Может ли быть такое, что она совершила какую-нибудь подлость, достойную гнева такого справедливого человека, как вы?!
Ахмад упорно продолжал молчать, игнорируя её расспросы, а потом ему в голову пришла мысль, которая лишь усилила его неприятные ощущения… А случайно ли пришла эта женщина в его дом, или её заранее позвали сюда?!.. Но кто? Хадиджа?… Или Аиша?.. А может, сама Амина?.. Они все неутомимо защищали свою мать. Разве сможет он забыть, как Камаль осмелился завопить прямо ему в лицо, требуя вернуть ему мать? Потом за этот поступок он получил крепкую взбучку, так что искры из глаз летели.
— Какая же она добрая женщина! Она не заслуживает наказания… И какой же вы великодушный господин, вам не престало так жестоко обращаться с ней. Это всё проклятый шайтан виноват, да посрамит его Аллах! Куда лучше нам бороться с его порочными кознями…
Тут он почувствовал, что хранить молчание стало тяжелее, чем терпеть все эти любезности гостьи, и он намеренно лаконично сказал:
— Да исправит дела наши Господь Всемогущий…
Умм Мариам, приободрённая тем, что ей, наконец, удалось постепенно вовлечь его в разговор, с воодушевлением произнесла:
— До чего же мне тягостно, что наша добрая соседка оставила свой дом, проведя в нём все эти долгие годы с честью и достоинством…
— Река вернётся в своё русло, но для всякой вещи есть свой срок…
— Вы брат мне, даже ещё дороже брата, больше я ни слова не прибавлю к этому!..
Тут случилось нечто удивительное, что не ускользало от его зоркого внимания, и отпечаталось в нём, словно далёкое землетрясение, зафиксированное в наблюдательном пункте, каким бы незначительным оно ни было. Ему показалось, что в тот момент, когда она произнесла «Вы брат мне», то её голос прозвучал очень нежно и мелодично, а когда она сказала: «даже ещё дороже брата», звучный голос её был полон тепла и снисхождения, и в атмосфере смущения он прозвучал словно ароматное дуновение. Ахмад удивился и спросил себя, в чём же причина всему этому. Он был больше не в состоянии смотреть в пол, и медленно, недоверчиво поднял глаза на неё, украдкой бросил взгляд, и в противовес своим ожиданиям, обнаружил, что она тоже смотрит на него своими подведёнными глазами. Грудь его вздымалась от волнения; он снова быстро опустил взор в замешательстве и изумлении, а потом продолжил разговор, дабы скрыть своё волнение:
— Благодарю вас за то, что оказали мне честь, назвав своим братом…
И снова он спросил себя, смотрела ли она на него «так» за всё время их разговора, или просто их взгляды внезапно встретились? И что тогда следует думать о ней, раз она не опустила стыдливо глаза, когда их взгляды встретились? Но очень скоро собственные идеи рассмешили его, и он сказал себе, что этот его интерес к женщинам, да ещё опытность в таких делах обострили в нём недоверчивость, и что на самом деле, всё, конечно же, далеко не так, как он себе представляет. Или из-за того, что эта женщина из тех, кто самым естественным образом, по природе своей источают вокруг себя нежность, а те, кому это не известно, считают это флиртом, хотя это вовсе не флирт. И дабы удостовериться в том, что мнение его верное, так как ему всё ещё требовалось убедиться в своей правоте, он набрался храбрости и снова поднял на неё глаза. И к своему ужасу увидел, что она пристально смотрит на него. На этот раз он осмелел и тоже ненадолго уставился на неё. Она всё так же продолжала глядеть на него покорным и смелым взглядом, пока он не опустил глаза уже в полном смущении. Тут до ушей его долетел её мягкий голос:
— Вот теперь, высказав свою просьбу, я посмотрю, на самом ли деле я привлекла ваше внимание…
«Привлекла моё внимание?!.. Если бы она произнесла эту фразу не в такой вот наэлектризованной, насыщенной чувствами, смущением и сомнениями атмосфере, то никакого впечатления после себя не оставила бы. Но сейчас..?!»
Он снова посмотрел на неё с немалым замешательством, и в глазах её прочёл определённый смысл, смущавший его предположения. Неужели то, что он чувствует, правда? И возможно ли, что она выступает просто как заступница его жены?.. Но имея такой опыт с женщинами, какой был у него, в глазах его всё это выглядело весьма странно. Игривая женщина, у которой муж-паралитик. Его внутренние ощущения наполнились радостью и гордостью. Но когда же родилась эта симпатия?.. Долго ли выжидала она подходящего случая?.. Не за тем ли она однажды зашла в его лавку, а он был так щедр с ней… Но ведь лавка это не то место, где такая женщина, как она, может удостовериться в своей беспрецедентной способности вселять страсть, как это делала Зубайда-певица. Если бы это было так, то перед ним ещё одна «Зубайда», только в обличье порядочной дамы, и тогда нет ничего странного в том, что он не знает, что у неё на уме. Ему были хорошо известны шлюхи, но при этом он питал чуть ли не благоговейное почтение к своим соседям.
«Так что у неё на уме, и как ему ответить ей?… „Вы привлекли моё внимание больше, чем полагаете“. Красивое выражение, но она может увидеть в нём положительный ответ на свою просьбу».
Ну нет, этого ему не хотелось бы. Этого он не потерпит ни в коем случае, но не потому, что он пока не пресытился Зубайдой, а потому, что он не приемлет отклонений от своих принципов — оберегать честь других людей в целом, и честь друзей и соседей, в частности. Вот почему его доброе имя ничем таким, что могло бы посрамить его перед другом или соседом, не было запятнано: ни его излишествами в любовных похождениях, ни увлечениями молодости. Он по-прежнему оставался богобоязненным: и в развлечениях, и в серьёзных делах, позволяя себе увлекаться в рамках дозволенного или совершая некоторые упущения. Это не означало, что у него была необычайная сила воли, предохранявшая его от страстей, нет, он обычно предавался только какой-то одной страсти, не щадя себя, и остерегался глядеть на чужих жён, даже не решившись за всю жизнь взглянуть на одну из
