— Ну, рассказывай.
Оробевшая Ярина, давно не видевшая так близко князя, сначала запинаясь, но затем смелее рассказала о последних часах жизни княгини и, закончив рассказ, подала письмо Святополку.
Святополк, на щеке которого в слабом свете свечей блеснула слезинка, не говоря больше ни слова, вскрыл письмо и прочитал его. Прочитав письмо, широко перекрестился:
— Царство небесное княгине Юлии. Она в этой жизни много страдала, надеюсь по ее страданиям и воздастся ей.
Затем он снова обратился к Ярине:
— Княгиня пишет, что она дала тебе свободу, и просит тебя вознаградить за верную службу. Я исполню ее волю, говори, чего ты хочешь? Золота, нарядов?
Ярина потупила глаза и тихо проговорила:
— Я благодарна княгине за ее заботу, но мне не надо ни золота, ни нарядов. Хочу только быть рядом с милым.
— Скромна девица, — одобрительно проговорил Святополк.
— И умна, — подсказал Свенельд. — Ведь ты та самая девица, которая хитростью спасла от печенегов Белгород.
Ярина испугалась:
— Мне запретили об этом говорить.
— А ты не бойся, — проговорил Святополк. — Ты теперь свободный человек. И я клянусь перед Богом, сделаю так, что ты будешь счастлива.
— Мне ничего не надо, — напомнила Ярина.
— Надо, — твердо сказал Святополк. — Ты хочешь выйти замуж за милого?
Ярина, покраснев, кивнула.
Микула сказал:
— Осенью мы женимся.
— Так вот, — сказал князь, — негоже моему лучшему дружиннику жениться на девице без приданого, поэтому я дам тебе хорошее приданое.
Он кинул лукавый взгляд на Микулу:
— А мужу дам пару сел в управление.
Микула поклонился:
— Спасибо, князь, но пока у меня весьма важные вести.
Святополк кивнул Ярине:
— Ну раз у нас важные дела, то ты можешь уйти.
Микула шепнул ей:
— Жди меня рядом с конем, а если кто будет спрашивать -скажешь, что, мол, родственница воину Рахдаю. Тебя никто не тронет.
Ярина вышла из горницы, и Микула приступил к главному, из-за чего срочно вернулся из Киева. Сначала он подробно рассказал о том, что видел и слышал.
Святополк и Свенельд внимательно слушали его. Закончив рассказ, Микула сообщил свое мнение:
— Владимира хотят отравить. И сделает это либо боярин Блуд, либо княжна Предслава.
Высказавшись, Микула замолчал. А Свенельд с хмурым лицом проговорил:
— Рахдай правильно сделал, что срочно сообщил нам эти известия. Будый не зря бродит по нашим лесам. Это не обычная разведка, — он ищет людей, которые помогли бы ему погубить Владимира.
Святополк напомнил:
— Блуд предатель, и он предаст Владимира так же легко, как и моего отца. Но Предслава — какой она ищет выгоды?
Микула припомнил:
— Будый от имени Ярослава обещал отдать ей в приданое В.ышгород и Туров.
Святополк покраснел от злости, у него задергался нервно глаз, и он возмущенно выпалил:
— Мои земли обещает! Ирод!
Свенельд спокойно возразил:
— Для нас не имеет значение ее выгода. Если Ярослав сядет на киевский стол, то он все равно по старой злобе прогонит тебя. Тут или ты, или он. Для нас более важен вопрос: что сделать, чтобы планы Ярослава не сбылись?
Святополк проговорил:
— Ярослав, замышляя отравить отца, поступает не по-христиански. Может, предупредить Владимира?
Свенельд бесцеремонно перебил его:
— Князь, в борьбе за власть не до христианских заповедей.
Святополк сказал:
— Меня нимало не огорчит, что Владимира отравят его собственные дети, он заслужил смерти своим безнравственным поведением, — он разбрасывал камни, теперь ему пришло время собирать эти камни. Собирать то зло, что он приносил окружающим. Но выгодна ли нам смерть Владимира сейчас? Мешать ли отравлению?
Свенельд промолвил:
— Все равно Владимир тебе не поверит. Твое слово против слова Ярослава и Предславы — его детей. И даже если поверит, то еще больше озлится на тебя. К тому же, пока его дружина в Киеве, нет нам выгоды! С помощью отцовской дружины Борис сразу сядет на киевский стол.
Микула напомнил:
— Киевское войско выйдет в поход уже на следующей неделе. Так что времени у них мало.
Святополк задумчиво проговорил:
— Борис на киевском столе для нас не самое страшное, однако Ярослав не успокоится, пока не сгонит его с Киева. Но я сейчас думаю о другом. У меня только что умерла мать. Она несла в этот мир истинное учение, но в ответ она всю жизнь получала только зло: ее силой забрали из монастыря; затем ее мужа убил сын рабыни и взял ее наложницей. Но этот варвар все же оставил жизнь мне, законному потомку великих Рюриков, и даже признал своих сыном. Дал удел. Он ненавидел меня, держал без причины под замком. За зло платят злом, поэтому я не хочу ему помогать. Но платить за добро злом — кощунство. Я обещал за обиды отомстить детям Владимира. Но я не хочу платить злом Владимиру за то добро, что он все же сделал мне. Владимир и его дети не раз говорили мне, что я для них чужой, поэтому я решил, что мы не будем вмешиваться в дела семьи Владимира. Пусть идет, как идет. Бог решит, кому и что воздать.
Свенельд разочарованно проговорил:
— Ты, князь, неправ, отказываясь от мести. Не прав в своих мыслях, потому что всепрощение — верный путь к бедам.
Владимир проснулся на рассвете, когда еще не закончили кричать петухи. Однако до его уха через открытое из-за духоты окно донеслось осторожное ржание лошадей и невнятный гулкий говор.
Шум в ранний час заинтересовал Владимира, он поднялся с постели и подошел к окну.
Внизу было еще темно, только вдалеке, у конюшни, откуда доносились голоса и ржание лошадей, слабыми светлячками порхали огоньки. Над далекой восточной стороной в нежнорозовом воздухе тяжелым синим пластом висела длинная туча. Туча была похожа на большую хищную рыбу.
Глядя на тучу, Владимир вспомнил, что на сегодня он назначил смотр войска, и эта мысль вызвала в его душе радостное возбуждение и желание как можно скорее приступить к действию.
Владимир перекрестился на икону в углу, затем подошел к столу, взял колокольчик и тряхнул его, издав тонкий мелодийный звук — с серебром колокольчик! И за дверью немедленно послышался обеспокоенный женский голос:
— Князь проснулся!
Через секунду дверь отворилась, и в спальню вошел мужчина, дежурный дружинник, и две девки — лица веселые, на щеках пунцовые румяные пятна, на длинных ресницах капельки воды. Перед тем как войти в спальню к князю, они плеснули в лицо холодной воды.
Владимир, глядя в окно, где туча таяла под лучами поднимающегося горячего солнца, распорядился.
Дружиннику:
— Где воевода Добрыня?
— Сейчас должен подойти.
— Пусть готовится к выезду.
Затем девкам:
— Умываться и одеваться!
Через полчаса в спальню заглянул Добрыня — полинявшая борода, как старое помело, глаза шальные, азартные. В итоге осмотра войска будет принято решение, когда выходить, и ему страсть как не терпелось тряхнуть стариной и выйти на войну. Война дело кровавое, грязное, но веселое. Старому воину лучше в поле дремать на седле, чем у бабы под теплой подмышкой. Волка ноги кормят.
— Князь! — весело прогрохотал он, разрывая утреннюю тишину. — Мы к выходу готовы — кони запряжены, у крыльца стоят, копытами бьют!
Князь, уже одетый, осталось только позавтракать, но он нетерпелив — к выходу направляется.
Повариха осмеливается подать голос, умоляя:
— Князь, поешь! День долгий, умаешься, с голоду помрешь.
Владимир с небрежной досадой махнул рукой:
— В лагере перекушу.
Добрыня добродушно смеется:
— Я с вечера в лагере приказал приготовить завтрак к нашему приезду.
— Да не будет же времени, — плачет повариха.
Добрыня возражает:
— Пока будут строиться отряды, успеем поесть.
Не слушая ее, Владимир вышел на крыльцо и поежился в лицо дунул холодный ветер, и по спине пробежала шзольная дрожь. Захотел крепче обернуться шерстяным плащом. Но снизу на князя круглыми глазами глядят конюхи и дружинники, которые должны сопровождать его в лагерь, и Владимир только выкатил грудь, вроде стало теплее, степенно, как подобает князю, спустился по лестнице.
Ему удобно подставили под ногу стремя, и он легко сел в седло.
Остальные последовали его примеру, и Владимир рванул коня по тесным городским улицам. Дружинники за спиной яростно, по-звериному, гикнули:
— Не попадайся, смерд, под ноги, задавим — сам будешь виноват!
По улицам города летели безумно, как летний смерч, сметающий все на своем пути. Заслышав грозные крики, добрые горожане, которых в этот неподходящий час нужда вывела на улицу, от беды подальше прыгали на заборы или пластались к земле.
Кони добрые, до лагеря донесли за полчаса.
