— Эх, господин лейтенант! Не мешало бы вам знать воинский обычай: неприятель всегда захватывает знамена разбитых полков. Будь королевское войско и вправду разбито, неужто турки не показали бы нам трофейных знамен?
И он смерил Хегедюша взглядом с головы до ног.
Происходило это на Церковной башне. Чуть подальше от Гергея стоял Добо; рядом с ним, опершись на палку, — Цецеи, Золтаи, Фюгеди и отец Мартон. Священник был в белой рубахе и епитрахили (он только что похоронил солдата, умершего от тяжелого ранения).
Слова Гергея привлекли внимание Добо, и он недоуменно взглянул на Хегедюша.
Обернулся и Цецеи.
— Дурацкие речи! — заорал старик. — Ты что, Хегедюш, народ хочешь запугать?
Хегедюш кинул в ответ яростный взгляд на Гергея.
— Я постарше тебя, молокосос! Как ты смеешь читать мне наставления? Как смеешь так дерзко смотреть на меня?
И вдруг он выхватил саблю из ножен.
Гергей тоже обнажил саблю.
Добо встал между ними.
— Этим займетесь после осады. Покуда замок осажден, вы не имеете права обнажать сабли друг против друга.
Возмущенные противники вложили сабли в ножны. Добо холодно распорядился, чтобы Хегедюш нес службу у Старых ворот в войсках Мекчеи, а Гергей не смел без особой надобности покидать наружные укрепления.
— После осады! — сказал еще раз Хегедюш, с угрозой взглянув на Гергея.
— Не бойся, не спрячусь, — ответил Гергей с презрением.
Эта ссора огорчила Добо.
Когда Гергей и Хегедюш разошлись в разные стороны, он обернулся к Цецеи.
— Что же станется с нами, — сказал он, — если даже офицеры враждебно смотрят друг на друга? Как же они вместе воевать будут? Их необходимо помирить.
— Черт бы побрал этих кашшайцев! — сердито ответил Цецеи. — Мой зять все правильно сказал.
Провожая Добо, старик прошел с ним через всю рыночную площадь. Из корчмы слышалось пение, и когда они подошли к ней, из дверей, шатаясь, вышли трое солдат. Обхватив друг друга за шею, они, распевая, направились к казармам.
Посередине шагал Бакочаи. Окончив песню, он задорно крикнул:
— Никогда не умрем!
Увидев Добо, гуляки отпустили друг друга и, остановившись, стали, как три пизанские башни. Все трое хлопали глазами и молчали.
Добо прошел мимо них и остановился перед дверями корчмы.
В корчме тоже пели. Терек размахивал косынкой, на которой была подвязана его рука. Комлоши колотил по столу жестяным кубком. Тут же трое рядовых помогали пропивать им награду за храбрость.
Добо обернулся к оруженосцу.
— Позови сюда обоих корчмарей.
Через минуту перед ним стоял Дюри Дебрей с засученными рукавами рубахи и Лаци Надь в синем фартуке с высоким нагрудником. Оба смущенно предстали пред гневные очи Добо.
— Корчмари! — рявкнул Добо. — Если я еще раз увижу в крепости пьяного солдата, велю повесить того корчмаря, у которого он напился!
И, повернувшись, комендант пошел дальше.
Ночью снова закладывали, чинили порушенные за день стены. Добо спал только час или два в сутки. Днем и ночью его видели то тут, то там; повсюду раздавался его спокойный, твердый голос, отдававший распоряжения.
На третью ночь после приступа с восточного холма снова послышался громкий крик:
— Иштван Добо, слышишь? Тебя приветствует твой старый противник Арслан-бей. Моя честь чиста, как моя сабля. Имени моего не коснулась дурная слава…
И после короткой паузы снова послышался голос:
— Смерть доброго Иштвана Лошонци не должна вас пугать. Он сам в ней повинен. Если же вы не верите нам, я предлагаю себя в заложники. Выкинь белый флаг, и я не побоюсь войти к тебе в крепость. Держите меня в плену, пока сами не покинете крепость, убейте меня на месте, если у кого-нибудь из отступающих хоть один волос упадет с головы. Это говорю я, Арслан-бей, сын знаменитого Яхья-паши Оглу Мохамеда.
Наступила тишина, точно кричавший ждал ответа.
Но Добо после первых же слов сел на коня и поскакал к другой башне. Этим хотел он показать, что не желает внимать словам турка.
Продолжение речи слышали только солдаты:
— Знаю, что для тебя я — достаточная порука. Но если твой народ не удовольствуется этим, мы готовы отвести свои войска на три мили. Ни один турок не покажется, пока вы не уйдете за три мили в противоположном направлении. Отвечай мне, храбрый Иштван Добо!
Крепость молчала.
В полночь Добо заметил у дверей порохового погреба парня, который нес на голове стопку больших тазов, штук десять.
— Что это такое?
— Господин лейтенант Гергей приказал принести из кухни тазы.
— Где господин старший лейтенант?
— На башне Бойки.
Добо поскакал туда. Слез с коня и при тусклом свете фонарей поспешно вошел в башню. Гергея он нашел у стены. Бледный, мрачный, неподвижно стоял он, склонившись над большим тазом с водой, держа в руке фонарь.
— Гергей!
Гергей выпрямился.
— Я не знал, господин капитан, что вы еще не спите. А впрочем, я доложил Мекчеи, что установил наблюдение за тазами.
— Ведут подкоп?
— Думается, ведут. Раз мы отбили штурм, они теперь наверняка ведут подкоп.
— Ладно, — ответил Добо. — Пусть и барабанщики поставят на землю барабаны и насыплют на них горох.
— И мелкую дробь.
Добо крикнул с башни оруженосцу Криштофу:
— Обойди караульных и передай им, чтобы при каждом повороте наблюдали за барабанами и тазами! Как только вода в тазу задрожит или горошинки и дробь на барабанах запрыгают, пусть немедленно доложат!
Он взял Гергея под руку и повел его в глубь крепости.
— Милый сын мой, Гергей, — сказал он отеческим тоном, каким обычно разговаривал со своими оруженосцами, — я уже неделю присматриваюсь к тебе… Что случилось? Ты не такой, как всегда.
— Сударь, — ответил Гергей дрогнувшим голосом, — я не хотел обременять вашу милость своими заботами, но раз вы спрашиваете — скажу. С тех пор как обложили крепость, турки каждую ночь кричат, что сын мой у них.
— Враки!
— Я тоже так думал. Сперва даже внимания не обращал, но неделю назад бросили сюда маленькую саблю. А она и вправду принадлежит моему сыну.
Гергей вынул из-под доломана саблю в бархатных ножнах.
— Вот она, господин капитан. Вы ее, наверно, не помните, хотя сами и подарили мне при нашей первой встрече. Прощаясь с сыном, я подарил ему эту саблю. Как же она очутилась в руках турка?
Добо внимательно рассматривал саблю.
Гергей продолжал:
— Я оставил жену и сына в Шопроне. Там никаких турок нет. А пришли бы, так им задали бы жару! Жена моя не тронется из Шопрона, да ей и не к кому ехать.
Добо замотал головой.
— Непонятно. Может быть, саблю украли и она попала к старьевщику, а от него к какому-нибудь солдату?
— Откуда же узнали, что сабелька принадлежит моему сыну? Да вот что змеей жалит мне сердце. У этого Юмурджака, иначе Дервиш-бея, был талисман. Мой наставник, отец Габор, упокой господь его душу, отнял у турка талисман и оставил его мне. С тех пор этот безумный турок все ищет свой талисман. Как Юмурджак узнал, что он у меня, не знаю. Но несомненно узнал, потому что просит вернуть его.
— И ты думаешь, что твой сын действительно у Юмурджака? Так черт с ним, с этим кольцом, брось ему!
— В том-то и вся штука, что кольца у меня нет! — ответил Гергей, сняв шлем. — Дома осталось.
— Гм… Ума не приложу… Если представить себе даже, что турки бродят в Шопроне… гм… ведь тогда бей похитил бы кольцо, а не ребенка.
— Вот потому-то я и места себе не нахожу, — ответил Гергей.
— Так ты думаешь, что сын и в самом деле здесь?
— Если сабля каким-то образом попала из Шопрона сюда, то можно думать, что и сын мой тут.
Они дошли до дворца. Добо сел под фонарем на мраморную скамейку.
— Садись и ты, — пригласил он Гергея.
Опершись локтями о колени, Добо смотрел в одну точку. Оба молчали. Наконец Добо стукнул себя по колену и сказал:
— Мы еще ночью узнаем, правду говорит турок или врет.
Он кликнул шагавшего возле дворца караульного:
— Мишка! Сходи в темницу, выведи курда, которого поймали у речки.
В окно высунулась госпожа Балог.
— Господин Добо, наденьте свой длинный плащ.
Добо был в одном сером замшевом доломане, а ночной холод пробирал до костей.
— Спасибо, не надо, — ответил Добо. — Я сейчас лягу. Как чувствует себя Пете?
— Бредит и стонет.
— Кто же сидит возле него?
— Я вызвала жену Гашпара Кочиша. Но пока он не успокоится, я и сама не лягу.
— Можете спокойно лечь, — ответил Добо. — Я видел его рану. Она заживет. Отдохните, ваша милость.
Караульный привел курда.
— Сними с него цепи, — приказал Добо.
Скрестив руки на груди и низко поклонившись, курд ждал.
— Послушай, басурман, — заговорил Добо (Гергей переводил фразу за фразой), — ты знаком с Дервиш-беем?
— Знаком.
