Вихрем перемахнули они через речку и, не дожидаясь команды, принялись крошить турок.
— Аллах! Аллах!
Перескакивая через турок, венгры мигом очутились на большой, заросшей портулаком площади, куда после полудня падает тень от архиепископского собора.
Сидевшие там турецкие солдаты, озираясь в испуге, кинулись бежать, другие остановились и выхватили сабли.
Мчавшиеся всадники налетели на них. Пришпоренные кони неслись, словно огненные драконы. Тысячи турок бежали, как стадо, вспугнутое волками. Венгры неслись за ними по пятам.
— Бей проклятых дьяволов!
Но из переулка с шумом выскочила подмога: конные акынджи, генюллю[82] и янычары с ружьями и пиками.
Какой-то янычар в белом колпаке направил пику в грудь Гергею, вот-вот скинет его с коня.
Но дважды блеснула сабля Гергея. Первый удар — пика сломана, второй удар — турок упал навзничь.
— Иисус! Иисус! — кричали с башен. — Иисус, помоги!
— Аллах! Аллах! — вопили турки.
Венгры, рассыпавшись по площади, вертелись на конях, сверкали в воздухе сабли. И все же один янычар ранил в грудь коня Михая Хорвата. Конь упал. Хорват соскочил и зарубил янычара, потом другого. Но тут его сабля переломилась. Третьему он уже только стукнул в нос кулаком и бросился бежать через опустевшую площадь прямо к крепости.
Остальные же летели вперед, давя всех на своем пути. Будахази поднял саблю, готовясь нанести страшный удар, но тут янычары, притиснутые к дому, дали залп из ружей. Сабля выпала из рук Будахази, и четверо янычар разом набросились на него с саблями и пиками. На выручку подскочил венгерский витязь в синем ментике. Янычары закололи его.
— Кто это? — спрашивали друг у друга люди, стоявшие на крепостной стене.
— Габор Ороси, — с жалостью сказал Мекчеи.
Но Будахази, обнаружив спасительную лазейку, повернул коня и, пригнувшись к его шее, помчался обратно.
Повернули и остальные.
По главной улице на помощь туркам лавиной неслась тысяча акынджи.
— Аллах! Аллах! Язык сана![83]
Гергей объехал их вовремя. Он сделал большой крюк и помчался на улицу Капитула. Там тоже кишели турки. Но среди них оказалось больше пеших, чем конных. Когда пешие сломя голову кинулись бежать, они только помешали верховым — не могли же те давить своих! Однако навстречу венграм уже неслись во весь опор персы-гуребы. Они и ринулись на неистово мчавшуюся сотню, но тщетно. Венгры пробили себе кровавую дорогу; гуребы падали, валились, как вихрем разбросанные снопы.
Только теперь стало видно, как слаба маленькая турецкая лошадка в сравнении с крупным и сильным венгерским конем. Десяток венгерских всадников мог раздавить сотню турецких. А если венгр сшибал какого-нибудь турка, тому уж не хозяйничать было в Эгерской крепости!
Конные солдаты Гергея помчались обратно.
Долой от ворот!
Ликующие крики понеслись с крепостной стены и смешались с шумом и топотом возвращавшегося отряда.
Добо смотрел с тревогой, как из переулков города все еще выскакивали акынджи и джебеджи, мчась на выручку остальным.
— Огонь! — крикнул Добо.
Грянули ружья, зазвенели стрелы. Передовые части турок повернули назад, и началась давка.
Вдруг на крепостной стене раздался дикий вопль, похожий на безобразный крик осла. Все взглянули туда. Оказалось, вопит цыган. Яростно подпрыгивая, он грозил туркам саблей:
— Горе тебе, трусливый пес!
Наши всадники, воспользовавшись смятением турок, весело мчались в гору и на взмыленных, окровавленных, потных конях проскочили в ворота крепости. Обитатели ее встретили витязей восторженными криками.
Схватка продолжалась не больше пятнадцати минут, но на церковной площади, на рынке и на улице Капитула полным-полно было убитых и раненых турок и хромающих коней. Перепуганные турки в ярости улепетывали, то и дело оборачиваясь и потрясая издали кулаками.
Добо и на другой день не велел еще закрывать ворота, выходившие на речку. Пусть народ с утра до вечера выходит из крепости. Пусть турок видит, что Эгер спокойно встречает осаду.
Ворота были распахнуты. Вооруженной стражи и то нигде не было видно. Правда, под сводом ворот стояли сто двадцать солдат, а у окошка сидел приворотник, по одному движению которого должна была упасть органка, то есть напоминающие органные трубы железные колья, которые защищали ворота башни. Подальше в воротах стояла на страже и мортира. А мост можно было поднять даже тогда, когда на нем полно народу. Конные солдаты и водоносы то и дело входили и выходили. Солдаты поили коней, водоносы таскали воду в каменное водохранилище крепости. В крепости был, конечно, и колодец, но одного колодца мало, чтобы снабдить водой две тысячи человек, уйму коней, волов и овец. Так что воды пришлось натаскать как можно больше.
На другом берегу речки поили коней турецкие всадники. Подходили и пешие турки напиться речной воды.
Добо запрудил речку, вода в ней поднялась и на середине доходила до пояса. Турки не трогали плотину — им нужно было еще больше воды, чем венграм. Вода им требовалась каждый день, и не только скотине, но и людям. А в городе колодца не было, только на склонах гор били два ключа.
Эгерские крестьяне-водоносы привыкли к туркам, а нынче в полдень они еще увидели, как венгерские солдаты гнали и крушили их; поэтому, набирая и наливая воду в бочки, водовозы не могли удержаться, чтобы не окликнуть какого-нибудь турка:
— Иди сюда, кум, коли не боишься!
Турок не понимал, что ему говорят. Он видел только движение головы. И сам тоже кивал: дескать, иди ты сюда!
Улыбался и другой турок, тоже начиная подзывать венгров. И вот уже пять-шесть турок и столько же венгров подзывают друг друга.
На противоположном берегу огромный курд в грязной чалме, засучив штаны, мыл раненую ногу. Он встал и спустился в речку, придвинул широкое лицо с русыми усами к венгру и крикнул:
— Ну вот, я здесь! Чего вам?
Но крестьяне не отскочили. Они тоже стояли в воде в подвернутых до самого пояса портах. Один из них внезапно схватил курда за руку и перетащил к своим.
Пока ошеломленные турки пришли в себя от изумления, четверо крестьян, подталкивая курда, тащили его между водовозными бочками, а остальные наставили пики на прыгающих в воду басурман.
Курд кричал, вырывался. Но его держали крепкие руки. Доломан его трещал по всем швам, пуговицы и шнуры отлетели. Чалма упала с головы, носом пошла кровь.
— Хватит! — закричал он и бросился на землю.
Но на выручку никто не пришел. Курда поволокли за ноги, да с такой скоростью, что он не мог встать, пока его не втащили в ворота крепости.
Там его поставили перед Добо.
Гордости как не бывало. Пленник стряхнул с себя пыль и, сложив руки на груди, низко поклонился. Ноги у него дрожали.
Добо привел пленника в комендантский зал. Он вызвал толмачом Борнемиссу, сам сел возле висевшего на шесте панциря, не приказав даже надеть пленнику кандалы.
— Как тебя зовут?
— Джекидж, — ответил курд, задыхаясь и моргая налившимися кровью глазами.
— Из чьих ты войск?
— Ахмеда-паши.
— Кто ты?
— Пиад.
— Стало быть, пеший?
— Да, господин.
— Ты участвовал в штурме Темешвара?
Курд показал свою ногу — на голени у него алел свежий довольно длинный рубец.
— Да, господин.
— Почему пала наша крепость?
— Так было угодно аллаху.
— Смотри, поймаю на лжи — и сразу тебе конец! — сказал Добо, подняв пистолет.
Курд поклонился. По глазам было видно, что он понял.
Добо не имел точных сведений об осаде Темешвара. Он знал только, что Темешвар был укреплен лучше Эгера, что вражеских войск под стенами его собралось вдвое меньше, чем здесь, и крепость все-таки пала.
При допросе в зале присутствовали и несколько офицеров, сменившихся с караула: Пете, Золтаи, Хегедюш, Тамаш Бойки, оруженосец Криштоф и эгерский староста Андраш.
Они сидели вокруг Добо. Только Криштоф стоял позади него, облокотившись на спинку кресла, да босой и бритый пленник остановился в четырех шагах от Добо.
Пленника стерегли два стража с пиками.
— Когда вы прибыли под Темешвар?
— На пятый день месяца реджеба (двадцать седьмого июня).
— Сколько было у вас стенобитных орудий?
— Милостивый паша взял с собой двенадцать зарбзенов.
Бойки гаркнул:
— Врет!
— Не врет! — ответил Добо. — Остальные были в Верхней Венгрии у Али-паши.
И он продолжал допрос:
— Сколько зарбзенов привез с собой Али-паша?
— Четыре, — ответил курд.
— Стало быть, у них всего шестнадцать стенобитных орудий. Так говорил и мой лазутчик.
Добо снова обернулся к курду.
— Расскажи мне, как происходила осада той крепости. Не скрою, я спрашиваю это в интересах нашей обороны. Посмей только солгать хоть в одном слове — и ты больше не жилец на этом свете! А скажешь правду — с миром отпущу тебя после осады.
