Ты доволен прилежанием моего сына?
Натили стоял, забыв все слова... Он даже заплакал от волнения.
Я недостоин учить твоего сына, — сказал он, оправившись. — Самый лучший учитель в мире мог бы лишь мечтать о таком ученике. Отец такого сына... — Тут старик снова сбился.
Я понимаю тебя, — отец улыбнулся, — и я рад, что мой сын тебе понравился. Сейчас мы будем обедать, а потом, Хусайн, ты подсчитаешь кое-какие счета, которые я принес из дивана.
Нет, нет, — неожиданно для себя вмешался Натили. — Разум ребенка надо беречь, не загружать его посторонним делом. Ничего не должно занимать его, кроме наук. Прости, что я вмешиваюсь, но лучше я сам подсчитаю эти счета. Я ведь тоже немного владею индийским счетом.
Видишь ли, дело в том, — Абдаллах замялся, — дело в том, что нам с тобой не под силу это сосчитать за один вечер, а Хусайн сделает в пять минут и без бумаги, просто в уме. Это для него забава, игра.
Весь обед старик молчал, благоговейно поглядывая на своего ученика.
Когда-то в Афшане у маленького Хусайна был со
сед — маленький Умар, тот самый, который любил кричать «дай, дай, дай!».
Теперь родители Умара неожиданно получили наследство. Разбогатев, они переехали в Бухару и снова стали соседями Хусайна. Умару было одиннадцать лет. Его собирались отдать учеником поварского искусства. Брат матери Умара служил пловщиком при самом эмире.
Хусайн и Умар часто гуляли вместе.
Однажды они шли по улице.
Вот бы так идти, идти и вдруг деньги найти, — сказал Умар.
И в то же мгновение на этом месте они нашли деньги.
Кожаный мешочек с деньгами лежал в пыли на улице, и его никто не видел. Улица была пуста. Лишь издалека медленно приближался старик на ослике.
Поровну! Деньги поровну! — обрадовался Умар. Он отбежал за поворот, сел у края за пыльный камень, осторожно высыпал деньги, мешочек бросил за камень и стал делить.
Что можно было сделать на десять дирхемов?
Купить сладостей и наесться ими так, что станет во рту горько.
Или купить забавные меховые игрушки, которые привезли из Хорезма, а в Хорезм привезли из далеких холодных стран.
Или дать деньги нескольким заклинателям змей. Заклинатели заиграли бы на свирелях, каждый свою песню, и все змеи сразу затанцевали бы, каждая свой танец, и получился бы ужасный змеиный хоровод.
Наконец, можно было даже купить осла, конечно, не очень молодого, не очень сильного, не очень зрячего и, может быть, даже глухого.
Вот сколько денег лежало в кожаном мешочке на одной улице.
— Я люблю сладкий орех, — сказал Умар и пошел покупать свой сладкий орех. — Если я принесу деньги домой, у меня их заберут.
Хусайн пошел за ним.
Ты тоже покупай, а то, если ты будешь стоять рядом, а я буду есть, мне придется делиться. А это нечестно, денег у нас поровну.
Но Хусайн уже завидел торговца книгами.
Торговец прятался в тени, и все-таки чалма его была мокрой. На лбу торговца выступали тяжелые капли пота. Сам он был человеком не слишком грамотным, но всю жизнь он любил книги. Жил около книг, спал рядом с ними. И любил он людей, которые любили книги. А поэтому любил Хусайна. Торговец даже позволял ему рыться в них, в книгах для продажи, хотя знал, что у мальчика нет своих денег.
Но сегодня деньги были. Мало того, у торговца была редкая книга, о которой Хусайн давно мечтал. И стоила она как раз пять дирхем.
Я с тобой больше не буду находить деньги, — ворчал Умар, идя рядом с Хусайном, потому что Хусайн на все свои деньги купил только книгу.
Хусайн не отвечал. Он не смотрел под ноги. Он сразу стал читать.
Сейчас ты наткнешься на верблюда и верблюд укусит тебя за ухо, — сказал Умар.
Хусайн не отвечал.
На, угощайся моим орехом, так и быть, я добрый. — Умар прочитал название: — «Толкование к геометрии Эвклида». Купил бы хоть новую, с картинками, про Синдбада, а то собираешь старье.
До вечера Хусайн читал свою книгу.
Умар успел съесть все орехи.
Хусайн читал.
Пойдем к нам играть в наездники, — звал Умар. Но Хусайн не замечал его.
На другой день они снова вышли на улицу.
Ты чего бы хотел сейчас больше всего? — спросил вдруг Умар.
Многого... — Хусайн улыбнулся.
А я, знаешь, что хочу? — Он оглянулся. Улица, как и в прошлый раз, была пуста, Умар закрыл глаза. — Я хочу, чтобы мы снова нашли деньги. Ну, еще раз, последний. — Он сразу открыл глаза и взглянул на землю. Денег на земле, конечно, не было.
Наконец они стали изучать книгу, к которой Натили относился с благоговением. Натили даже не мог точно сказать, хорошо ли он знает сам то, что написано в этой книге. Книга называлась «Альмагест, или Великое построение астрономии». Ее написал александрийский астроном Клавдий Птолемей.
Конечно, и до Птолемея люди занимались астрономией, наблюдали за звездами. Но только Птолемей внес в эту науку строгий, четкий порядок.
Не все древние люди считали, что Земля — плоскость, лежащая на семи китах. Некоторые ученые говорили, что Земля — цилиндр и вокруг нее твердое небо. А звезды, как гвозди, вбиты в это небо. Были и другие, которые уверяли, что лун и солнц несколько и для каждой страны загорается своя луна и свое солнце.
Лишь древний мудрец Аристотель, духовный наставник Александра Македонского, утверждал, что Земля — шар. Но даже и он считал, что Земля, конечно же, центр вселенной. Иначе, что было бы делать во вселен
ной богу, если бы Земля не была центром. Только Архимед говорил, что шарообразная Земля вовсе не центр, а обычная небольшая планета, которая крутится вокруг огненного облака — Солнца.
Птолемей создал свою астрономическую систему. Он использовал все достижения древних астрономов, а заодно оставил место и для бога.
В молодости Натили часто перечитывал первые страницы «Альмагеста». Он знал многие куски наизусть. Но чем дальше, тем трудней становилась книга. Поэтому Натили сказал:
— Изучай эту книгу самостоятельно, а потом рассказывай мне. Я буду проверять тебя и объяснять непонятное.
Из книги Птолемея Хусайн узнал, что Земля большой неподвижный шар. Вокруг Земли вращаются прозрачные оболочки — сферы, к которым прикреплены разные светила. Самая близкая к Земле — сфера с Луной. Потом идет сфера с Меркурием, потом с Венерой, потом с Солнцем, потом с Марсом, потом с Юпитером. Седьмая сфера — с Сатурном. На восьмую прикреплены все неподвижные звезды. А на девятой сфере прячется «первый двигатель», который заставляет двигаться планеты и весь окружающий мир. «Первый двигатель», конечно, полностью зависит от воли и силы бога.
Этой теорией были довольны и астрономы и богословы. Лишь через много лет польский ученый Коперник решится на спор с Птолемеем.
Птолемей вычертил схемы движений всех планет.
Натили уже забыл, как чертятся эти схемы. Но Хусайн разобрался и в них. Он с удовольствием вычертил схему вращения для каждой планеты. И сам объяснил все Натили.
Пришло время, когда старый Натили передал мальчику Хусайну все свои знания. Лишь одной науки пока не касались они. Немало людей в то время зарабатывали себе на лепешки и похлебку — шурпу — с помощью этой науки.
Я научу тебя предсказывать судьбу людей по звездам. Это называется астрологией, — сообщил однажды Натили таинственным голосом.
По ночам Хусайн и учитель стали забираться на минарет, на высокую башню. Старик тяжело ставил ноги на большие каменные ступени лестницы. Он шел согнувшись, чтобы не ударить голову, громко кряхтел, часто останавливался, опираясь о плечо маленького Хусайна. Наконец они забирались на самый верх. Неясная тень старика маячила на плоских крышах домов. Старик запахивался в халат. Хусайн держал его за руку, и они тихо стояли, глядя на черное молчащее небо. Потом старик начинал говорить, и его голос казался странным в этом скрытном, темном, ветреном мире.
Вега, утренняя звезда, — показывал старик. — Ее хорошо видно под утро... Кто рождается вот под этим созвездием, тот будет богат, а кто под тем, долго проживет, если проявит осмотрительность.
Ветер снова раздувал халат учителя. Учитель закутывается еще плотнее и все вглядывается в едва заметные точки — звезды, мерцающие в черной глубине.
Скоро Хусайн находил все планеты и созвездия быстрее старика.
Для чего они все-таки, звезды? — спрашивал иногда Хусайн. — Они не греют и почти не светят.
Старик молчал.
Для чего весь мир?
Старик молчал.
Для чего я?
Все создано волей аллаха. И один аллах знает, для чего нужен весь этот беспорядок, — отвечал наконец Натили, предварительно оглянувшись, чтобы его не подслушали. — Когда ты станешь взрослым, я, может быть, открою тебе одну тайну, — сказал старик в один из таких дней. — Правда, я сам в ней все-таки сомневаюсь.
Я и так достаточно взрослый. Видишь, какой я большой, — вытягивался Хусайн.
