подглядываешь за Сандрой, Чиро?
– Да тише вы, Комиссар!
Ансельмо был одним из самых старших и авторитетных рабочих на фабрике, даром, что не имел никаких дел с профсоюзом. Зато имел дела с Коммунистической партией, за которую весьма осторожно агитировал тех, кто казался ему по толковее. Чиро принадлежал к их числу и агитации, в общем и целом, поддавался. Комиссаром же Ансельмо называли за партизанское прошлое, когда он действительно был комиссаром в одной из Гарибальдийских бригад 4.
– Неужели ты считаешь, что она этого еще не заметила?
– Не знаю. Надеюсь, что нет.
– Надежда – глупое чувство, Чиро. Почему ты не пригласишь ее куда-нибудь?
Слова насчет надежды показались Чиро знакомыми, но он не смог вспомнить, где их слышал. Желая переменить тему, Бертини спросил:
– Комиссар, вы говорили, что хотите меня познакомить с одним из товарищей…
– Да, но не в ближайшие дни – Бородач сейчас в подполье.
– Намекните хотя бы, кто он.
– Слыхал о «Красном знамени» 5?
– Ничего определенного. Я думал, что они выдумка.
– В общем и целом да, но вот Бородач вполне реален.
– То есть, он троцкист?
– Много вопросов, Чиро. Придет время – сам у него узнаешь… Давай пока не будем о нем.
Бертини кивнул.
– Ты прочитал книгу, которую я тебе дал?
Две недели назад Комиссар передал Бертини небольшого формата книгу в самодельном переплете. Она содержала несколько статьей Антонио Грамши 6. Чиро честно прочитал книгу, хотя и не смог глубоко проникнуть в суть размышлений автора.
– Да, прочитал. Извините, сегодня я ее дома оставил. Когда можно будет ее вернуть?
Комиссар немного подумал и ответил:
– Завтра, в обед. Вынес что-нибудь для себя?
– Ну, я, кажется, понял идею насчет гегемонии и мысль о том, что мы должны завладеть гегемонией в общественном сознании, чтобы прийти к власти без вооруженных выступлений. Мне показалось, что это призыв к активной пропаганде…
– Да, но только не к активной, а к пассивной. Пропаганда листовок и пафосных выступлений отпугивает людей – они слишком много страданий натерпелись из-за того, что верили плакатам. Нужна умная пропаганда, которая будет селить наши идеи в сердцах людей незаметно от них. Тогда мы сможем отнять гегемонию у буржуазии. Проблема в том, Чиро, что Грамши слишком идеализирует людей – он находится в заблуждении о том, что переворот в людских умах может произойти без потрясений извне.
Люди пассивны в большинстве своем, к сожалению. Умная пропаганда должна подкрепляться регулярными акциями нашего Движения, чтобы мы могли определить, готово ли общество к переменам. Когда люди начнут поддерживать наши акции, когда даже самые равнодушные из них, привыкшие перелистывать политические новости в газетах, чтобы поскорее перейти к обзору последнего тура кальчо 7, станут нам сочувствовать, тогда и совершится Революция.
– То есть, вы предлагаете идти и по пути открытых выступлений, и по пути подспудной пропаганды одновременно?
– Верно, Чиро! Не на запад, не на восток, а во все стороны сразу!
Комиссар широко улыбнулся и, хлопнув Чиро по плечу, встал.
– Пригласи Сандру – она, кажется, хорошая девушка.
С этими словами Комиссар повернулся и пошел к выходу из столовой, слегка припадая на левую ногу – памятка из фашистского плена.
Бертини снова посмотрел на женскую стайку, в которой пребывала Сандра. Она больше не смеялась. Чиро принялся, наконец, за молоко и хлеб, но вскоре остановил себя – «Да и хрен бы с ним!..». Он сделал большой глоток молока, встал и уверенным шагом направился к женской компании. Поняв, что он направляется именно к ним, девушки замолчали и повернулись к Чиро. Почти все они широко улыбались, одна отчего-то захихикала, но Бертини решил не обращать на это внимания.
– Чао, девушки! Сандра, у тебя есть планы на сегодняшний вечер?
Получилось чуть более бесцеремонно, чем он рассчитывал, но Чиро обратил себя в итальянский броненосец не знающий преград.
– Чао, Чиро, нет, пока нету, а что?
– Хочешь сходить куда-нибудь?
– Куда?
Броненосец был пробит и бесславно шел ко дну. «А действительно, куда?» Понимая, что слишком долго мяться нельзя, Чиро ляпнул первое, что пришло в голову:
– В кино.
«А что, отличный вариант!»
– А кто еще будет?
– Никто. Ты и я.
– То есть, это свидание?
Сандра подкрепила свой вопрос улыбкой. Она хотела, чтобы он произнес это вслух, чтобы сжег мост за своей спиной. «Чертовка!» Если она решила, что Чиро это остановит, она ошиблась – он не видел смысла оставлять себе пути к отступлению:
– Да, это свидание.
Сандра взяла паузу, за время которой Чиро успел почувствовать, что его сердце сейчас проломит грудную клетку и, вылетев на свободу, начнет крушить все вокруг в бешеных прыжках. Через пару секунд (Бертини был уверен, что прошел целый век) девушка сказала:
– Хорошо! Во сколько? Где?
Чиро хотел поднять руки в победном жесте, но сдержался. Вместо этого он вполне деловито ответил:
– Если хочешь, можем пойти прямо отсюда.
– Хорошо, я буду ждать тебя на проходной после смены.
– Нет! Это я буду тебя ждать.
Все. Это был его триумф. Сцена получилась очень даже красивой. Теперь нужно было ее красиво завершить, развернувшись и уйдя с прямой спиной. В этот момент в сцену влез нежданный персонаж.
– Господи, да хватит издеваться, скажите ему уже кто-нибудь!..
Это произнесла девушка, которая сидела чуть в стороне. Кажется, ее звали Клаудия, и, кажется, она была единственной, кто не улыбался.
– Чиро, у тебя молоко на усах.
Бертини был готов провалиться сквозь землю, но постарался выйти из положения максимально достойно. Он нарочито тщательно вытер рот рукавом и произнес:
– Спасибо, что сказала, Клаудия. Сандра, буду ждать тебя у проходной после смены. Чао!
И, не дожидаясь ответа, Чиро развернулся и ушел с прямой спиной. Сандра была не первой девушкой в его жизни, но трудно ему было, как в первый раз. Все вышло, как он и боялся – до ужаса смешно. Но Чиро все равно покинул столовую в прекрасном настроении, так и оставив недопитое молоко.
Потери и разочарования
Сальваторе отвратительно спал последние пару ночей. Причина бессонницы была ему известна, но он не хотел этого признавать. Все началось с робкой проститутки Лоренцы и воспоминаний, которые она вызвала своей нечаянной похожестью на женщину из прошлого Кастеллаци.
Стоило Сальваторе провалиться в сон, как перед ним вновь представала Лоренца, которая под немилосердным светом прожектора превращалась в Форнарину для того лишь, чтобы обратиться вновь, на этот раз в Катерину, которая застывала в той самой
