Очень скоро запыхавшийся раб отыскал Кезона.
– Мой господин Публий Корнелий Сципион велел передать, что желал бы поздравить тебя лично, но многочисленные обязанности принуждают его немедленно удалиться. Однако он надеется, что через три дня, когда хлопоты, связанные с праздником, останутся позади, ты окажешь ему честь отобедать в его доме.
– Конечно, – сказал Кезон. – Конечно, мы придем. Плавт будет в восторге.
Раб улыбнулся и покачал головой.
– Мой господин просит, чтобы ты пришел один. Он говорит, что непременно угостит и драматурга, но в другой раз, а по окончании игр предвкушает тихую трапезу в обществе старого друга.
В назначенный вечер никакая сила на земле не могла бы удержать Кезона от посещения молодого Сципиона.
* * *
– Вот так ураган, вихрь! Жаль, что здесь нет моего отца, вот бы посмотрел.
Сципион заглянул в свою чашу и покружил вино. Кезону показалось, что в тот вечер его друг пил очень мало: возможно, его сильно опьянил успех игр.
– Твой отец там, где Рим нуждается в нем больше всего, рядом с твоим дядей, который командует легионами в Испании, – сказал Кезон. – Кстати, не было ли от них вестей в последнее время?
Сципион призадумался.
– Последнее письмо от отца я получил два месяца тому назад. Письмо от дяди Гнея прибыло через несколько дней после этого. И все. Больше никаких вестей из Испании нет. Только затянувшееся молчание.
Кезон пожал плечами:
– Послания порой блуждают подолгу, а то и вовсе теряются. К тому же твои отец и дядя такие занятые люди. Меня удивляет, что они вообще находят время писать. Испанию называют змеиным гнездом, не так ли, потому что именно там располагалась первоначальная база Ганнибала. Все сходятся на том, что в этой войне нет более важного театра боевых действий.
– Или более ожесточенного. Наши войска уже не один год пытаются изгнать оттуда карфагенян. По словам отца, если и есть человек, который ненавидит римлян больше, чем Ганнибал, так это брат Ганнибала, Гаструбал, командующий силами Карфагена в Испании.
Кезон кивнул, не зная, что сказать. Ему хотелось выпить еще вина, но, если гость пил больше хозяина, это считалось дурным тоном. Полная чаша Сципиона казалась просто темным зеркалом, на котором был сосредоточен его взгляд.
– В последнем письме, – сказал Сципион, – отец жаловался на трусость местных союзников. Эти вероломные кельтиберы покинули римский лагерь под предлогом какого-то племенного совета, будто бы требующего их срочного присутствия на другом конце полуострова. На самом деле было очевидно: они уносят ноги, прослышав, что из Галлии движется армия сусситан.
Сципион вздохнул.
– Отец уже ощущает численное превосходство карфагенян и нумидийцев, а в том, что эти африканские твари великолепные всадники, мы, к сожалению, на собственной шкуре убедились при Каннах. Нумидийцы рождаются в седле, а в Испании ими командует отважный воитель, царевич по имени Масинисса. Он еще почти мальчик, но уже снискал громкую славу. Отца этот Масинисса тревожит даже больше, чем Гаструбал.
Сципион снова вздохнул.
– Может быть, этот Масинисса и был истинным прообразом Хвастливого вояки, – заметил Кезон.
К его радости, Сципион рассмеялся.
– Что за восторг эта пьеса! И впрямь молодая труппа превзошла саму себя, Кезон. Я получил огромное удовольствие. Мне довелось видеть много комедий, но ни одна не заставила смеяться так, как твоя.
– Ну, она все-таки не моя: кому тут следует воздать должное, так это Плавту. Но от его имени я с благодарностью принимаю твою похвалу. За Плавта!
Кезон поднял чашу. Сципион последовал его примеру, и Кезон обрадовался тому, что он осушил свою чашу до дна. Вино, похоже, подействовало на Сципиона почти мгновенно. Может быть, привычка к воздержанию сделала его более уязвимым для опьянения, чем завсегдатая попоек Кезона.
– Превосходная пьеса, – восторженно произнес он. – И атлетические состязания удались на славу. Прекрасны гонки на колесницах. Великолепны поединки кулачных бойцов, пешие бега и метание копий. Особенно мне понравились мастера греческой борьбы, хотя наши атлеты не были полностью обнажены, как предпочитают греки. – Он ухмыльнулся. – Может, и ты предпочел бы это, а, Кезон?
Кезон замешкался, но Сципион, по-видимому, и не ожидал ответа. Разговор об играх воодушевлял его.
– Как тебе праздник Юпитера? – поинтересовался Кезон.
– Это был самый лучший публичный праздник на моей памяти. Одна раздача всем присутствующим сосудов с оливковым маслом чего стоила, очень трогательно. А стол для народа во второй день был еще лучше, чем в первый. Правда ведь, а? Жареная свинина и дичь, пикантный лук на вертеле и горох с гарумом. Ты любишь гарум, Кезон? Я имею в виду действительно настоящий гарум, не слишком сладкий и не слишком соленый. Не тот рыбный соус с маринадом, который продают в Субуре, а тот, который получают путем естественного брожения, такой острый, что ударяет в голову. Бьюсь об заклад, что большинству пировавших в этом году на празднике Юпитера граждан никогда раньше не случалось отведать такого славного гарума, каким угостил их я. А теперь, вспоминая о лучшем гаруме, который они когда-либо пробовали, они всегда будут вспоминать меня.
– И голосовать за тебя?
– Именно!
Сципион хихикнул, как мальчишка, и поднял мускулистую руку, чтобы пригладить пышную гриву каштановых волос.
Кезон прищурился, пытаясь сообразить, что сказать.
– Должно быть, игры обошлись тебе недешево.
– Что правда, то правда! Отец выделил мне большую часть денег, но этого оказалось далеко недостаточно. Ты не можешь себе представить, какие это расходы! Это все равно что руководить военной кампанией – припасы, организация снабжения, транспорт. Боюсь, что я залез в большие долги.
– Сципион! После таких слов я чувствую себя виноватым, напоминая о гонораре.
– Глупости. Каждый политик залезает в долги, чтобы финансировать публичные увеселения для избирателей. Для этого и существуют ростовщики. Пожалуй, выпью еще этого прекрасного вина. В конце концов, я заплатил за него из бюджета игр!
Сципион налил еще по чаше.
– Выпьем за нашу дружбу!
– За нашу дружбу, – прошептал Кезон, и они оба осушили чаши.
Глаза Сципиона поблескивали при свете лампы.
– Я ценю нашу дружбу, Кезон. Ты сильно отличаешься от большинства людей, с которыми я теперь общаюсь. Они безжалостно честолюбивы, бесцеремонно расталкивают всех вокруг, чтобы вырваться вперед, их не волнует ничего, кроме войны и политики. В их жизни нет никакого другого измерения – есть Стезя чести, и больше ничего. Браки для них лишь средство достижения цели, так же как и дружба. То же самое относится и к образованию. Они, как положено, заучивают наизусть отрывки из произведений известных поэтов и мыслителей, чтобы время от времени обронить к месту подходящую цитату, но не силах оценить ни красоту слога, ни возвышенность идеи. Они не отличают своего Энния от своей «Илиады». Даже почитание богов мало для них значит, не считая показного благочестия, которое способствует успешной карьере. – Он вздохнул. – Так уж, наверное, устроен мир. Но мы с тобой, Кезон, знаем, что в жизни есть нечто большее, чем погоня за богатством и почестями. Внутри нас есть искра жизни, уникальная и отличная от всего прочего, своего рода тайное пламя, которое нужно лелеять и поддерживать, как весталки поддерживают пламя в священном очаге. Порой мне бывает трудно помнить об этом, и я завидую тебе, Кезон, потому что ты стоишь за пределами Стези чести.
Кезон выдавил нерешительную улыбку.
– Ты, конечно, шутишь, Сципион.
Он устремил взгляд на друга, восхищаясь его красотой, остро осознавая его достижения и обожание, которым окружали его остальные, и находя очень трудным представить себе, что Сципион может кому-то завидовать.
Лицо Сципиона стало серьезным. Он положил руку на руку Кезона и заглянул ему в глаза.
– Нет, Кезон, я не шучу. Твоя дружба отлична от любой другой. Она очень много для меня значит.
Кезон посмотрел на руку, которая лежала поверх его руки. Наберись он смелости чуть подвинуть указательный палец, он бы слегка коснулся им указательного пальца Сципиона в недвусмысленно интимном жесте.
– Я думаю, в тебе говорит вино, – прошептал он.
– Может быть. Но, как говорится, «истина в вине». Разве ты не чувствуешь то же самое по отношению ко мне?
Сердце Кезона бешено застучало, голова пошла кругом, во рту пересохло.
«Вино, дай мне силы сказать правду!» – подумал он. Но хватит ли у него смелости вслух сказать Сципиону о своих чувствах? Гнева, насмешек или презрения со стороны друга он не боялся, ибо знал, что подобной бестактности тот себе не позволит. Но даже едва заметное выражение жалости или сожаления на лице Сципиона было бы для него страшным ударом.
Наконец Кезон открыл рот, но, собравшись взглянуть Сципиону прямо в глаза, вдруг увидел, что друг смотрит мимо него, на раба, который вошел в комнату.
