подписываю и свидетельствую».
Далее следовала подпись — бурая подпись кровью, собственноручная подпись еврея — в этом сомневаться не приходилось.
В другой раз Бартоломе, наверно, посмеялся бы над глупостью старого еврея, который, надо полагать, обменял свою бессмертную душу на успех в торговых сделках. Но еврей был мертв. Утром жена старика обнаружила его скрюченный, почерневший труп. На ее крики о помощи сбежались соседи. При осмотре места происшествия выявились странные обстоятельства. Рядом с трупом был найден приведенный выше документ, неоспоримо свидетельствовавший о том, что сам дьявол утащил Яго Перальту прямо в ад. Лицо мертвеца было страшно искажено, словно перед смертью он действительно увидел нечто кошмарное. Само собой, дело передали инквизиции.
Если бы Бартоломе действительно верил в существование черта, дело показалось бы ему очень простым. Крещеный еврей впал в ересь и продал душу дьяволу. По истечении определенного срока черт явился за ним и утащил прямиком в преисподнюю. Оставалось только в назидание всем, кто хочет получить мирские блага ценой последующих вечных мучений, публично сжечь труп старого ростовщика, а прах развеять по ветру. Так, не задумываясь, поступил бы брат Эстебан. Так, посетовав на лишнее беспокойство, поступил бы Хуан Карранса. Так поступил бы любой инквизитор. Бартоломе знал, что и он поступит так же. Так, как надлежало поступить. Но оставалась загадка смерти ростовщика. Потому что Бартоломе а priori был в этом уверен, его убили люди, а не бесплотные духи.
Инквизитор взял со стола серебряный колокольчик. На вызов явился секретарь.
— Составьте мне список тех, кто был коротко знаком с Яго Перальтой, — велел Бартоломе. — Разыщите его родственников, слуг и, если таковые имеются, друзей.
— Я уже навел все справки, — кивнул молодой человек. — Кроме самого Перальты, в доме проживали только его жена и мальчик-слуга, но он исчез…
— Ну так разыщите.
— Это сложно, но я постараюсь.
Через два дня мальчишку действительно притащили в инквизиционный трибунал.
* * *
Перед Бартоломе стоял рыжий, взъерошенный парнишка лет тринадцати-четырнадцати. Он переминался с ноги на ногу и испуганно озирался по сторонам.
— Пабло Рохас?
— Угу.
— Расскажи мне все, что ты видел в ночь смерти твоего хозяина.
— Святой отец, — мальчишка понизил голос до шепота, — в ту ночь я видел самого черта!
При этом Пабло опасливо покосился на окно и на дверь, словно ожидая, что оттуда вполне может появиться нечистый.
— Пабло, давай все по порядку. Как дьявол проник в дом? Через окно? Через трубу?
— Да нет, обычно. Через дверь.
— Он постучал?
— Да. Было очень поздно. По вечерам хозяин не велел жечь свечи, жалко ему, козлу старому… Простите, святой отец! Я не хотел…
— Ладно, ладно. Прощаю. Так ты говоришь?..
— Было совсем темно. Кто-то постучал. Я, как всегда, пошел открывать.
— Ты удивился?
— Чему? К моему хозяину часто приходили поздние гости. Ясно же, темное время — самое подходящее, чтобы обделывать темные делишки.
— Ты не любил своего хозяина, Пабло?
— Да кто же, скажите, его любил?
— Он тебя бил?
— Нет. Он бы меня нипочем не догнал.
— Тогда почему?..
— Он жмот. И если черти забрали его в ад — туда ему и дорога!
— Я думаю, мы с тобой не будем обсуждать справедливость Божьего приговора. Итак, постучали…
— Ну, я открыл.
— Сразу?
— Нет, спросил, кто там.
— Что ответил дьявол?
— Сказал, что пришел вернуть долг. Ему же, пройдохе, честного человека обмануть — раз плюнуть!
— Ты открыл…
— О, святой отец, я со страху, ей-богу, чуть в штаны не наложил. Простите, святой отец… Я хотел сказать, что очень испугался…
— Как дьявол выглядел?
— Честное слово, никогда не думал, что он такой мерзкий!
— На кого он был похож?
— Если взять рога, так вроде бычьи, а морда, кажись, волчья. Лохматая, как у соседского кобеля… Тьфу, опять я не то говорю…
— Ладно уж. Только в следующий раз воздержись от красочных эпитетов.
— От чего… воздержаться?
— Где тебя воспитывали, черт побери?!
— Нигде. Мой отец был погонщиком мулов, пока его не посадили за кражу. Тогда мать определила меня к еврею. Только проклятый жид все равно ничего не платил, чтоб его…
— Хватит! Отвечай только на мои вопросы!
— Да, святой отец.
— У дьявола были копыта?
— Не помню…
— Ты не видел? Было темно?
— Нет. Он светился.
— Кто? Дьявол?
— Ну не я же!
— Еще что-нибудь можешь вспомнить?
— Ага. У него был хвост. Вот с мою руку. Нет, длиннее, с вашу.
— Теперь ты решил сравнить меня с дьяволом!
— Я? Вас? Святой отец, да чтоб у меня язык отсох! Он совсем на вас не похож, и пострашней, и побольше…
— Понятно, — усмехнулся Бартоломе, — сравнение с дьяволом я проигрываю. Итак, у него был хвост…
— Хвостище!
— Ты впустил дьявола…
— Чтобы я впустил черта?! Он сам вошел! И меня не спрашивал!
— Что было дальше?
— Ничего.
— Ты не слышал никаких криков, никакого шума?
— Нет, я так припустил!.. И опомнился только у самого собора святого Петра.
— Когда ты вернулся?
— Чтобы я вернулся в дом, куда черти в гости ходят?! Нет уж, ни за что! Да и зачем? Ведь, я слышал, черт все равно старого хрыча в ад утащил.
— Скажи, Пабло, не замечал ли ты за своим хозяином каких-нибудь странностей?
— Еще бы! Скупее, чем он, на свете не найти!
— Чем он обычно занимался?
— Все что-то записывал да считал.
— А еще?
— Еще с женой ругался.
— У него были враги?
— Ха! Он весь мир ненавидел. От него только и слышно было: «Все вокруг плуты и ворюги, все надуть хотят».
— И часто его… надували?
— Нет, я думаю, это старый еврей всех надувал.
— Может быть, кого-нибудь Перальта особенно не любил?
— Да он весь город терпеть не мог. Хотя… Был один такой. Сеньор де Гевара. Если еврей про кого-нибудь хотел сказать, что этот человек — последняя сволочь, он говорил: «Такой же злодей, как де Гевара».
— Почему?
— Однажды этот сеньор науськал на него собак. Вот была потеха! Я ничего смешнее в жизни не видел. Псы искусали еврею всю задницу. Он две недели сидеть не мог.
— Можешь назвать других недоброжелателей?
— Могу. Я сам.
— А кроме твоей высокой особы?
— Его все мальчишки с нашей улицы освистывали!
— И это все?
— Я же сказал, его никто не любил.
Бартоломе устало вздохнул. Не похоже, чтобы мальчишка врал, но едва ли этот неграмотный паренек мог сообщить что-либо стоящее.
— Иди домой, Пабло, — сказал Бартоломе. — Думаю, ты мне больше не понадобишься.
* * *
Через два дня в доме де Гевары был произведен обыск. Бартоломе, которого заинтересовало сообщение о тайной лаборатории колдуна, пожелал лично присутствовать при ее осмотре.
Пока приемщик инквизиции и секретарь производили опись имущества де Гевары, Бартоломе, Федерико Руис и два стражника спустились в подвал, где размещалась лаборатория колдуна. По приказу инквизитора до его прихода здесь ничего не тронули. Бартоломе хотел все увидеть собственными глазами и понять, с кем ему предстоит иметь дело: с ученым, тайно ставившим свои опыты, или с сумасшедшим заклинателем демонов. Впрочем, на инструменты колдуна и так никто бы не покусился, у служителей святого трибунала они могли вызвать разве что суеверный ужас. Никаких ценностей в лаборатории не обнаружили. Очевидно, золото де Геваре получить не удалось.
Бартоломе приказал стражникам зажечь как можно больше свечей, чтобы как следует осмотреть длинное, мрачное помещение. С первого взгляда инквизитор понял, что справедливо его второе предположение, и де Гевара — заклинатель бесов.
Посреди подвала, на земляном полу, чем-то острым, вероятно, шпагой, были четко очерчены два круга, вписанных один в другой. Во внутренний круг, в свою очередь, был вписан треугольник. Внутри этого магического круга и должен был находиться колдун, вызывающий демонов.
Справа, на камине, стоял закопченный, почерневший котел и жаровни. Несколько массивных столов были завалены самыми разнообразными предметами. Циркули, карты, глобусы, запечатанные глиняные кувшины, стеклянные колбы с какой-то мутной жидкостью, шкатулки и коробки с порошками, пергаментные свитки, свечи, сальные и восковые, желтые и черные… С потолка свисали связки высушенных трав. На скамью были небрежно брошены черная мантия и широкий пояс с вышитыми магическими символами. На одной из стен было развешено оружие — шпаги, ножи, кинжалы. Бартоломе отметил, что эти клинки, скорее всего, предназначались не для обороны или нападения, а для ритуальных действий — заклания жертвенного животного или начертания магического круга. Такие клинки, имеющие волшебную силу, как правило, изготовлялись самим магом.
