Ночью, перед боем, Натали не спала, размышляя о жизни под успокаивающую трескотню цикад. А под утро услышала приятное пение незнакомой птицы: «Вот бы увидеть её», — выглянула из палатки.
Никакой птицы, конечно, не заметила.
«Хоть он мне и безразличен, этот предатель, но я буду молиться за него, — перекрестилась на маленькую иконку, пришпиленную повозочным в углу палатки. — А подруга всю ночь прощалась со своим артиллерийским подпоручиком», — хихикнула она, глянув на не разобранную постель.
Лагерь просыпался.
В вёдрах, на дымивших кострах, кипятился чай. В батальонных кухнях, неподалёку в низине, варилась каша. Полк жил своей размеренной, повседневной жизнью. Солдаты умывались и строились на молитву. Затем пили чай, после которого офицеры стали проводить осмотр винтовок, и попутно, длину ногтей.
— Дришенко, — замерев сердцем, услышала голос Рубанова. — По деревьям лазить собрался? Подстриги когти. Ефрейтор Козлов, прими к сведению, — обернувшись, увидел улыбающуюся Натали и, оставив взвод на попечение Сидорова, подошёл к ней. — Доброе утро, сударыня. Как почивали, — приятно коснулся губами женской руки.
«О-ох, как я его ненавижу», — даже не подумала отдёрнуть от мужских губ руку:
— Почивала прекрасно. До утра не просыпалась, — соврала, не покраснев. — Вечером в бой? — задрожав голосом, спросила она.
— Китайские кули уже проболтались, — хмыкнул Аким. — Да, сударыня, нынче ночью поколотим японца, — улыбнулся он. — Извини, Натали, служба, — козырнув, пошёл к своей полуроте. — После боя увидимся, — обернулся он, и со смехом погрозил красавцу–дятлу, полетевшему в сторону японских позиций. — Видела шпиона? — помахал ей рукой.
«Если бы не ушёл, то спросила: «Не у этого ли летучего шпиона купил белые штаны и халат с драконами?», — отчего–то вытерла глаза, направляясь к палатке.
Вечером, сам Яблочкин построил 1‑й батальон.
— Равняйсь, нестроевщина, — шутил он. — Как всегда, кто в сосновый лес, кто по дубовые дрова…
— Да-а, будут нынче кому–то дубовые дрова, — исподтишка перекрестил живот Дришенко.
Не каркай! — укорил его Егоров. — Чего раскаркался, словно китайский дятел…
В строю никто не улыбнулся. К тому же громко прозвучал сигнал трубача, и ещё более громко, эхом затерявшись где–то в горах, раздалась команда Яблочкина: «Смир–р–р-но!».
Батальон выстроился на склоне, и с любопытством наблюдал, как на тропинке, ведущей от подошвы сопки, показалась голова, потом плечи с золотыми генеральскими погонами на белом кителе, затем, во всей красе, появился весь генерал–майор Кашталинский.
Приняв рапорт и поздоровавшись с молодцевато ответившим батальоном, эхо от которого, во много раз превысило предыдущее, генерал пошёл вдоль строя, поздравляя каждую роту с предстоящим сражением, и блаженствовал от криков: «Ура!».
— Похоже, японезов перепугали, — шепнул Дришенко Егоров. — Сейчас головы ломают, сукины дети, чего это на русских позициях так орут… Может, в атаку собрались…
— Да не-е. Подумают, что лишнюю порцию водовки раздали… Вот и веселится народ, — тоже шёпотом ответил Артём.
Под водительством Яблочкина, парадным шагом, батальон направился на боевую рекогносцировку, а генерал Кашталинский в штаб дивизии, руководить боевыми действиями.
Спустившись с перевала, батальон пересёк бобовое поле и захрустел гаоляном.
— Вот где чёрт ногу сломит, мать его в свиное рыло, растудыт, — бурчал Егор. — И сдались мне на старости лет эти подвиги…
— Ну чего матюгаешься, дядька Егор, — сдерживая смех, захлюпал носом Дришенко. — Царь–батюшка сапоги тебе выдал, одёжу справную, да ещё прогуляться перед сном вывели… Свежим воздухом, для ради аппетита подышать…
— Да лучше бы я с твоим батькой, старичком Дришенко, водку на завалинке пил, обсуждая, как мост править станем, — повеселел от приятных воспоминаний солдат и чуть не упал, угодив сапогом в неглубокую ямку. — Подлый китайский крот… Чуть ногу из–за него не подвернул.
— Чего–то ты, дядя Егорша, как бычок на клевере резвишься, — тихо засмеялся Егоров, а за ним и Дришенко.
— Петька, в шею щас наваляю, узнаешь, как над старшими надсмехаться.
— Тихо! Кому там весело? — рыкнул Зозулевский, радуясь в душе, что солдаты перед боем не унывают: «А там уж, кому какая судьба…», — стал глядеть на вспыхивающие и гаснущие огоньки на вершинах ближайших сопок. — Рубанов, а ведь это японцы сигналят о наших передвижениях, — не успел произнести, как с правого фланга раздались редкие ещё выстрелы. — Ну вот, началось, — перекрестился он: «Хорошо, что тучи луну закрыли и не видно ни зги…» — К бою! — негромко отдал команду.
Трещали цикады и в унисон с ними посвистывали японские двухлинейные пули.
«Ночной концерт», — подумал Рубанов и крикнул:
— Цепью развернись.
Рота вышла из гаоляна и побежала в направлении невысокой, с покатыми склонами, сопки, откуда раздавались частые уже выстрелы, а на гребне мерцал сигнальный огонь.
Остальные роты наступали уставными колоннами.
«Натру пятки Зозулевскому после боя, — рассвирепел Яблочкин. — Узнает как устав нарушать… Потому и подполковника ещё не выслужил», — мысленно кипятился полковник, спокойным голосом командуя:
— Ать–два, ать–два. Держи ногу, словно на полковом плацу, — следил, чтобы каждое движение выполнялось отчётливо.
Под выстрелами неприятеля, батальон плотной колонной, теряя убитых и раненых, поднимался на сопку, словно на параде отбивая шаг.
А на гребне уже кипел бой.
Рота Зозулевского спасла многие жизни, штыками сбив врага с занимаемой позиции и обратив в бегство.
Увидев, что японцы побежали, Яблочкин, отбросив показное спокойствие, заорал:
— Орлы-ы, вперёд… В атаку-у!
Сопка была занята русскими.
Но за ней виднелась другая, а там и третья… С которых вёлся плотный прицельный огонь.
Укрывшись за камнями, солдаты 1‑й роты вели ответную стрельбу.
— В атаку! Вперёд! — поднял их полковник и повёл на штурм следующей сопки.
Со стороны японцев начала работать проснувшаяся артиллерия.
Наступление захлебнулось.
Противник открыл массированный огонь по средней колонне. Рядом с Рубановым упал солдат. Со стороны японцев заработал пулемёт.
Аким укрылся за небольшим валуном, отстреливаясь из нагана.
Пули барабанили по камню, с противным визгом рикошетя от него и разлетаясь в стороны.
— Кто снимет пулемётчика, три бутылки вина от меня, — видя прищуренный глаз метившегося во врага Петра Егорова, залёгшего неподалёку, — крикнул он.
Державшееся рядом с поручиком отделение Козлова открыло бешеный огонь. Через несколько минут пулемёт замолчал.
— Вашбродь, команда отступать пришла, — плюхнулся чуть не на Рубанова, Сидоров.
— Отходи–и–им, — в ту же минуту услышали далёкий голос Зозулевского.
Прикрываясь, как учили, складками местности, рота начала отходить.
Увидев это, японцы, к которым прибыло подкрепление, перенесли огонь на крайние колонны, через некоторое время тоже попятившиеся назад.
Стрельба не затихала, но интенсивность её понизилась.
Японцы пошли в атаку, стремясь отобрать захваченную сопку.
К утру русские батальоны расположились биваком на прежних своих местах.
1‑й батальон 11‑го восточно–сибирского стрелкового полка, на родимом своём, одном из немногих оставшихся у русских, Янзелинском перевале.
Перевязывающая раненых солдат Натали с трудом скрывала радость: «Аким, слава Богу, жив и даже не ранен», — старательно накладывала повязку средних лет бородатому солдату из резервистов.
— Вот так, дядя Егор, — ждал своей очереди Дришенко, — ещё бы чуть–чуть, и никогда не пришлось бы выпить с рубановским кузнецом и моим тятькой, — радовался он тому, что жив и лишь слегка ранен. — А пулемётчика я снял, — выпятил грудь, пригладив ладонью небольшие густые усики. — Опосля перевязки, у Акима Максимовича обещанную награду пойду получать.
— Ты чего это грудь корытом выпятил, и усы шваброй встопорщил? — сразу построжал дядька Егор. — Тебе и Петька подтвердит, что моя меткая пуля макаку сразила, — попробовал взять в свидетели сунувшего голову в медицинскую палатку Егорова.
— Никак нет, дядя Егорша. Пулемётчика я завалил, — с улыбкой выслушал от друзей суровую правду о себе, где самым мягким словом было «брехун».
— Чего разорались?! — возмутился позавидовавший им санитар. — Руку тебе ещё там перевязал, — обратился к Дришенко красноносый медбрат. — Тоже бы следоват энто дело обмыть…
И на согласные кивки головы, стал лжесвидетельствовать…
— Вот те крест! — Перекрестился в сторону им же намалёванного на палатке знака сложения. — Это он японца подстрелил. Я неподалёку находился, и своими очами всё ясно видел…
— Да что вам Рубанов пообещал? — перевязав пожилого солдата, принялась за молодого.
— Дело в том, — обстоятельно начал разговор дядька Егор, — что за уни-и… унижение…
