Утром 15 июля, в садике церкви Покрова на Садовой, карету министра ждали Савинков и четверо метальщиков.
Сазонов, он же Авель, немного волнуясь, объяснял Сикорскому, как в случае надобности утопить бомбу.
Боришанский, не слушая наставлений, задумчиво сидел на лавочке.
Каляев, подойдя к церкви и сняв фуражку, крестился, шепча молитву.
Савинков, в чёрном костюме и начищенных чёрных ботинках, курил чёрную трубку, опершись на ограду, и поглядывал то по сторонам, то на церковь, то на приятелей.
Плеве проснулся в хорошем настроении, но не сумел, как ни старался, вспомнить сон: «А ведь что–то же снилось», — напряг память, но, усмехнувшись, мысленно махнул рукой на эти бабские заморочки.
Выпил крепкий, прекрасно приготовленный кофе. Затем камердинер ловко побрил его прекрасной бритвой Роджерса, и помог надеть вицмундир.
Ленту с орденом министр одевать не захотел: «И так прекрасно выгляжу», — подшутил над собой, причесав встопорщившиеся седые усы и пригладив волосы.
— Поторопи, братец, кучера, — добродушно буркнул камердинеру, даже в мыслях не держа, что именно сегодня на него готовится покушение, и этот день может стать последним.
— Скорее, скорее Никифор, — тормошил министерского кучера камердинер. — Барин уже готов, а ты всё возишься, — подгонял осматривающего карету Филиппова, одетого в зелёный кафтан с подложенным задом и белые перчатки.
— Отвяжись, без тебя знаю, — влез на козлы с колеса. — Отпускай, — велел двум конюхам, державшим под уздцы вороных, в нетерпении бивших копытами, рысаков.
Натянув белые вожжи, осадил застоявшихся коней, и солидным ходом, звеня прикреплёнными к кафтану медалями, выехал за ворота, на Фонтанку.
— Тпр–р–р-у! — рыкнул коням, натянув вожжи.
Сзади пристраивались экипажи с полицейскими. Рядом — велосипедисты.
— Ну что ты, Фридрих, вечно тычешься колесом в карету, лак пачкаешь, — гудел с козел телохранителю. — Огрею когда–нибудь кнутом, и левольверт достать не успеешь, — добродушно ворчал Филиппов.
— Мне за велосипед столько медалей не нацепили, сколько тебе за карету, — подтрунил над кучером Гартман, но велосипед отодвинул.
— Ах ты, чёрт! — выругался тот, но прикусил язык, заметив вышедшего министра.
Ровно в 9 часов 30 минут, полным ходом, карета пошла от департамента по Фонтанке.
— Пора, — достав луковку часов и раскрыв крышку, произнёс Савинков.
Боевики друг за другом, держа обговорённую дистанцию в 40 шагов, пошли по Садовой, Английскому проспекту, мимо вокзалов, на Измайловский.
В 9 часов 45 минут со стороны Вознесенского проспекта показалась карета, которую размашистым бегом несли рысаки.
Сазонов подобрался, сосредоточившись, и поднял 12-ти фунтовую бомбу к плечу: «Чего уж теперь скрываться».
За ним, держа под мышкой «адскую машину», шёл Каляев, жалея в душе быстро крутящего педали велосипедиста и бородатого кучера в медалях.
В эту минуту со стороны «Варшавской гостиницы», тоже на полном скаку, вылетела пролётка с выпучившим глаза, и чего–то кричащим извозчику, офицером.
— Куды прёшь, бестолочь, — вывернул от столкновения карету Филиппов, в крутом повороте ушибив министра о дверцу.
«Вот они, неучтенные мелочи, которые могут спутать игру», — сжимая бомбу, Каляев замер, глядя, как его друг, подняв над головой снаряд, что есть силы бросает его в карету и падает, сбитый велосипедистом, а следом взрывная волна накрывает обоих.
«Вот и всё! — мысленно перекрестился он, медленно отступая назад. — Был человек, и нет человека, — сам не понял, о ком подумал. О своём товарище или о Плеве. — Мир сошёл с ума… На это раз АВЕЛЬ УБИЛ КАИНА…».
____________________________________________
Дежурному генерал–адьютанту Гессе телефонировал об убийстве министра, директор департамента полиции Лопухин.
Широко перекрестившись, генерал–адъютант направился к государю.
— Ваше величество… Всю страну постигло горе… Произошло покушение на министра внутренних дел, и он погиб от взрыва, — вновь перекрестился сановник. — Смерть оказалась мгновенной.
Николай, на минуту закрыв глаза, дабы не показать своих чувств генералу, вспомнил разорванное тело своего деда, и, тяжело вздохнув и сжав зубы, тоже перекрестился на икону.
— Царице пока не сообщайте, — распорядился он. — Она ждёт ребёнка и волнение ей противопоказано.
Склонив голову, Гессе продолжил:
— Убит кучер и ранены семь человек, в том числе командир роты Семёновского полка капитан Цвецинский. Причём у офицера тяжёлое ранение, — добавил генерал–адъютант.
— В лице Плеве я потерял друга и незаменимого министра внутренних дел. Строго Господь посещает нас своим гневом, — с трудом скрывал обрушившееся горе Николай. — В такое короткое время потерял двух столь преданных людей. Сипягин… И вот теперь — Плеве, — тяжело сел в кресло, закрыв лицо ладонью. — А вы съездите в Петербург и вместе с директором департамента разберитесь в бумагах покойного, — отослал генерал–адьютанта, чтоб хоть немного побыть одному.
Затем поднялся и, взяв ружьё, вышел в парк, окружающий Александровский дворец, где больше часа, с яростью палил по воронам…
О чём думал в эти минуты, не сознался даже жене…
____________________________________________
Генерал Куропаткин, сидя за рабочим столом в своём вагоне, усердно сочинял доклад императору, излагая, почему Маньчжурская армия отступает с одной позиции на другую.
Несмотря на то, что в количественном составе армия не уступала японцам, командующий начал доклад с превосходства сил противника. Затем, подумав, признал за ними целый ворох преимуществ, куда вошли и лучшая подготовка, и приспособленность к обстановке войны, многочисленная горная артиллерия, вьючный обоз и более лёгкая солдатская ноша, высокий подъём духа и энергичное, умелое командование ими. Поставил подпись и прочёл написанное, не сообразив даже, что во всех этих японских преимуществах, виноват лично он.
А на новое предложение главнокомандующего перейти в наступление, ответил, что силы Восточного отряда ослаблены и нужны подкрепления из России. Как минимум, ещё два корпуса. К тому же с 20‑го июля наступил сезон дождей, застав Восточный отряд на Лянданьсанской позиции.
Вместо убитого Келлера, руководить 3‑м сибирским корпусом Куропаткин назначил генерал–лейтенанта Иванова.
Двухнедельные тропические ливни дали отдых японским и русским войскам.
Лишь генерал–адъютант Алексеев не давал отдохнуть Куропаткину, на этот раз, требуя помочь Артуру, коли не хочет громить барона Куроки.
1‑го августа он сообщил командующему, что Стессель ждёт помощи от Маньчжурской армии, так как положение крепости после занятия японцами Волчьих гор и Дагушаня значительно ухудшилось. И потому нельзя ли Южному отряду перейти хотя бы в демонстративное наступление к Хайчену.
«И я с ним согласен, — телеграфировал Алексеев. — Ежели не Восточный, то пусть Южный отряд повоюет…».
Генерал Куропаткин, подумав, отписал главнокомандующему, что повторять Вафаньгоу нежелательно, а оно легко повторится, если мы двинем войска на юг, даже до Хайчена… А просьбу Стесселя приписал нервическому его состоянию: «Волчьи горы потерял, и заохал, как баба… Я перевалы отдал врагу, и то не ною, а готовлюсь к сражению под Ляояном, где обязан разгромить Ояму».
12 вёрстная Лянданьсанская позиция была велика для 3‑го корпуса, куда входила дивизия Кашталинского. К тому же гористая местность затрудняла полкам взаимную поддержку, а сложная система сопок и лощин давала возможность противнику скрытно подойти.
Но всё это напрягало генерал–лейтенанта Иванова, а не поручиков Рубанова и Зерендорфа.
Они уже пообвыкли к действиям в горах, и нервировало их нечто другое, а именно, отсутствие вина или, даже, ханшина, дабы обмыть полученные за предыдущий бой ордена Святого Станислава 3‑й степени с мечами и бантом.
С другой стороны Акима радовало, что Натали вместе с лазаретом, перевели в тыловой город Ляоян.
«Там, слава Богу, намного безопаснее, — любовался красным эмалевым крестиком с раздвоенными концами. Вглядывался в золотых двуглавых орлов под короной между сторонами креста, и в венок по центру, с двумя латинскими буквами «С». — Вот и первый орден, украсивший мою грудь… Натали особенно понравится, что таким же орденом, без банта и мечей, конечно, в 1900 году «за отличное усердие и особые труды по должности попечителя Талежского сельского училища», награждён Антон Павлович Чехов, как сообщил, вручая награду, полковник Яблочкин. А я больше горжусь, что боевым Станиславом за проявленную храбрость «в деле при Валерик», наградили поручика Тенгинского пехотного полка Михаила Юрьевича Лермонтова».
Пару дней отдохнув и немного обустроившись в бытовом плане, солдаты нехотя, с ленцой, ковыряли окопы, с уверенностью зная, что скоро вновь придётся отступать. С гораздо большей энергией они бегали в близлежащую деревушку за ханшином.
