Японцы залегли, спасаясь от рвущейся над головами шрапнели. Их атака захлебнулась. Напрасно офицер, размахивая длинной широкой саблей, поднимал солдат в бой.
— Ежели Кашталинский подбросит нам хоть один батальон, глаза у япошек округлятся, — произнёс Зерендорф, поднимая винтовку одного из убитых солдат.
Поднявшись во весь рост, он прицельно стал лупить из неё по офицеру.
— Не пойму, как Витька Дубасов по флюгеру попал? — не отвлекаясь от занимательного дела, буркнул он Акиму.
Командир наступающего японского полка с любопытством разглядывал русского смельчака в бинокль:
— В окопах русские офицеры, демонстрируя храбрость, любят стоять во весь рост… Они не понимают, что обнаруживают не только себя, но и своих солдат. Нанесите–ка по ним артиллерийский удар, — попросил стоящего рядом командира батареи, полковник.
Над головами роты стали рваться японские шимозы.
Так и не попав в офицера, Зерендорф пригнулся, отбросив винтовку и достав револьвер.
Где–то сбоку они услышали «банзай», то обошедшие сопку японцы заставили отступить солдат 23‑го полка. Те оставили часть окопов, отойдя вниз по сопке.
Генерал–лейтенанту Келлеру доложили об отходе полка, когда командир японской дивизии Мацуда приказал подвести на захваченные позиции пушки, и сосредоточить огонь по новым позициям 23‑го полка, и по батарее Пащенко, которая теперь оказалась в зоне видимости японских артиллеристов.
Келлер с ординарцем поспешили в 23‑й полк. Каменистая, извилистая, широкая тропа шла по роще, мимо кумирни и столетних дубов, уткнувшись, как раз, в батарею Пащенко.
Расположившиеся над ними орудия врага, прямой наводкой били по русским пушкам.
Игнатьев, сбросив китель и став к орудию вместо убитого наводчика, стрелял сам.
Над батареей беспрерывно рвались шимозы, поражая оставшуюся в живых прислугу.
— Молодцом, молодцом подпоручик, — бесстрашно стоял под обстрелом генерал, не почувствовав даже, как над головой разорвался снаряд, осыпав его шрапнелью.
Игнатьев и ординарец бросились к генералу, но он уже не дышал.
Пащенко кричал в телефонную трубку о случившемся, но в штабе дивизии ему сначала не поверили, подумав, что ослышались, а затем начальник артиллерии приказал снимать батарею и увозить в тыл.
Само собой, вместе с убитым генералом.
«А может, только раненым?» — надеялся Кашталинский, выхватив у начальника артиллерии трубку.
— Выносите всех раненых и отходите с перевала, — в растерянности заорал он. — Ведь оставить раненых на поле боя такой же позор, как бросить пушки или утерять знамя.
Алексей Григорьевич знал это не хуже генерала.
23‑й полк, не выдержав натиска врага, отступил с новых позиций, оголив фланг 11‑го стрелкового полка, которому тоже пришлось с боем отступить.
К тому же полковник Яблочкин получил приказ генерал–майора Кашталинского, отходить на Лянданьсанскую позицию, что находилась всего в 30 верстах от Ляояна.
Полк терял людей от артобстрела и винтовочного огня противника.
«Как там Натали? — переживал Рубанов. — Лазарет с ранеными должны вывезти в первую очередь».
«Господи! Спаси и сохрани Акима», — шагая рядом с двуколкой мимо кумирни, шептала Натали.
Раненый в двуколке стонал от боли, и она, как могла, успокаивала его, отвлекаясь от боя и на время забыв о Рубанове.
Яблочкин, отводя полк, приказал роте Зозулевского прикрывать отход.
«Самая лучшая рота полка, — подумал Владимир Александрович. — Всех представлю к наградам».
— Рубанов, мы остаёмся в заслоне.
— Приказ ясен, Тимофей Исидорович. Лечь костьми, но спасти полк.
— Что за пессимизм, Аким Максимович, главное, дать возможность лазарету подальше уехать, чтоб обстрелу не подвергнуться, — грамотно вдохновил поручика Зозулевский.
— Будем стоять до последнего, — скрипнул зубами Рубанов.
— Вот стоять–то как раз и не следует. За камушками укройтесь, и палите по супостату, — распорядился капитан.
— Медведь обязан сразить дракона, — перебрав в уме русские сказки и японские притчи, пришёл к выводу Аким.
— Вставить ему нефритовый стержень по самые бобы.., — попытался поднять боевой дух Зерендорф.
Но нижние чины ничего не поняли про бобы и стержень…
— Братцы, ни сы! — вдохновил и морально поддержал солдат унтер–офицер Сидоров.
На этот раз всё было понятно.
— Будем спокойны, как капуста на грядке, — уверил взводного царя Дришенко.
Расположимся кочанами за деревьями и валунами, — поддержал его старый солдат Егорша.
Японцы решили перегруппироваться и подтянуть резервы для решающего броска. Они ни сном, ни духом не ведали, так как за деревьями не пританцовывали китайские соглядатаи в конусных шляпах, что русские войска, в большинстве своём, оставили перевал.
И только через два часа, обстреляв на совесть пустые позиции 11‑го полка, бросились в атаку.
1‑я рота открыла ответный огонь, медленно скатываясь по склону сопки. Взвод из полуроты Рубанова, расположившись в роще у кумирни, прикрывал отход остатков роты.
За рощей Аким увидел крутой, заросший кустами и выгоревшей травой спуск в небольшое ущелье, по которому и повёл взвод, рассчитав, что рота благополучно спустилась с перевала и присоединилась к полку.
Обнаружив пустые позиции русских, выдохшиеся за время боя японцы, активно преследовать отступающего врага не стали.
Помогая легкораненым, и неся на носилках из толстых веток двух тяжёлых, остатки взвода, пройдя полверсты по ущелью, вышли к пологому распадку, из которого попали на пустую выбитую дорогу. И уже в темноте, не делая привал, медленно направились на соединение с полком.
Утром Аким обнял плачущую Натали.
— Что, что случилось? Неужели Козлов от раны скончался? — вопросил он, точно зная, что ефрейтор жив, и надеясь, что девушка плачет от страха за него.
— Час назад узнала из обрывка газеты, что второго июля умер Антон Павлович Чехов, — залилась горючими слезами. — А ещё твою лилию потеряла при отступлении, — рыдала она от счастья, что видит его живым.
— У–у–уф! — выдохнул воздух Аким, пока не придав значения смерти классика. И даже цинично произнёс: — Главное, Брюсов жив! А кувшинку ещё подарю.
— Как тебе не совестно, — рыдала она, но уже не столь горько, услышав про кувшинку. — Хотя Антон Павлович тоже шутил, написано в статье, — вытерла глаза и высморкалась в платок, достав из кармана огрызок газеты: «Окончательно поправлюсь, — за две недели до смерти говорил он, — когда умру».
— А твой отец сказал: «Смейся над смертью, она и не страшна будет». — Может он и Чехову это когда посоветовал?
— Да не встречался он с Антоном Павловичем… И о, ужас! Великого русского писателя везли в Россию из германского города Баденвейлера, где он скончался, в вагоне с надписью «устрицы». Это насмешка над нашим писателем.
— А я полагаю, что немцы лишены чувства юмора, но зато весьма практичны… По нашим генералам это вижу, а Зерендорф только по фамилии, ганс. В устричном вагоне везли из–за холодильной установки. Или льда натащили…
Они не знали, что несколько дней назад, 15 июля, в абсолютно мирной, европейской России, убит министр внутренних дел Вячеслав Константинович Плеве.
____________________________________________
Боевая организация эсеров, несколько месяцев следила за всеми передвижениями министра.
В летний июльский полдень, солидный иностранец в шикарном сером костюме с искрой и в широкополой шляпе, мода на которую ещё не дошла с туманных берегов Альбиона до России, дефилировал по Невскому, держа в одной руке тросточку с серебряным набалдашником, а другой слегка придерживая даму в модном красном манто и с громадным страусовым пером на шляпе.
Пройдя Невский, парочка свернула на Фонтанку.
— Дора Владимировна, глядите ради Бога, веселее, ибо фланируете по столице с прекрасным молодым человеком, к тому же не каким–то там русаком, а англичанином, что подтверждает паспорт, — с улыбкой повернувшись к даме, произнёс Савинков. — А вот и наш разносчик табачных изделий, — с трудом скрыв радость, кивнул головой на бредущего навстречу лоточника в засаленном пиджачишке, мятом картузе и стоптанных сапогах, давно забывших о смазке.
Всё это убожество прикрывал белый фартук и лоток на ремне.
— А вот папиросы высший сорт, — тенором зачастил Каляев, профессионально предлагая красочные коробки с папиросами: «Герой «Белый генерал», «Суворов» и «Дюшес». — Покупай, дядя, не пожалеешь, — оглянулся на проезжающего в коляске пристава. — А вот карточки с крейсером «Варяг»… Открытки с героями Чемульпо. Виды Порт—Артура, — покосившись на проехавшего пристава, не ухарски–разбитным, а нормальным уже голосом произнёс: — Ненавижу войну, но распространяю лубочные военные открытки… До того уже вжился в образ, что и ночью в уме барыш подсчитываю, грустя об убытках.
