— Прости меня, — сказал Тимон. — Я не заметил, что говорю с тобой так, словно ты раб или гребец на моей триере. Нам всем нужна твоя помощь, потому что ты мудрый врач и понимаешь болезни. Дело ведь не только в одной Олимпии. Пенелопе тоже грозит опасность. Вся наша семья нуждается в твоей помощи… то, что осталось от нашей семьи.
Тимон отвернулся и, шатаясь, побрел к скамье — маленький толстяк, удрученный горем. Он сел и уронил голову на руки. Гиппократ подошел и сел рядом с ним.
— Ты должен гордиться Клеомедом, — сказал он негромко.
Тимон поднял голову.
— Да, — сказал он, — печаль моя очень велика, но я рад, что он умер, как герой. Он спас бы и жену Ктесиарха, если бы только ему было дано больше времени. Клеомед всегда напоминал мне моего отца. Даже когда он был еще мальчиком, сходство было поразительным.
Лицо его теперь светилось гордостью, и Гиппократу, вспомнился вопрос Олимпии: «Знает ли Тимон?» Да, Тимон не знал очень многого — или просто не хотел знать? Вот какого человека, думал Гиппократ, любит эта тигрица; вот кого она так долго старалась спасти от страшного удара — от того, чтобы он узнал правду о ней,
— То, что сделал Клеомед, — произнес он вслух, — заслуживает большей похвалы, чем завоевание десятка венков на играх. Опасность раскрывает величие человеческого сердца. Когда она незначительна, победа может достаться и ничтожному человеку. Клеомед знал, что ему грозит, и слава его переживет века.
Тимон с гордостью улыбнулся и повторил слова Солона:
— Никого не называй счастливым до его смерти.
Гиппократ кивнул.
— Жизнь, омраченная самыми черными тучами, может на закате просиять солнечным блеском. Твоя потеря тяжка, Тимон, но в самой своей печали ты можешь найти причину для радости.
Они замолчали, а потом Гиппократ вдруг спросил:
— Задняя дверь виллы запирается? Та, что выходит к конюшням?
Тимон бросил на него быстрый взгляд.
— Я подумал об этом сегодня утром и распорядился, чтобы ее заперли. — Его лицо прояснилось. — Если у тебя есть время выслушать меня, Гиппократ, я, пожалуй, не стану откладывать и теперь же сообщу тебе, что я задумал сделать. Пойдем походим по террасе, и я тебе все расскажу. Видишь ли, когда мы с Олимпией поженились, я купил эту часть кипарисовой рощи и построил здесь виллу. Но теперь я понял, что она никогда по-настоящему мне и не принадлежала. Эта роща посвящена Аполлону, и я должен вернуть ее. Жизнь человеческая коротка, и, когда идешь против воли богов, труды твои остаются бесплодными.
Из рощи донесся веселый смех.
— Это как будто смеется Пенелопа, — заметил Гиппократ.
— Вполне возможно. Несмотря на все мои уговоры, ее тянет в этот мрачный лес. Да вон она идет с Пиндаром; он хоть и молод, но, кажется, очень добросовестный врач.
— Отец, — крикнула Пенелопа, — мне нужно с тобой поговорить.
Оставив Пиндара, она взбежала по лестнице и через минуту уже стояла перед ними, сияя улыбкой. Ее окружало какое-то тонкое благоухание. Запах лотоса, подумал Гиппократ.
— Отец, я хочу поговорить с тобой об очень важном деле. И хорошо, что Гиппократ здесь, потому что он учитель Пиндара, и, значит, ему совсем как отец, правда?
— Может быть, мы поговорим об этом позже, Пенелопа? — сказал Тимон. — Я обсуждаю с Гиппократом чрезвычайно серьезное дело. Оно имеет очень большое значение и для тебя, и для всех нас.
— Я знаю, отец, твои дела всегда очень серьезны и всегда имеют очень большое значение для всех. Но, видишь ли, у меня-то это первое важное дело, самое первое в моей жизни, и оно очень важное и очень серьезное. Пиндар придет сейчас, чтобы поговорить с тобой. Это я ему велела, только он не обещал мне, что он будет говорить.
Засмеявшись, Пенелопа обняла отца и прижалась щекой к его щеке.
— Пиндар очень застенчив, — сказала она. — Ты поможешь ему сказать то, что он хочет сказать? А когда он скажет это, ты ответишь ему «да»? Хорошо?
Тимон, по-видимому, не слушал ее.
— Пенелопа, почему тебе понадобилось разговаривать со мной о Пиндаре? Я озабочен твоим будущим. Я хочу увезти тебя отсюда прежде, чем с тобой что-нибудь случится.
— Но я же хочу, чтобы это случилось! — воскликнула она. — Пусть это случится, и тогда я поеду с тобой, куда ты захочешь. Он ведь тоже поедет и будет жить с нами, правда?
Она побежала обратно к роще, и Пиндар пошел к ней навстречу. Гиппократ отвернулся и посмотрел на море, чтобы спрятать улыбку.
— Я уже все обдумал, — говорил Тимон. — Я чувствую, что нельзя терять ни минуты.
Но тут к ним подошел Пиндар. Он долго смотрел на толстяка архонта, онемев от смущения. Наконец он нерешительно пробормотал:
— У меня есть земля… Земля в Беотии, но денег очень мало…
— Ну и что тут такого? — с досадой ответил Тимон. — У меня есть и земля и деньги. Но на моей семье лежит проклятие, и я собираюсь расстаться с порядочным куском земли, да и с немалыми деньгами тоже. Погоди, Пиндар, не уходи, может быть, и тебе будет интересно узнать то, что я собираюсь сказать Гиппократу. Как тебе известно, Гиппократ, я человек действия. Сегодня утром я принес жертвы в храме Аполлона. Но я знаю, что этого недостаточно и надо предложить нечто большее.
— Да, — ответил Гиппократ, с сочувственной улыбкой поглядывая на Пиндара. — Я часто повторяю молодым асклепиадам, что молитва о выздоровлении больного вреда не принесет, однако, взывая к богам, не следует забывать о лечении.
Тимон кивнул, а потом заговорил с таким достоинством и важностью, словно обращался к Совету архонтов:
— Не знаю, известно ли это тебе, Гиппократ, но на Кос недавно прибыл вестник главного жреца великого храма Асклепия в Эпидавре. Он ищет подходящее место для постройки нового храма. Кос был выбран потому, что ты и твой отец Гераклид прославили наш остров своим искусством. Твое имя, которое привело сюда Эмпедокла, привело вслед за ним и посланца жреца. Я разговаривал сегодня с ним и со жрецом Аполлона. Мы согласились, что я отдам эту виллу и все земли вокруг нее, вместе с протекающими по ним водами источника Ворины, Аполлону Кипарисию, которому посвящен этот лес. А затем наш жрец передаст эту землю Асклепию, богу-целителю. Точно так же обстоит дело в Триопионе. Жрецы тамошнего святилища Асклепия вносят арендную плату Трио-пионскому Аполлону, так как святилище стоит на его земле.
Тимон в волнении расхаживал взад и вперед по террасе.
— И вот, — продолжал он, — на этом самом месте, где сейчас стоим мы — ты, Пиндар и я, — будет воздвигнут асклепейон, чудесный Храм, посвященный Асклепию. Таким путем я надеюсь снять тяготеющее на мне проклятие, таким путем я надеюсь защитить мою семью.
— Тимон, — воскликнул Гиппократ, — ты поистине замечательный человек! И какой великолепный дар богам!
Тимон улыбнулся.
— Это, конечно, значительный дар, большая жертва. Но Клеомед погиб, а Олимпии и Пенелопе грозит опасность. Как могу я лучше распорядиться своим богатством? Жрецы сказали, что, по их мнению, Аполлон будет доволен и, может быть, снимет проклятие. Я был слишком занят моими кораблями и обязанностями архонта и порой забывал о богах. Но я знаю, что боги есть… где-то там. Я, как мог, трудился для блага греков, живущих на Косе. Если, отдавая свое богатство на исполнение этого великого плана, я освобожусь от проклятия и украшу наш остров, то я отдам его с радостью.
Гиппократ был так изумлен услышанным, что даже забыл про Пиндара, который все еще стоял перед ними, переминаясь с ноги на ногу, и про Пенелопу, дожидавшуюся на опушке леса.
— Я не верю, — задумчиво сказал Гиппократ, подходя к парапету, — что болезни и безумие на людей насылают боги или злые духи. Поверить в это — значит отказаться от медицины как искусства. По той же причине мы не можем предоставить лечение больных Асклепию или другому какому-нибудь богу. И все же между врачом и храмом Асклепия может существовать согласие, ибо главное для них — делать людей здоровыми и телом, и духом.
Помолчав, он продолжал:
— Бог врачей — Аполлон. Асклепия же мы, асклепиады, видим скорее таким, каким описывает его Гомер, — это славный врач из Трикки, который обучил своих сыновей медицине и послал их сражаться против Трои. Мы свято помним это предание и бережно храним искусство, которое он передал своим сыновьям. Но раз греки решили сделать из этого врача бога-целителя — пусть будет так.
Величественный замысел архонта произвел на Пиндара такое впечатление, что он даже забыл на минуту о том, зачем пришел сюда.
— Асклепейон здесь, как в Эпидавре! — воскликнул он. — Это замечательно!
Гиппократ поглядел на него и, очнувшись, вернулся к настоящему.
— Тимон, — сказал он. — Пиндар хочет поговорить в тобой об очень важном деле.
— Да, — решительно начал Пиндар, — мне следует объяснить, что про землю в Беотии я упомянул, имея в виду твою дочь Пенелопу… Ей…
