Тревожно на Тереке. То там, то тут возникают стычки, перестрелки. В одной из стычек погиб парень-сагопшинец, а под Исмаалом коня убили, только, слава аллаху, он в тот же день заимел другого, того самого, на котором и скачет сейчас Хусен.
Хорош конь – горяч и быстроходен. Исмаал небось не очень-то охотно дал его Хусену, но понимал, видно, что нельзя парню не съездить в Сагопши. Хусен недолго задержит коня. Надо обернуться в одну ночь: сказать пару слов Эсет, успокоить ее да узнать, нет ли вестей от Хасана.
Эсет!.. Бедная Эсет!.. Перед Хусеном так и стоят ее полные слез синие глаза. А что, если Соси выдал ее замуж? От этой мысли Хусен весь содрогается, колени его сильнее сдавливают бока скакуна, и тому ничего не остается, как лететь во весь опор, хотя и поднимаются они в гору.
В Алханчуртской долине не то, что у Терека. Здесь властвует туман. Но вот скоро, словно бы вынырнув из пены, показалось Сагопши. Над ним засветилось солнце, остановилось и стоит, как столбами подпертое. Стадо, что возвращалось уже в село, тоже решило помедлить и принялось усердно щипать пожухлую траву.
Хусен придержал коня, на миг в душе полыхнуло радостью: вот ведь пасутся коровы на бывших помещичьих землях и нет теперь их хозяевам горя!
Внезапный окрик оторвал Хусена от его мыслей.
– Э-эй, молодой человек, подъезжай-ка сюда, дело к тебе есть! – позвали с арбы.
Хусен приблизился.
– Как проехать к Соси? – спросил человек.
– К какому Соси? – бросил Хусен, а сам подумал: уж не к его ли соседу, не сваты ли?
– Мы не знаем, как звали его отца.
– У него своя лавка, – подсказал тот, что правил лошадью.
– И дочь, Эсет…
Хусен молчал и, уставившись в одну точку, смотрел на баранов в арбе.
– Чего молчишь? Скажи хоть, правильно путь держим или нет?
– Правильно! Даже слишком правильно, – кивнул головой Хусен и стеганул коня.
Нетрудно было догадаться, зачем эти люди едут к Соси. Но почему они везут двух баранов? Ведь когда сватают, обычно привозят одного барана?… Может, сразу хотят и увезти невесту?…
Подгоняемый недобрыми своими раздумьями, Хусен летел, ничего не видя вокруг, и вскоре он уже был у своего дома. Все его внимание было приковано ко двору Соси. Удрученный, он даже не заметил следовавшего за ним Султана, пока тот не обнял его сзади.
– Хусен, ва Хусен, ты совсем приехал, а? – сказал он.
Но Хусен, словно ничего не слыша, стоял, обхватив голову коня, и бессмысленно смотрел на младшего брата. А в это время знакомая арба с ездоками подъехала к дому Соси, и в прах развеялись все надежды Хусена.
– Ты совсем? Ты больше никуда не уедешь? – все повторял Султан, поглаживая винтовку, что висела через плечо у брата.
– Нет, Султан, не совсем я вернулся, – сказал наконец Хусен, положив руку на голову мальчика, – опять поеду.
Мальчик загрустил и опустил голову.
– А я? – пробурчал он под нос.
– А ты останешься дома.
– Один, что ли?
Хусен, словно только пробудившись ото сна, посмотрел на брата.
– А где нани?
– В Назрань уехала.
– Зачем?
– Узнать про Хасана. Там, говорят, есть люди, приехавшие с войны. И у нас в селе есть. Только они сказали, что ничего не слыхали о Хасане.
И Хусен снова задумался. Без вести пропавший брат, поседевшая от горя мать, необходимость непременно вернуться назад на Терек, Эсет, которую он, может, сегодня потеряет навсегда, – все перемешалось в голове.
А Султан твердил свое:
– Когда уезжала, обещала приехать в тот же вечер, а сама все не едет. Я больше не буду спать у Гойберда. У них там мыши и крысы бегают. Не пойду к ним.
– Никуда не пойдешь, братик, – сказал Хусен, прижимая к себе его голову. – Мы с тобой ляжем сегодня в своем доме.
– Дверь открыть? – обрадовался Султан.
– Открывай.
Мальчик снял ключ с учкура и, не касаясь пятками земли, подлетел к дому. У двери, обернувшись, спросил:
– Хусен, чей это конь?
– Исмаала, – ответил Хусен. Султан даже свистнул от удовольствия.
– Вот это конь! А у нас когда такой будет?
– Будет и у нас когда-нибудь, – ответил Хусен и, сняв с коня седло, направился в дом.
Султан, счастливый оттого, что Хусен остается дома, крутился юлой, не зная, чем угодить брату.
– Хочешь, сварим курдючного сала? – предложил он. – Это еще от того барана, что мы зарезали до твоего отъезда на Терек, половина курдюка осталась. И сушеного мяса есть немножко. Затопить печь? Нани теперь разрешает мне даже дрова рубить.
Малыш щебетал как ласточка. Он из кожи лез, чтобы развеселить понуро сидевшего Хусена.
– Султан, – произнес наконец Хусен, – оставь-ка печь и дрова да сбегай к Эсет. Шепни ей, что я приехал.
– Галушки попросим ее наделать, хорошо, Хусен? Нам же надо к мясу галушки приготовить.
– Ты вот пока сделай то, о чем я тебя прошу, а с галушками что-нибудь придумаем.
– Ладно! – сказал Султан и выбежал из дому.
Вернулся он не скоро. Хусен успел и дрова нарубить, и печь затопить. Не сиделось ему без дела.
Солнце давно скрылось, ушло в землю вместе со столбами, на которые оно опиралось. В доме и на дворе быстро сгущалась тьма. Свет от печки загнал эту тьму в углы, и оттого двор казался совсем темным. Потому-то Хусен и не заметил, когда Кайпа прошла мимо окна.
– Чем ты здесь занимаешься, мой мальчик? – услышал Хусен знакомый голос. Он понял, что мать обращается не к нему, а к Султану.
Увидев огонь в печи, она добавила:
– И печку затопил. Слава богу, хоть ты у меня есть.
– А я, нани? – спросил Хусен, выходя на свет.
– О дяла! Вернулся? – Она крепко обняла сына.
– Разве у тебя один Султан? – улыбаясь, спросил Хусен, – А я? Разве я не твой?
– Мой-то ты мой, да ведь не вижу я тебя. Сколько уж времени ни ты, ни другой твой брат не даете мне спать по ночам.
– Ничего, нани, потерпи еще немного. Скоро закончатся наши дела у Терека. С каждым днем опасность все меньше. Неделя-другая – и все будем дома.
– А Хасан? От него ведь никаких вестей.
– Вернется и он, нани. Смутное сейчас время. Дороги небезопасны. Даже путь из Моздока в Прохладную опасен. А Хасан ведь где-то на краю света.
– Жив ли? – вздохнула Кайпа, опускаясь на нары. – Будь жив, давно бы вернулся. Видно, так мне на роду написано: все напасти на одну голову!
Не зная, как ее успокоить, Хусен сел рядом с матерью, подперев голову руками. Какое-то время оба молчали. Наконец Кайпа покачала головой, глубоко вздохнула и встала.
– Лампу, что ли, зажечь. Не предписал же этот бог сидеть нам, как в пещере, в темноте.
Хусен в душе уже сердился на мать. И чего она все сетует на сыновей? Лошаденка у них хоть и плохонькая, но есть, овец десяток имеют, крыша над головой не протекает, и землю обещали бесплатную… Чего ей еще? Хусен было заговорил об этом вслух, но Кайпа опередила его.
– Когда уезжаешь? – спросила.
– Рано утром.
Мать так и застыла с лампой в руках.
– Так ты бы уж и не приезжал, – сказала наконец она. – И почему это все легло на наши плечи? На войну идти моим сыновьям, кумыков защищать – опять же им, новую власть – тоже…
– Подумай, что ты говоришь, нани! Столько мечтали о свободе, о земле. Так как же нам не защищать новую власть, не охранять ее? Не сидеть же возле печки, когда ей грозит опасность.
– А почему другие сидят? Сын Соси, например? Элмарза с Товмарзой? Да хочешь, я тебе десяток, а то и больше таких назову?
– Я их и сам всех знаю. Это те, кому новая власть – что бельмо в глазу.
– А чего хорошего сделала тебе да твоему Исмаалу эта новая власть? Только и того, что, забыв о доме, вы скитаетесь черт знает где, когда те, другие, сидят дома и, словно муравьи, копошатся в своем хозяйстве. И правду говорят, что добыли быки – съели лошади. Испокон веков так было, так и у нас получается…
Хусен, и без того встревоженный тем, что творится в доме Соси, от этих материнских сетований совсем вышел из себя. Чтобы не сорваться, он вскочил и забегал по комнате. Кайпа, почувствовав неладное, тотчас замолчала, будто кто рукой закрыл ей рот.
Вдруг вбежал Султан. У него был такой вид, словно он нес радостную весть.
– Она говорит, что знает! – выкрикнул он с порога.
Вздрогнув, будто у самого его уха кто-то выстрелил, Хусен повернулся к Султану. Скосив глаза в сторону матери, он приложил палец к губам. Но мальчик не приметил в сумраке его жеста, да хоть бы и приметил, было бы уже поздно.
– Кто говорит? – спросила Кайпа.
– Да один человек, – попытался отвертеться Хусен, но Султан выпалил:
– Эсет!
– О чем она знает?
– Что Хусен приехал.
Кайпа больше не задавала вопросов. Хусен махнул рукой и, ничего не говоря, сел. Положив в кастрюлю кусок курдюка и несколько кусков мяса, Кайпа тоже опустилась на корточки перед печкой, подперла кулаками подбородок и примолкла. Султан стоял, не зная что делать: говорить дальше или нет.
То, о чем Кайпа раньше только догадывалась, теперь стало для нее явью. Вот, значит, почему Эсет так и норовила под разными предлогами забежать к ним. И все справлялась о Хасане и Хусене. Хасан-то, положим, ее не очень интересовал, но о нем она говорила к слову, чтобы отвести глаза. Уж кто-кто, а Кайпа знала, что волнует девушку. Только сейчас Кайпе не до невесты, да и кто же отдаст им Эсет. Все знают, что Кабират и Соси прочат дочку за другого, за богатого.
