — взял лупу и всмотрелся в огромный жирный отпечаток пальца. — Не её! У Натали, если только большой палец ноги такой, — отчего–то покраснел он. — У этих почтарей, — отвлёкся от пикантных мыслей о женских ногах, — никакого почтения к письмам. Как закусывают селёдкой, так и хватают немытыми лапищами конверт… А дамы, бывает, засушенные цветочки посылают.., чтоб на любовь намекнуть… Молодой юнкер понюхает, и чего?.. Любовью не пахнет.., а салом, луком или селёдкой, как в моём случае»…
Неожиданно, у него разыгрался волчий аппетит.
«Ну вот, хорошо, что в увольнении, а чего б я в казарме поел? Пойду–ка к нашей кухарке наведаюсь», — решил он.
Перекусив, вновь начал анализировать письмо.
«Натали пишет, — поцеловал строчки письма, — что живёт у тётки в Москве. О–о–о! Любит, любит… Как я сразу не сообразил, — покружился с письмом по комнате, и огляделся, нет ли поблизости брата. — В конюшне, наверное, — решил он. — Вот приписка в конце, после PS: «Как было бы хорошо встретиться на Рождественские праздники»… Любит, любит, любит, — пошёл он вприсядку. — Вот оно, сакральное влияние пьяных почтарей, — устало плюхнулся на диван. Безусловно встретимся… Не будь я Аким Рубанов», — направился разыскивать матушку.
Обнаружил её в зале за роялем, грустно наигрывающую «Лунную сонату».
— Маман! — сходу, как положено военному человеку, начал генеральное сражение. — Давно хочу посетить Московский Художественный театр, — торжественно, чуть не по слогам произнёс он, — и посмотреть какой–нибудь спектакль… Пора приобщаться к прекрасному… А то всё стрельбы, лазание по канату, кувырки на брусьях… Я же не обезьяна какая, а дворянин и сын культурной, любящей театр и оперу, матери… И будущий офицер…
Руки Ирины Аркадьевны замерли над клавишами, а лицо начало проясняться. Слова сына музыкой ложились на её сердце.
«А ведь и правда, — размышляла она. — Муж далеко, я одинока, и тоскую перед роялем. Да конечно, как сама не догадалась… Давно следует развеяться. А с сыном и на бал можно сходить… И повеселюсь, и приличия будут соблюдены. Максим не осудит», — поднялась она из–за рояля.
— А почему непременно МХТ? В Петербурге тоже театры есть. Драматический Александринский, или оперный Мариинский.
— Матушка, ну полно тебе, что ты говоришь, право… Там же Станиславский… А кто здесь?
«Какая прелесть. Мой сын интересуется театром».
— Мама′, у нас послезавтра, 23 декабря, Училищный праздник. Как положено: молебен, парад, праздничный обед, вечером — бал. На бал не пойду, возьму увольнительную, а если удастся, то и обед пропущу, вечером и уедем. Рождество встретим в Москве. Поговори с Любовью Владимировной, может, она составит нам компанию. И в путь!.. Да, мне надо партикулярную одежду купить, а то придётся в третьем классе ехать. А форму в чемодане повезу: «Здорово расписал военную диспозицию… Следует на будущее о генеральном штабе подумать…»
«Это же чудо, какая славная мысль», — стала развивать бурную деятельность Ирина Аркадьевна.
Её подруга и родственница, услышав о предложении, захлопала в ладоши и запрыгала по комнате, как недавно Аким.
— Ирочка, ласточка, муж как раз занят политическими вопросами… Министр народного просвещения Боголепов, отрешил от преподавания в Санкт—Петербургском университете несколько профессоров, оказавших попустительство студенческим волнениям… Это так супруг выражается. Да ещё в Киевском университете прошли массовые исключения студентов. 183 человека, кажется… Их зачислили на военную службу. Славно было бы, коли моего супруга зачислили или от преподавания отрешили… Так вот. Молодёжь волнуется, а мой профессор пишет в их защиту статьи и собирает подписи… Словом, не до жены стало… Вот и я подниму бунт на семейном корабле, — веселилась она.
23 декабря Аким проснулся задолго до воплей дневального: «Царёва рота, встава–а–ать! Юнкера роты Его величества — подъём!»
«Слава Богу! Дождался!» — Быстро оделся Аким.
Днём училище посетил великий князь Константин.
Да когда же вечер наступит?» — в полуха слушал доклад Зерендорфа, который стал уже старшим портупей–юнкером:
— Ваше высочество, в роте имени Его императорского величества всё обстоит благополучно. Больных нет.
С обеда юнкера Рубанова капитан Кусков не отпустил, но когда тот стал рассказывать про бедную больную матушку, расчувствовался и подписал увольнительную.
«А там и отпуск подойдёт! — радовался Аким: «Гудбай Петесбё–ёг, гудмониинг Моско–о–у», как сказал бы англичанин Иванов. А Дуб, напрягши морщины на лбу, выдал бы: «Переменим че–е–а-а!» Ну, или что–то вроде этого», — спешил он в родительскую обитель.
Дома Аким поначалу оторопел, остановившись у парадной двери, и стал философствовать, чтоб привести себя в чувство: «Всё смешалось в доме Облонских», — сказал бы Лев Толстой. Но лучше с ним не связываться, а то из револьвера весь отпуск в тире палить буду. Безопаснее Сидорову Козу процитировать. Тот бы брякнул: «Дым в доме Рубановых стоял коромыслом»… и трескал по бошкам свёрнутой газетой нерадивых слуг», — увернулся от проковылявшего старичка–лакея с каким–то свёртком.
За ним следовал швейцар Прокопыч с баулом в руках. На барчука они не обратили даже мизерного внимания, поглощённые каким–то глобальным заданием, полученным от маменьки.
— А где матушка? — обратился к пулей пролетевшему лакею Аполлону: «Даже ухом не повёл, — немного обиделся Аким. — А может я невидимка? — пошёл разыскивать маман, ни к кому конкретно не обращаясь. — Вот это она их озадачила…»
— Сына-а! Мы же опаздываем, — услышал голос матери и через секунду увидел её, раскрасневшуюся и с сумочкой в руках.
— Матушка, я по–быстрому переоденусь в цивильное, а то честь надоест отдавать… Да того и гляди придерутся ещё…
— Это кто придерётся?.. Пусть только попробуют, — воинственно взмахнула сумочкой. — Ступай в свою комнату переоденься. А–а–рхип Александрович, уже собрался, — обрадовалась барыня, увидев кучера в тёмно–зелёном ватном кафтане с белым кушаком. — Все на санях не поместится. Где мадам Камилла? Извозчика наняли вещи везти? О-ох! Сколько с этим бестолковым народом хлопот…
— Ирина Аркадьевна, я всё сделала и распорядилась, — обидчиво поджала губы домоправительница, услышав из уст барыни последнее умозаключение. — Вот два билета первого класса по 16 рублей, а один, в сидячий вагон, за 6 рублей 40 копеек, для Аполлона, — захлюпала носом. — Извозчик уже прибыли и ожидают во дворе. На них вещи грузят. Мой супруг руководит, — всхлипнула она.
«По–французски мадам понятнее изъясняется»: — За Аполлона не волнуйся. Вытри глаза и смотри, чтоб не забыли чего, — распорядилась барыня, — а мне тоже пора одеваться.
— Темень–то, Господи! — Вышла на крыльцо Ирина Аркадьевна, с каким–то мистическим удовольствием разглядывая увеличенные тени лошадей от фонаря на столбе.
Выдула губами воздух, отлепив от них вуалетку, и со смехом скомандовала: «По коня–я–м!.. Каков приход, таков и поп», — несколько переиначила поговорку.
Аполлон проворно запахнул медвежью полость на господах, и прикрепил её к углам низкой спинки, за которую тут же ухватился влезший на запятки русский богатырь Иван.
Оглядевшись по сторонам, барыня спрятала замёрзшие ладони в муфту и коротко произнесла: «С Богом!»
