— Ушла твоя вакансия, Дубасов, — хохотнул Аким.
— Жениться, дурачок, захотел, — зашептал Дубасов. — А служба в отдалённых местностях Российской Империи предоставляет освобождение от реверса, и даёт право жениться ранее 23‑х лет. Вот незадача! Хорошую вакансию Сашка увёл, — сделал вид, что загрустил, Дубасов.
— Дубасов!
- 145‑й пехотный Новочеркасский полк, — почти выкрикнул юнкер, рассмешив своих товарищей.
— Охтинский кирасир, — заржали они.
Так прозывался в военной среде Петербурга, стоявший на Охте полк.
— А ты не такой и Дуб, каким в гимназии себя выставлял, — похвалил приятеля Аким. — И траты меньше, чем в гвардии, и в Петербурге служить будешь.
— Рубанов! — назвал фамилию полковник и, волнуясь, Аким пошёл к столу.
В Павловском гвардейском полку была ещё одна вакансия, которую и выбрал Рубанов.
Наконец очередь дошла и до Дроздовского.
— Юнкер унтер–офицерского звания Дроздовский, — произнёс Кареев.
Закончивший по первой категории первого разряда 38‑м из курса, он выбрал лейб–гвардии Волынский полк.
Разборка вакансий шла своим чередом и закончилась к обеду.
В этот день все занятия, даже для младшего курса, были отменены.
— Царёва рота, в барак! — отдал команду Зерендорф и подошёл к Рубанову. — Сослуживцу по будущему полку, — торжественно пожал ему руку.
— Ну, до дня производства в офицеры нам ещё два месяца… Успеем поманеврировать, — хлопнул по спине проходящего мимо него Дубасова.
— Господа! — остановился тот. — Приват–доценту Невтону на башку то ли яблоко, то ли груша упала, и его осенило… А меня Рубанов хлопком по спине в такое же состояние ввёл… Гениальности… — скромно потупился Дубасов.
Вокруг них столпились юнкера.
— Господа павлоны, а не найти ли нам шакала? И не отметить ли рождение царской дочери и разбор вакансий?
Предложение прошло на «ура».
— Качать портупей–юнкера Невтона! — заорал Рубанов.
И согласно традиции, ухая и ахая, юнкера стали подбрасывать Дубасова, отлавливая его почти у самой земли.
— Ну, хорош, господа. И так приват–доцент Дубасов натерпелся страху, — сделал вывод Рубанов.
Вечером царёва рота начала отмечать праздник, и к ночи лежала в стельку пьяная, но довольная.
А на утро, злым гением Кареевым, были назначены стрельбы.
— Господа юнкера! Вы по воробьям, что ли, в небо палите? — не слишком сильно возмущался капитан Кусков.
«Традиция есть традиция, — думал он, — зато в любом состоянии врагу дать отпор сумеют».
После стрельб пошли купаться на озеро.
Гришка Зерендорф, по–видимому, вспомнив прошлогоднюю науку Гороховодатсковского, держал речь перед младшим курсом:
— Ну а сейчас наипервейшая из всех заповедей, — нравоучительным взглядом главного козерогого папаши оглядел козерожий выводок. — Через год своим козерогам передайте… Это святое… Наказ от многих и многих поколений павлонов, к коим относятся: военный министр Алексей Николаевич Куропаткин, окончивший наше училище в 1866 году, барон Стессель, того же года выпуска, из более молодых — Краснов Пётр Николаевич, 1889 года выпуска. Военный корреспондент. Хорошие очерки в журналах «Разведчик» и «Военный инвалид» о боксёрском восстании в Китае печатал.
Даже старший курс с уважением поглядел на своего фельдфебеля.
Как же. Находит ещё время журналы читать.
— Так вот. На той стороне озера, — желваки его нервно заиграли от праведного юнкерского гнева, — торчит, как бельмо на глазу, барак пажей. На самом деле, они «пижи». При любом возможном случае, когда будете плавать на лодке, и увидите их корыто, переворачивайте его, не жалея этих хамов и шаркунов. Уже десятилетия они портят благородную кровь нашим славным юнкерам.
— Горе пажа–а–ам! — подхватил старший курс.
И у большинства глаза сверкали нешуточным павлонским гневом.
Повзрослевший пёсик «Капрал» поддержал товарищей заливистым лаем, тоже кипя праведной собачьей яростью.
По рассказам своего брата–гвардейца Витька Дубасов знал, что и в полку, вместе служившие «пажи» и «павлоны», ещё долго пренебрежительно относились друг к другу.
Главный папаша поднял руку, успокаивая юнкеров.
— Идеал павлонов, — продолжил он, обращаясь к младшему курсу, — по выправке и строю быть впереди других училищ. Строй и ружейные приёмы довести до щегольства. Быть по стрельбе «выше отличного» — вот ваша цель…
— И не берите пример с последних наших стрельб, — под смех юнкеров, произнёс Рубанов.
— А все мы, ребята, должны стать блестящими офицерами, но не пажеского покроя, — высказал своё мнение Михаил Дроздовский.
— Лучше метко стрелять, чем ловко кланяться, — поддержал его Рубанов.
В середине июня, вечером, после тяжёлых батальонных учений, Аким получил письмо от Натали.
Капитан Кусков, привёзший почту из Красного Села, прежде чем отдать юнкеру конверт, повертел его в руках и даже зачем–то понюхал.
— Знаете что, господин юнкер, чую я капитанским своим нюхом, ждут меня проблемы, — прочёл вслух имя отправительницы. — Как только приходит письмо от дамы, тут же начинаются служебные неприятности, клянусь своей левой рукой, — со вздохом протянул конверт Акиму.
— Господин капитан, обещаю, что с моей стороны проблем не будет, — успокоил ротного командира Рубанов, но поразмышляв, что наверняка придётся бегать в самоволки, добавил: «почти», — чем ввёл в глубокую задумчивость своего начальника.
Сидя на травке у кромки берега, с трепетом распечатал конверт, из которого выпал засушенный цветок фиалки.
Подобрав, Аким бережно убрал его в карман, и развернул сложенный лист, исписанный красивым округлым почерком.
«А ведь к нему прикасалась её рука, — поцеловал тетрадный листок, уловив нежный запах фиалок. — Спасибо, хоть внутрь конверта почтари свои лапищи не суют», — стал читать текст, без конца отрываясь, и разглядывая барашки волн Дудергофского озера, чтоб растянуть удовольствие.
«Эта фиалка из букетика, что ты преподнёс мне в Москве на балу», — прочёл он, неизвестно чему улыбаясь, и вновь отстранённо уставился на воду, подумав: «Она их не выбросила, а оставила на память… А о ком хотят помнить? — задал себе вопрос. — О тех, кого любят, — задохнулся от счастья, и услышал неподалёку женские голоса. — Не хочу никого видеть», — перебрался в густой кустарник неподалёку от берега и вновь развернул письмо: «Сейчас я в Петербурге. Папа′ себя плохо чувствует, и тётя сняла дачу в Дудергофе, — внимательно прочёл адрес. — Зинаида Александровна сама так решила», — положил письмо на колени и счастливо зажмурился, повторяя про себя номер дома: «Я её скоро увижу», — запела его душа.
Когда раскрыл глаза, увидел не Натали, а двух молоденьких девушек, расположившихся как раз на том месте, где совсем недавно сидел он сам.
Одна ковыряла концом сложенного зонтика травку, другая, окунув пальцы в воду, плескалась в ней.
«А ещё вместе с нами приедет моя подруга Ольга», — прочёл Аким, и по привычке хотел глянуть на барашки волн, чтоб решить, хорошо это или плохо, но вместо волн увидел два прелестных тонких стана в нижнем белье: «Купаться собрались, — убрал письмо с конвертом в карман, — пора сматываться отсюда, точнее, менять дислокацию, пока они меня не заметили».
Но поменять ничего не успел, так как был разоблачён добрыми друзьями: Дубасовым и Пантюховым.
— Ты чего в кустах сидишь, как полковой разведчик? — присел рядом Дубасов.
— Господа, ради бога, тише, — произнёс Аким, чтоб не испугать девиц.
— А чего тише–то? — на всякий случай прошептал Пантюхов, тоже присаживаясь на корточки.
— А вон чего! — указал пальцем на двух раздевшихся нимф Дубасов, и мерзко, по мысли Рубанова, хохотнул.
— Господа! — стал оправдываться Аким. — Вы не так поняли…
— Чего тут понимать? — ехидничал Дубасов. — За бабами подглядываешь…
— Да не за кем я не подглядываю, — разозлившись, повысил голос Аким, но Пантюхов закрыл ему рот ладонью.
— Тише, господа, а то спугнём наяд.
— Господа, давайте лучше смоемся, — предложил Рубанов, — что я, собственно и хотел предпринять, да вы помешали.
— Ты это «Капралу» нашему говори, но не мне, — не зашептал, а засипел от избытка чувств Дубасов. — Видел я мечтательные твои глаза…
— Я о другой мечтал…
— Юнкера-а, ну потише ради всего святого, — перебил друзей Пантюхов. — Взгляните, какая прелесть… Особенно вон та, со светленькими кудряшками.
— О–о–о! Ты и кудряшки исхитрился рассмотреть? — замолчав, вытаращил глаза Дубасов, любуясь двумя стройными силуэтами, постепенно погружающимися в воду.
— Господа, есть шанс незаметно удалиться, — внёс предложение Аким.
— Ты часом не свихнулся от манёвров? А вообще–то их там две, так что можешь ретироваться, — вышел из кустов Дубасов и неспеша побрёл к берегу, где у кромки воды целомудренно лежали светленькие платьица, из–под которых выглядывали лёгкие туфельки.
