учебного года. В эти недели голоса больше не тревожили Ильяса, и постепенно лицо его утратило напряженно-выжидающее выражение, свойственное ему в то время. Сперва он был замкнут, подавлен, но нежен и ласков. Похоже, лечение избавило его от голосов и страха, который они вселяли в него, — по крайней мере на некоторое время. Старая ведьма напугала мальчика, сказал Халифа, и он перестал разговаривать сам с собой. Афия с опаской поглядывала на сына: в глубине души она боялась, что лечение не подействовало.
В начале того года школу Ильяса возглавил новый директор. Он же вел у Ильяса английский — и не задавал учить наизусть стихи. Он питал слабость к красивому почерку и письменным упражнениям. Ученики писали на каждом уроке, старательно копировали в тетрадь фразы, которые учитель начертал на доске. Кончились прежние ленивые и скучные уроки, когда мальчики один за другим поднимались и пересказывали одно и то же стихотворение, а учитель довольно сидел за своим столом. Раз в неделю им задавали на дом написать сочинение на определенную тему, и в понедельник утром староста класса первым делом собирал у всех сочинения. Ильясу очень нравился этот новый обычай. С одобрения учителя сочинения его раз от разу становились длиннее, а его аккуратный почерк неизменно удостаивался похвал. В том году в его историях фигурировали обезьяны, бродячие кошки, встречи с незнакомцами на проселках, жестокий немецкий офицер, в порыве безумия махавший саблей; была даже история о полуторатысячелетнем джинне, который жил по соседству и навещал четырнадцатилетнего мальчика. Ильяс писал эти рассказы с усердием и несомненным удовольствием, сидя за столом, который Хамза переставил в гостиную, чтобы сын занимался спокойно. Ильяс просиживал так часами, сперва писал черновик, а в воскресенье вечером перебеливал готовую работу в классную тетрадь. Его рассказы читали все: Афия, Хамза и Халифа. Истории, которыми Ильяс был особенно доволен, он с позволения родителей читал им вслух.
— У мальчика богатое воображение, — восторгался Халифа. — Как хорошо, что теперь он пишет, а не шепчет себе под нос.
— Я же говорил: скорее всего, именно этим он и занимался, — самодовольно отвечал Хамза. — Сочинял истории.
Афия смотрела на них с сомнением. Неужели они забыли тот леденящий душу голос, слезы, мучительные крики посреди ночи? Разве то были истории, дожидавшиеся, пока их расскажут? Ей это казалось пыткой. Она опасалась, что второй раз не выдержит нескончаемой барабанной дроби, дыма от благовоний шехии и ее свиты. Пока что мальчик радуется и гордится новыми достижениями, но она все равно боялась возвращения чудовищного голоса.
На следующий год одним мартовским утром на склад компании «Мебель и промышленные товары Биашары» приехал на велосипеде полицейский. Накрапывал легкий дождь, на униформе цвета хаки расплывались еле заметные пятна: был самый конец вули, сезона коротких дождей. Полицейский был среднего роста, с худощавым кротким лицом, левый глаз нервно подергивался. Он оставил велосипед под козырьком крыльца и вошел в кабинет Нассора Биа-шары.
— Салам алейкум, — вежливо произнес он.
— Ва-алейкум салам, — ответил Нассор Биашара, откинулся на спинку стула, поднял очки на лоб и с подозрением уставился на пришедшего. Визит полицейского ничего хорошего не сулил.
— Хамза Аскари здесь? — спросил полицейский голосом столь же кротким, как его облик.
— Хамза здесь есть, но его зовут не Аскари, — сказал Нассор Биашара. — Он был аскари давным-давно. Что вам от него нужно?
— Должно быть, это он. Где он?
— Что вам от него нужно? — повторил Нассор Биашара.
— Бвана мкубва, мне надо работать, вам тоже. Я не хочу отнимать у вас время. Его ждут в отделении, я должен отвести его туда, — вежливо, даже с улыбкой пояснил полицейский. — Ква хисани яко, пожалуйста, вызовите его.
Нассор Биашара встал, провел полицейского в мастерскую, и тот сообщил Хамзе, что он должен пройти с ним в отделение. Что он сделал, спросил Нассор Биашара, но полицейский, не отвечая, вытянул левую руку и указал Хамзе на дверь.
— В чем дело? — спросил Хамза.
— Меня это не касается. Пройдемте. Наверняка вы скоро сами всё узнаете, — сказал полицейский.
— Нельзя же вот так прийти, арестовать человека и даже не сказать ему за что, — возразил Нассор Биашара.
— Бвана, мне надо работать. Я пришел не арестовать его, но арестую, если он не пойдет добром, — пригрозил полицейский и правой рукой потянулся к наручникам на ремне.
Хамза примирительно поднял руки. Они пошли в отделение, Хамза чуть впереди, за ним полицейский с велосипедом. На них косились, но никто ничего не сказал. В отделении другой полицейский записал имя Хамзы в журнал и указал на скамью: ждите. Хамза гадал, из-за чего его вызвали. Полицейский спросил, он ли Хамза Аскари, значит, это как-то связано с шуцтруппе. Он никогда не называл себя Аскари. Неужели они его арестуют — через столько-то лет? Ходили слухи, что кое-кто из немецких поселенцев, остававшихся в стране, готовится уезжать. О войне между Англией и Германией поговаривали все чаще, и немцы боялись, что их арестуют как подданных враждебного государ-ства.
Хамзе казалось, прошел час — на деле, наверное, меньше, — наконец его вызвали и отвели по короткому коридору в кабинет. За столом сидел полицейский-европеец с редеющими волосами, топорщащимися усами и сверкающими глазами. Он был не в полицейском мундире, а в белой рубашке с короткими рукавами, шортах цвета хаки, белых носках и начищенных коричневых ботинках — униформе британского колониального чиновника. За столиком рядом с ним, готовясь записывать, сидел другой полицейский, в мундире, но без головного убора. Британский чиновник указал на стул. Дождался, пока Хамза усядется, и, помолчав, спросил:
— Ваше имя Хамза? — произнес он на суахили скрипучим угрожающим голосом: казалось, он цедит слова краешком губ. Глаза его весело блеснули, и он повторил вопрос, уже мягче: — Хамза?
Хамзе показалось, он узнал этот тон: подобную сдержанную угрозу он часто слышал в голосе немецких офицеров. С британскими чиновниками ему сталкиваться не доводилось, этот полицейский был первым, кого он встретил в городе.
— Да, я Хамза, — ответил он.
— Хамза, вы умеете читать? — спросил британский чиновник прежним скрипучим голосом.
— Да, — удивленно произнес Хамза.
— По-немецки? — уточнил британский чиновник.
Хамза кивнул.
— Кого вы знаете в Германии? — спросил британский чиновник.
— Никого не знаю, — ответил Хамза и, не успев договорить, вспомнил о фрау.
Полицейский показал ему конверт. Тот был открыт.
— Это прислали Хамзе Аскари на абонементный почтовый ящик фирмы «Мебель и промышленные товары Биашары». Это вы?
Она ответила! Он встал, потянулся за письмом. Полицейский в униформе тоже встал.
— Сядьте, — строго произнес британский чиновник, переводя взгляд с одного на другого.
— Это мое письмо. —
