— Иван Платонович, друг ты мой разъединственный, я ведь тоже внимательно слежу за вестями из парламента Англии, и интересуюсь ценами на шерсть, — достав трубку, повертел её в руке. — А Дора Бриллиант из магазинов не вылезает, платья покупая, — хохотнул он.
— Уж лучше платья покупать, чем кажинный день, дядя.., — вновь перешёл на ухарский тон, заметив проходящего мимо городового, козырнувшего Савинкову.
Тот, поправив галстук с бриллиантовой запонкой, выбрал виды Порт—Артура.
— А мне папиросы «Дюшес», — чуть хрипловато произнесла женщина.
— И чего дальше? — поинтересовался Савинков у товарища, когда городовой удалился на приличное расстояние.
— Места на улице все откуплены. Торговцы орут — кто ты такой, паря, и какого чёрта тута делаешь… Раз чуть в полицию не угодил, ибо сильно и нецензурно отбрёхивался с помощью кулаков. Да пошли они, — независимо уставился на шествующего мимо них сурового лоточника в чёрном пиджаке, белой косоворотке и смазных сапогах. Лицензия о продаже вразнос у меня выправлена в полицейском участке, — заметил, как вытянулся далеко ушедший городовой, а мимо них пронеслась, сверкая мытыми блестящими спицами лаковая карета с гербом, запряжённая вороными рысаками.
Рядом мчались на велосипедах филёры, а за ней — полиция в пролётках.
— Он! — зашептал Каляев. — Его выезд ни с каким другим не спутаешь. Толстый кучер с рыжей бородой. Рядом с ним переодетый лакеем филёр. Белые спицы, гнутые большие подножки, узкие крылья, — проверился и, ничего подозрительного не заметив, продолжил: — у кареты два фонаря, чистые, блестящие стёкла, и в упряжи — белые вожжи… Я скоро чокнусь от этой кареты, и вместо благородной Шлиссельбургской крепости стану обживать какой–нибудь вульгарный жёлтый домик, — вызвал вымученную улыбку на лице барышни. — Ночью разбуди, и без запинки назову высоту кареты, ширину, подножки, спицы, вожжи, фонари, козлы, оси и опишу всех министерских филёров, сыщиков и охранников… Борис Викторович. Пора уже… Маршрут нам известен. Сейчас он выезжает на доклад каждый четверг.
— Не спеши, Иван Платонович. 18 марта нам тоже было всё известно… Однако из–за досадного недоразумения покушение провалилось, — расплатился с ним, и предложил даме руку. — Я поговорю с Азефом, — шепнул на прощанье.
— Что за недоразумение? — поинтересовалась спутница. — Если, конечно, не секрет.
— Ну, какой от вас, милая Дора Владимировна, дорогая моя содержанка, — пошутил над ней, — может быть секрет.
— Иногда, милый Борис Викторович, мне хочется убить не только Плеве, но и вас.
— Если это поможет рассеять тысячелетнюю еврейскую грусть, развеселит и доставит радость — всегда к вашим услугам, дорогая Дорочка.
— Нет, после Плеве, я точно вами займусь, — вспыхнула она. — Однако, внимательно слушаю, сэр.
— Мы наизусть выучили маршрут министра и расставили боевиков. Покотилов, с двумя бомбами, должен был совершить первое нападение, — почувствовал, как вздрогнула женская рука. — В его задачу входило встретить Плеве на набережной Фонтанки у дома Штиглица. Боришанский с двумя бомбами, занимал место ближе к Неве, у Рыбного переулка. Сазонов с бомбой под фартуком пролётки, становился у подъезда департамента полиции, лицом к Неве. С другой стороны подъезда, ближе к Пантелеймоновской, стоял Мацеевский. Они у нас работали под извозчиков. На цепном мосту находился Каляев. Казалось бы, учли всё… Кроме маленькой детали, — заинтересовал он женщину и замолчал до тех пор, пока она не потрясла его за локоть. — Извини, задумался. Согласно плану, Сазонов занял позицию лицом к Неве, чтоб видеть набережную и Мацеевского, но возбудил насмешки других извозчиков… А ты знаешь, какие насмешки у русских людей… Один мат–перемат. Сейчас Каляев это на себе испытывает, — жалостно помахал тросточкой.
— В чём причина насмешек? — удивилась женщина.
— А–а–а! Вот тут собака–то и зарылась…
— Какая собака? — вновь удивилась та.
— Русская дворняга, не еврейский шпиц.
— Твои дни сочтены! Не будь я Дора Бриллиант, — сухо улыбнулась напарница.
— Из длинного ряда пролёток с извозчиками, Сазонов выделялся тем, что один стоял лицом к Неве. Тогда как остальные расположились к Неве крупами, а лицом в противоположную сторону, к цирку. Эти насмешки и боязнь обратить на себя внимание полиции, заставили его поставить лошадь, как и все остальные. В результате чего, Плеве оказался ему невидим и быстро проехал мимо, оставшись в живых, так как Егор Сергеевич замешкался, и не успел метнуть бомбу. Следующая попытка вновь провалилась, о чём вы знаете не хуже меня. Ведь 31 марта в Северной гостинице, при изготовлении бомбы, Покотилов, ваш жених, погиб от взрыва… К тому же был уничтожен весь запас динамита. Поэтому мы сейчас и не спешим, дабы учесть все мелочи. К тому же недавно приняли в боевую организацию новых членов: Дулебова и Сикорского. А к ним следует ещё присмотреться…
— Борис Викторович, — просительно глянула на Савинкова женщина, — у меня к вам одна просьба… Поставьте меня метальщицей…
«Чёрт бы побрал эти белые ночи, — на конспиративной квартире Азеф собирал боевиков, чтоб обсудить последние детали и распределить обязанности или роли, как он их называл. — Вся жизнь театр, — думал он, а люди в ней — актёры… Если бы я выдал бомбистов, то получил бы от Лопухина огромные деньги… Но всё равно не столько, что отвалил мне этот банкир–еврей, возмущённый погромами в Российской империи, которые осуществляются, по его понятию, с ведома и по указанию Плеве. К тому же наша кошерная пресса, исподволь как–то, сумела убедить обывателя, что в русско–японской войне виноват тоже Плеве. Распространяют слухи, будто слышали от министра, которому по секрету доверила тайну великая княгиня, как Плеве на банкете произнёс: «Нам нужна маленькая победоносная война, которая заткнёт рот революционерам». Слово — это страшная сила», — зевнув, пошёл открывать дверь прибывшим боевикам, пропустив в квартиру Сазонова, Каляева, Савинкова и вновь принятых членов боевой организации.
— Прежде всего, — гнусавым хриплым голосом начал он, не предложив гостям даже чаю, — мы отомстим этому фону, которому даём кличку «Каин», за томящегося в Шлиссельбургской крепости нашего товарища Гершуни: «Хотя там самое ему место, если здраво рассудить. Следовало побольше денежек мне отчислять… А теперь я сам — руководитель Б О, — покрутил огромной головой на толстой шее, удовлетворённо почмокав вывернутыми губами. — Мысли, надеюсь, они читать не умеют», — внимательно оглядел присутствующих: — Предлагаю следующее, — посмаковал в уме слово «убийство», подержал его на толстых губах, и затем с удовольствием произнёс: — УБИЙСТВО совершим на улице, по дороге на Балтийский вокзал. Метальщиков хватит и четверых. Бомбисты пойдут цепочкой по пути кареты. Первый её пропустит, отрезав отступление, второй бросает в неё бомбу. Третий вступит в игру, если бомба не разорвётся… Так как они имеют свойство взрываться когда не надо, а когда надо — в лучшем случае, набьют на теле жертвы шишку, ну и испугают, конечно… Четвёртый остаётся в резерве.
— Следует обсудить, Евно Фишелевич, кому какой номер достанется… Как на охоте, — тихим, спокойным, без малейшего волнения голосом произнёс Савинков и заставил вздрогнуть даже Азефа, поглядев на него утонувшим в бесконечности мирозданья взором.
«Глянул, словно кинжал воткнул.., — стараясь скрыть неприятную дрожь, подумал руководитель операции. — Думал, что только у меня такой взгляд… Пора его к Гершуни на постой отправлять…».
— Евно Фишелевич, — продолжил Савинков, мимолётно подумав: «Чего он там всё губами жуёт… Словно мысли не в голове, а во рту» — хочу довести до вас и товарищей просьбу Доры Владимировны. Она намеревается сама убить Плеве.
— Нет! — сразу отрезал Азеф. — Женщина идёт мстить за погибшего любимого: «В чём, конечно, тоже Плеве виноват», — язвительно надул губы. — В этом деле требуется холодный расчёт и ясная голова. Что совершенно отсутствует у любящей женщины. Она может сорвать операцию, взорвав, в лучшем случае, велосипедиста.
— Фридриха Гартмана, — подсказал Каляев, вызвав подозрительный взгляд Азефа, — это главный телохранитель Плеве, — уточнил он.
«Что–то слишком много знает», — задумчиво пожевал губами шеф Б О.
— Предлагаю себя вторым номером, — докончил Каляев, на что Азеф благосклонно выпятил губы и усталым, бесцветным голосом произнёс:
— На кандидатуры Каляева и Сазонова согласен. Третьим будет Боришанский, четвёртым — один из новеньких, Сикорский. Главная роль отводится Сазонову, — не терпящим возражений, суровым уже тоном произнёс он, перестав жевать губы. — Отныне, станем называть его «Авель». Диспозицию намечаю следующую: Дулебов встанет у Технологического института по Загородному проспекту. Мацеевский со своей пролёткой расположится на Обводном канале… Эти двое для подстраховки. Основные силы: Боришанский, Сазонов, Каляев и Сикорский пройдут по Английскому проспекту и Дровяной улице к Обводному каналу и, повернув по нему мимо Балтийского и Варшавского вокзалов, выйдут навстречу Плеве на Измайловский проспект. Время рассчитаете так, — повернулся к Савинкову, — что при спокойной ходьбе встретите Плеве на Измайловском между Обводным и 1‑й ротой. Ты, Борис Викторович — старший, и отвечаешь за операцию, — поднялся он, дав понять, что совещание закончено, и пора действовать.
